Дети императора. Книга первая (СИ) - Бровинская Юлия

Разговор плавно перетек с государственных дел на дела личные. Тина обратила внимание сестер на стоящего за троном императора Зейна. Из всех присутствующих в зале, только он один не смотрел на мои обнаженные ноги. Взгляд чистых зеленых глаз отражал такое презрение, что если бы мне не было так плохо от равнодушия Люция, то я непременно улыбнулась ему.

– Я приметила себе, этого красавчика, – сказала Тина. Я вздрогнула и вышла из своего оцепенения.

– Ты бы не возлагала на него большие надежды, сестра, – насмешливо произношу я. – Будешь крайне разочарована!

– Это почему же? – с усмешкой отзывается она, подманивая эльфа пальцем. Он подходит к ней, угрюмый с плохо скрытым отвращением в глазах. Тина выдернула, спрятанную цепь у него за пазухой. – Личный раб повелителя, но отец разрешил мне поиграть с ним. Его интересует, почему Зейн не поддается плотским желаниям. Я обещала разобраться с этим. – И она потянула за цепь, притягивая к себе эльфа, с намерением поцеловать. Я должна, обязана спасти его!

– Он еще не созрел для плотских удовольствий, – быстро говорю я. Рука с цепью замерла.

– Как это понимать? Зейн красивый сильный мужчина, а ты говоришь, что не созрел. Лили! – она поцокала языком. – Я уже выбрала его для себя и тебе его не отнять. Так, что умерь свои аппетиты.

– Придется тебе умерить свои, Тина – ехидничаю я. – Зейн еще ребенок и не сможет удовлетворить тебя. Проще это сделать самой, чем добиться от него какой – ни будь реакции.

– Ты шутишь? – выдохнула потрясенно она, а Зельма открыла рот от удивления.

– Я говорю, совершенно серьезно. Он ребенок, не достигший половой зрелости. – Видя их неверие, поясняю. – Чистокровные достигают совершеннолетия в пятьдесят лет и перестают считаться детьми. К шалостям они начинают проявлять интерес где-то к тридцати– тридцати пяти годам. Это, как у человека четырнадцать– пятнадцать лет. Судя по возрасту Зейна, ему сейчас примерно десять – одиннадцать лет.

– Но ведь у него тело взрослого мужика – не унималась Тина.

– Тело, да. Но все остальное... – Я многозначительно умолкаю. – Так, что потерпи еще несколько лет, моя дорогая. – Ее рука роняет цепь.

– Досадно, – морщится она. – А как ты определяешь его возраст?

Я ухмыльнулась и покосилась на ухо Зейна, а потом подманила его к себе. Он покорно подошел и наклонил голову. Я начинаю нести откровенный бред о длине и форме ушей эльфа, а в его глазах скользит тихая благодарность. Как мой соплеменник он знал, что я вру. Он моего возраста. Считается несовершеннолетним, но делить постель с женщиной может. Его взгляд застывает и Зейн смотрит цвет моей любви, скользит глазами в сторону Люция. Моргнув, перестраивает зрение и понимающая улыбка слегка касается его губ.

Когда я заканчиваю описание его ушей, напоследок предлагаю ему себя в качестве будущей наставницы.

– Благодарю вас, моя госпожа, – пряча улыбку, произносит Зейн. – Ваши чувства взаимны. – Кивает и отходит на свое место за троном. Я провожаю его взглядом. Три простых слова и я снова жива!

Все это время Люций сидел на полу как какое-то каменное изваяние. Отстранено смотрел в пол. Он сменил позу, когда я только подошла к сестрам, и теперь опирался спиной о колени Зельмы, выставив перед собой согнутые в коленях ноги. Одна рука лежала на бедре, а вторая, напряженная, словно сжатая в кулак, прикрыта подолом платья Зельмы. Эта напряженность начинала меня сильно беспокоить. Зельма поймала мой взгляд на Люция и насмешливо сверкнула глазами. Ей польстил мой интерес к нему. Захотела меня подразнить.

– Лили, мы слышали, как ты жаловалась отцу на строгость матери. Как же тебе удавалось обходить ее запреты и получать свою долю удовольствия?

– Я ведь уже говорила, – уклоняюсь я от ответа. Не могу больше видеть мучения Люция. Я не ощущаю его чувства, но зато прекрасно вижу его глаза. Злые, ревнивые.

Но Зельма настойчиво сверлит меня взглядом.

– Ты рассказала, что убегала из дому. Но где же ты искала развлечений?

Выхода нет. Придется нагромождать еще одну ложь.

– В доме удовольствий на Тенистой улице.

Всем захотелось еще больше подробностей. Что ж получите.

– Я подружилась с мадам, – говорю откровенным голосом. – Ее зовут Зинара. Когда-нибудь возьму ее в свою свиту. Очаровательная женщина и такая изобретательная! Она предложила надевать мне маску и разыгрывать из себя одну из ее девушек. Было очень забавно выдавать себя за простолюдинку.

До этого Огава, новое для меня лицо среди сестер, не вступала в беседу и хранила молчание. Но услышав мои слова о доме удовольствий с интересом обратилась ко мне.

– И много у тебя было мужчин за ночь? – Ее глаза горели. Мои похождения возбудили в ней не шуточное желание. Пожалуй, из всех сестер она была самой похотливой. Все время раздевала Люция взглядом, иногда даже ласкала себя. Рыжая, с чувственной грацией движений и мягким ласкающим слух голосом.

– Когда как. – Ответила я, глядя на ее руки, скользящие по бедрам. – Если хочешь, я могу познакомить тебя со своей подругой. Но вся прелесть такого развлечения была не только в количестве мужчин.

– А в чем же еще? – недоуменно спрашивает она.

– Мирель, иногда показывала мне некоторых придворных магов, утверждая, что они все такие правильные, хранят верность своим женам. А на деле... – Я чуть понизила голос. – На самом деле я придумывала им смешные прозвища, которые потом девушки подхватывали, и дразнили ими своих клиентов. Вот этого... – Я ткнула в сторону пальцем Тобиаса. – Я прозвала петушком.

Зарина вскрикнула от потрясения.

– Ты лжешь, маленькая дрань! Тобиас не мог так нарушить закон!

Супруг принцессы не имел права на неразрешенную нею связь с другой женщиной.

Я выразительно вскидываю брови. – Хочешь, спросим у него о его петушке!

Повисло напряженное молчание. Еще бы! Зарина рисковала потерять такого удобного супруга. Вмешалась Огава и спасла ее от ответа.

– А еще кого-нибудь ты можешь назвать?

Ищу глазами среди толпы придворных знакомые лица.

– Тот, – указываю на высокого мага в красных обтягивающих штанах с неимоверно огромным гульфиком. – Не помню, как его зовут, но прозвище я дала ему мизинец.

Все сестры, кроме Зарины покатились со смеху.

– Что верно, то верно! – хохочет Огава.

Когда они отсмеялись, Зельма снова обратилась с вопросом ко мне.

– А кто у тебя был первым?

Я даже искренне удивилась. Никогда не думала, что ее может интересовать такое.

– Уже не помню.

– Все женщины помнят своего первого любовника. – Настаивала Зельма.

Вот приставучая. Она, что тоже видит, как ходят желваки на скулах Люция. Как он едва сдерживается, чтобы не придушить меня голыми руками.

– А ты то сама помнишь?

– Конечно! Это был наш отец! – С гордостью сообщает она. А Зарина рассеянно, смотря куда-то в сторону и думая о чем-то своем, вставляет свою поучительную тираду. – Младшие сестры совсем забыли о традициях. Всегда было принято, чтобы отец лишал дочерей невинности. Но теперь он, наконец-то узаконил этот обряд не только для своей семьи! Все должно быть упорядочено.

От такого порядка кровь стынет в жилах! Неужели отсутствие именно моей девственности породило такой мерзкий закон?

– Я не отличаюсь такой терпеливость, – говорю я. – Ждать до тридцати лет и не иметь мужчины? Это ведь издевательство над самой женской природой.

– Я тоже не смогла терпеть! – Вставила Огава и мы понимающе, переглянулись.

– Так кто это был? – Зельма решительно настроилась докопаться до правды.

– Сестра, – раздражаюсь я. – Это было десять лет назад. Встретила какого-то мужчину на ярмарке. Прижал меня к забору. Вот и все!

– Он был маг?

– Да не знаю, я! Меня его уровень магии не интересовал!

В то время, пока я с сестрами вела беседы, в зале играла музыка, а придворные дамы и их кавалеры кружились в танце. Потом появился церимонимейстр и объявил, что ужин подан и благородные маги, могут присоединиться к трапезе императора. Мы встали, с намерением идти к ужину. Зельма приказала Люцию следовать за ней, но как только она поднялась с кресла и сделала шаг, то на чем-то поскользнулась. Я посмотрела вниз на пол. Внутри все перевернулось. Значит, вот как ты скрыл от меня свои чувства, спрятал их за физической болью. Красная лужица растекалась, обминая брошенную окровавленную обоюдоострую игрушку.