Народная монархия - Иван Лукьянович Солоневич

иного. Технический аппарат петербургской монархии был поставлен вопиюще неудовлетворительно. Он не мог справляться даже с такими задачами, как личная охрана Царей. Он оставлял зияющую пустоту между Престолом и Нацией. Вместо делового штаба, каким было окружение московских царей, петербургская монархия была окружена «двором», составленным из бездельников. В страшные дни Пскова Государь Император Николай Александрович оказался в абсолютном одиночестве, преданный двором, генералами, Думой, правительством, – очутившийся в псковской ловушке и не имевший никакой физической возможности обратиться к народу, к армии. Восстановление этих порядков означало бы восстановление традиции цареубийства и самоубийства.

Российская монархия петербургского периода старалась стать народной, полноценной и устойчивой – это ей не удалось. Средостение устраняло или пыталось устранить лучших монархов – как оно устраняло или пыталось устранить их лучших помощников (М.М. Сперанский и П.А. Столыпин). Сейчас это средостение покончило свою жизнь цареубийством и самоубийством. Оно представляет некоторую агитационную опасность для восстановления монархии, но после ее восстановления оно не представляет решительно никакой опасности. Вместо этого перед будущей Россией с очень большой степенью отчетливости вырисовывается опасность бюрократии.

Реальность этой опасности заключается в том, что сегодняшний правящий слой страны есть по существу почти сплошная бюрократия. Этот слой на всех голосованиях – и общеимперских, и местных – будет голосовать за ту партию, которая гарантирует возможно большее количество «мест», «служб», «постов» и власти. Он будет голосовать против всякой партии, опирающейся на частную и местную инициативу. И он будет слоем, который проявит максимальную политическую активность, как это уже и случилось фактически в эмиграции, ибо всякая функциональная собственность – это кусок хлеба для этого слоя, и всякая попытка утвердить права частной инициативы будет попыткой отнять этот кусок хлеба.

Гарантии от бюрократии

Всякий слой всякой нации – вне моментов общенациональной опасности – действует эгоистически. Действуют эгоистически и «массы», с той только разницей, что эгоизм масс есть эгоизм нации – то есть представляет собою интересы национального большинства. Всякое меньшинство – под прикрытием всякой декламации – стремится стать привилегированным меньшинством и из средства стать целью. Так, служилое московское дворянство, одержимое «похотью власти», под «предлогом стояния за Дом Пресвятой Богородицы» (В. Ключевский) стремилось превратить себя в шляхетство. Военный аппарат перерастает в милитаризм и ведет войны во имя чистого грабежа – какими, собственно, и были наполеоновские войны. Духовенство перерастает в клерикализм (эпоха «порчи» католической Церкви), и государственный аппарат – в бюрократию.

Русская дореволюционная бюрократия была создана Императором Николаем Первым в качестве опорной точки для освобождения крестьян: не было никакой физической возможности реализовать освобождение крестьян, опираясь исключительно на дворянский государственный аппарат. Созданный для данной цели, этот аппарат пережил свою цель и в дореволюционной России лежал тяжким бременем на всех видах народного творчества и народного труда.

Сравнение дореволюционного бюрократического аппарата в России с современными бюрократиями иных стран – методологически неверно. Сейчас паспортную систему имеют все страны мира; до 1914 года из культурных стран мира паспортной системы не имела ни одна, кроме России. Ни одна из стран мира не имела ограничений выезда и въезда, ввоза и вывоза, – сейчас имеют все.

Если в Германии Вильгельма Второго и отчасти даже и в Германии Гитлера урядник (Wachmeister), волостной писарь (Burgermeister), волостной старшина (Gemeindevorsteller) и прочее были обслуживающим элементом, то у нас соответственные чины были начальством и соответственно этому себя и вели. Основная масса населения России, ее крестьянство, было опутано бесконечным разнообразием начальственной опеки и начальственных пут. Россия была единственной страной Европы, в которой крестьянин был привязан к волостному правлению своим краткосрочным паспортом, и единственной страной, для выезда из которой нужно было получить заграничный паспорт. А для въезда нужно было иметь иностранный, что иностранцы понимали только с трудом. Начальственно-бюрократическая система в страшной степени тормозила всякое проявление национальной инициативы. И если Россия показывала невиданный экономический рост, то это происходило не благодаря бюрократии, а несмотря на бюрократию. И, кроме того, наш рост определился главным образом после 1905 года, когда, вне зависимости от Государственных Дум, эта бюрократия в очень значительной степени была подорвана.

Вся современная «мировая» бюрократия, не говоря уже о советской бюрократии, – хуже довоенной русской. Но это не говорит в пользу старой русской бюрократии. Зубная боль лучше туберкулеза, но факт этот никак не может служить доводом в пользу зубной боли.

Будущая Россия будет стоять перед опасностью возрождения всех худших сторон и старой дореволюционной и новой революционной бюрократии. Кроме чисто местных, то есть локально русских условий, здесь будет играть роль и некая мировая тенденция. До 1914 года профессиональные союзы культурных стран мира боролись за улучшение условий труда и оплаты своих сочленов. В процессе этой борьбы создался «профсоюзный аппарат» чисто бюрократического характера «Bonzen»-аппарат, который действует уже во имя собственных интересов. Так, в современной Англии «национализация промышленности» является заменой частного предпринимателя профсоюзным чиновником. Профсоюзы принудительно (по «добровольному» советскому образцу) взыскивают профсоюзные членские взносы для партийных целей, подчиняют «трудящихся» принудительной партийной дисциплине и контролируют принудительный труд: профсоюзный аппарат перестал быть средством и стал самоцелью. Весь советский государственный строй есть строй социалистической бюрократии, ставшей самоцелью. Нам угрожает вся та сумма навыков, которую мы унаследуем и от бюрократии образца 1914 года и от бюрократии образца 1951-го. Нам угрожают и непосредственные интересы огромной части советского актива, которые и сформулированы в программе солидаристов: если мы «денационализируем» краснококшайский кожевенный завод, то это будет означать, что вместо десяти бюрократов заводом будет управлять один хозяин, а бюрократам делать будет нечего. Если мы отменим социалистический контроль над крестьянством – то мы обречем на безработицу несколько миллионов колхозной администрации. Причем: солидаризм дает этой бюрократии заверение в том, что вместо священной социалистической собственности останется столь же священная функциональная. Мы же говорим честно: нынешнему активу придется перестраиваться на какую-то общеполезную профессию. Пока эта перестройка не будет закончена, весь нынешний актив – от сапожного до трестовского – будет давить на воссоздание хоть какого-нибудь бюрократического аппарата, который возвратил бы этому активу его хлеб и его портфель.

В данных исторических условиях – помимо всяких других условий, республиканская форма правления совершенно автоматически приведет к диктатуре бюрократии, а эта бюрократия в интересах своей стабилизации выдвинет очередного диктатора.

Гарантией против диктатуры бюрократии может быть только монархия и только в ее опоре на народное самоуправление, причем монархия, как установление, стоящее над всеми классами и слоями нации, может, как это фактически и практиковалось в Московской Руси, принимать меры против бюрократического перерождения самоуправления (например, профессионального) и ставить этому самоуправлению твердо очерченные рамки, а