Город - Уильям Фолкнер

- Раньше вы тоже над ними подсмеивались, - сказал он.

- А что тут такого? - сказал я. - Что нам еще с ними делать? Конечно, вам-то повезло: больше не придется жарить котлеты. Но дайте им только время: может, среди них уже кто-нибудь учится заочно на юридическом факультете. Тогда и мне больше не придется работать прокурором округа.

- Я сказал "тоже", - сказал Рэтлиф.

- Что? - сказал я.

- Сначала и вы тоже над ними подсмеивались, - сказал он. - А может, я не прав, может, вы и сейчас, по-своему, смеетесь? - И смотрит на меня, следит, до черта хитрый, до черта умный. - Ну, чего же вы не говорите?

- Чего не говорю? - сказал я.

- "Выметайтесь из моего кабинета, Рэтлиф", - сказал он.

- Выметайтесь из моего кабинета, Рэтлиф, - сказал я.

3. ЧАРЛЬЗ МАЛЛИСОН

Может быть, оттого, что мама и дядя Гэвин были близнецы, мама поняла, что произошло с дядей Гэвином почти тогда же, когда и Рэтлиф.

Мы все жили тогда у дедушки. То есть дедушка был еще жив, и он с дядей Гэвином занимал половину дома, - дедушкина спальня и комната, которую мы всегда звали его кабинетом, были внизу, а дядины комнаты на той же стороне - наверху, и там он пристроил наружную лестницу, чтоб можно было входить и выходить со двора, а мама с папой и мой двоюродный брат Гаун жили с другой стороны, и Гаун учился в джефферсонской школе, готовясь к поступлению на подготовительные курсы в Вашингтоне, чтобы оттуда перейти в Виргинский университет.

Обычно мама сидела в конце стола, на бабушкином месте, дедушка напротив, отец - с одной стороны, а дядя Гэвин и Гаун (я тогда еще не родился, а если бы и родился, то ел бы на кухне, с Алеком Сэндером) - с другой стороны, и, как рассказывал мне Гаун, в тот раз дядя Гэвин даже не притворялся, что ест; просто сидит и говорит про Сноупсов, как говорил про них за столом вот уже две недели. Казалось, будто он разговаривает сам с собой, словно заведенный, и завод никак не может кончиться, уж я не говорю остановиться, хотя казалось, что никому на свете так не хочется прекратить этот разговор, как ему самому. Нет, он не то что ругал их. Гаун никак не мог объяснить, что это было. Выходило так, будто дяде Гэвину надо о чем-то рассказать, но это настолько смешно, что он главным образом старается изобразить все это не в таком смешном виде, как было на самом деле, потому что если он расскажет так смешно, как оно было на самом деле, все, и он сам тоже, сразу расхохочутся и больше ничего не будут слушать. Мама тоже перестала есть: сидит, совсем тихо, не спуская глаз с дяди Гэвина, но тут дедушка вынул салфетку из-за воротника и встал, и отец, и дядя Гэвин, и Гаун тоже встали, и дедушка сказал маме, как всегда:

- Благодарю тебя за обед, Маргарет, - и положил салфетку на стол, и Гаун подошел к дверям и стоял там, пока дедушка выходил, как потом делал я, когда я уже родился и достаточно вырос. И обычно Гаун стоял у дверей, пока мама, отец и дядя Гэвин не выйдут из столовой. Но в тот раз все было не так. Мама даже не пошевельнулась, она все сидела и смотрела на дядю Гэвина; она смотрела на дядю Гэвина, даже когда сказала отцу:

- Разве ты и Гаун не хотите уйти за-за стола?

- Нет, мэм, - сказал Гаун. Потому что он был в этот день у дяди в кабинете и при нем пришел Рэтлиф и сказал:

- Добрый вечер, Юрист, зашел узнать последние новости про Сноупсов, - а дядя Гэвин спросил:

- Какие новости? - И Рэтлиф сказал:

- Вы хотите сказать - про каких Сноупсов? - Потом сел и стал смотреть на дядю Гэвина и наконец сказал: - Чего же вы мне опять не говорите? - И дядя Гэвин сказал: - Чего не говорю?

- "Выметайтесь-ка из моего кабинета, Рэтлиф".

Так что Гаун сказал:

- Нет, мэм!

- Тогда, может быть, ты мне разрешишь уйти? - сказал дядя Гэвин и положил на стол салфетку. Но мама и тут не двинулась.

- Ты хотел бы, чтобы я нанесла ей визит? - сказала она.

- Кому - ей? - сказал дядя Гэвин.

И даже Гауну показалось, что он сказал это слишком торопливо. Потому что тут даже мой отец сообразил, в чем дело. Впрочем, не знаю. Мне кажется, что, будь я при этом, пусть даже не старше Гауна, я бы сразу сообразил, что, если бы мне было лет двадцать или даже меньше, когда миссис Сноупс впервые прошла по городской площади, я бы не только понял, что происходит, я сам бы, наверно, очутился на месте дяди Гэвина. Но Гаун рассказывал мне, что отец заговорил так, будто он только что сообразил, в чем дело. Он сказал дяде Гэвину:

- А, черт подери! Так вот что тебя грызет последние две недели. - А потом сказал маме: - Нет, клянусь богом! Чтобы моя жена пошла к этой...

- Какой _этой_? - сказал дядя Гэвин резко и быстро.

А мама все еще не пошевельнулась: сидит себе между ними, а они стоят над ней.

- Сэр, - сказала она.

- Что? - сказал дядя Гэвин.

- Какой _этой_, сэр? - сказала мама. - Или, может быть, просто "сэр"? вежливо, в виде вопроса.

- Ты за меня договори, - сказал отец дяде Гэвину. - Сам знаешь - какой. Знаешь, как ее называет весь город. И что весь город знает про нее и Манфреда де Спейна.

- Что значит - весь город? - сказал дядя Гэвин. - Кто, кроме вас? - Вы - и кто еще? Наверно, те самые, которые готовы даже Мэгги облить грязью, все те, что знают не больше вашего?

- Ты смеешь так говорить о моей жене? - сказал отец.

- Нет, - я смею так говорить о моей сестре и о миссис Сноупс.

- Мальчики; мальчики, мальчики, - сказала мама. - Пощадите хоть моего племянника. - И она обратилась к Гауну: - Гаун, ты никак не хочешь уйти из-за стола?

- Нет, мэм, - сказал Гаун.

- К черту племянника! - сказал отец. - Я не позволю его тетке...

- Значит, вы опять-таки говорите о своей жене? - сказал дядя Гэвин. Но тут мама тоже встала, а они оба перегнулись через стол и уставились друг на друга.

- А теперь действительно хватит, - сказала мама. - И оба извинитесь передо мной. - Они извинились. - А теперь извинитесь перед Гауном. - Гаун рассказывал мне, что они и перед ним извинились.

- И все же, черт меня дери, не позволю я... - сказал отец.

- Я только просила вас обоих извиниться, - сказала мама. - Даже если миссис Сноупс действительно такая, как ты про нее говоришь, то, если я такая, какой вы с Гэвином оба меня считаете, а по крайней мере, хотя бы в этом между вами разногласий нет, - то чем я рискую, просидев десять минут у нее в гостиной? Беда ваша та, что вы ничего не понимаете в женщинах. Женщин не интересует нравственность. Женщин даже не интересует безнравственность. Джефферсонским дамам безразлично, что она делает. Чего они ей никогда не простят, это того, как она выглядит. Нет: того, как джефферсонские джентльмены на нее глядят.

- Говори про своего брата, - сказал отец. - Я на нее ни разу и не взглянул за всю ее жизнь.

- Тем хуже для меня, - сказала мама, - значит, у меня муж какой-то крот. Нет: кроты теплокровные. А ты просто ископаемая рыба.

- А, черт меня раздери совсем! - сказал отец. - Так вот какой муж тебе нужен, да? Чтоб каждую субботу торчал в Мемфисе и всю ночь шнырял с Гэйозо на Малберри-стрит? [район веселых домов]

- Вот теперь я попрошу вас уйти, хотите вы или не хотите, - сказала мама. Сначала вышел дядя Гэвин и поднялся наверх, в свою комнату, мама позвонила нашей Гастер, а Гаун стал у дверей, пропуская маму с отцом, и отец вышел, а за ним мама с Гауном вышли на веранду (стоял октябрь, но такой теплый, что днем можно было сидеть на веранде), и мама взялась за корзинку с шитьем, и тут вышел отец, уже в шляпе, и сказал:

- Жена Флема Сноупса въезжает в джефферсонское общество, держась за юбку дочери судьи Лемюэля Стивенса, - и ушел в город за покупками, и тут вышел дядя Гэвин и спросил:

- Значит, ты согласна?

- Конечно, - сказала мама. - Неужели все так плохо?

- Попробую сделать, чтобы было не так плохо, - сказал дядя Гэвин. Даже если ты только женщина, ты же ее видела. Ты должна была ее видеть.

- Во всяком случае, я видела, как на нее смотрят мужчины, - сказала мама.

- Да, - сказал дядя Гэвин. И это слово прозвучало не как выдох, не как речь, а как вздох: - Да...

- Значит, ты собираешься спасти ее, - сказала мама, не глядя на дядю Гэвина, она внимательно рассматривала штопку на носке.

- Да! - сказал дядя Гэвин, быстро, торопливо: теперь уже без вздоха, так быстро, что чуть не выпалил все, прежде чем спохватился, так что маме оставалось только докончить за него:

- От Манфреда де Спейна.

Но тут дядя Гэвин уже спохватился, и голос его стал резким.

- И ты туда же! Ты и твой муж - вы тоже. Самые лучшие люди, самые чистые, самые непогрешимые. Чарльз, который, по его собственному утверждению, никогда даже не взглянул на нее, ты, по его же утверждению, не только дочь судьи Стивенса, но и жена Цезаря.

- А что именно... - начала мама, но тут, как рассказывал Гаун, она замолчала и посмотрела на него: - Не хочешь ли ты выйти на минуту? Сделай мне одолжение!

- Нет, мэм, - сказал Гаун.

- Значит, и ты туда же? - сказала она. - Ты тоже хочешь быть мужчиной, правда? - И потом она сказала дяде Гэвину: - А что же, собственно говоря, тебя так возмущает? То, что миссис Сноупс не так добродетельна, или то, что она, как видно, выбрала Манфреда де Спейна, чтобы потерять свою добродетель?