Вслед за Ремарком - Ирина Степановская

Нина пригнула голову, смутилась еще больше. Ей было неуютно среди молодых и внешне довольно самоуверенных соучеников. Она будто втянулась в свой стол.

Преподаватель решил наконец взяться за дело.

– Поднимите руки, кто считает, что уже умеет водить машину?

Поднялся целый лес рук. Только несколько человек сидели неподвижно.

– А кто только пробовал когда-нибудь водить машину?

Руки подняли остальные. Только Нина сидела, сжимая под столом кулачки.

«Так и есть, – подумал Роберт. – Все умелые, все грамотные! Все воображают себя крутыми водилами…»

Он посмотрел на Воронину:

– Кто вообще никогда не садился за руль?

Он мог бы и не смотреть на нее. Среди полной тишины робко поднялась только одна рука. Он мог бы с закрытыми глазами сказать, что она была обтянута рукавом черного свитера. А лицо над черным тугим воротником теперь было красное и немного испуганное.

Что ж, по крайней мере честно призналась… Роберт веселее посмотрел на нее.

– Не волнуйтесь, мадам! – громко сказал он – Научить человека ездить с нуля легче, чем его переучивать!

Вдруг из-за первой парты пропищала какая-то девушка:

– А как вас зовут? Вы нам еще не представились!

– У меня довольно редкое имя – Роберт Иванович, – снисходительно улыбнулся ей преподаватель. – Прошу не путать с Рудольфом Нуриевым, Родионом Нахапетовым, Ричардом Гиром и Ричардом Львиное Сердце. В крайнем случае запомните по поэту – Роберт Рождественский.

Все засмеялись.

«Себя-то он любит! – закусила Нина губу, – Роберт Иванович! А всех остальных – так «мадам»! Это несправедливо, и это надо исправить!» – решила она.

– На этом занятие окончено! – возвестил с некоторым подъемом Роберт. Он встал. Сегодняшнее времяпрепровождение смертельно ему надоело. Кроме того, он отлично помнил, что в соседней комнате его с нетерпением поджидают друзья. Он с грохотом вылез из-за стола, взял журнал и направился к выходу. Как всегда, курсанты окружили его с вопросами. Воронина тем временем надела пальто и встала у дверей. Роберт видел ее через толпу краем глаза.

«Сейчас будет переспрашивать то, что я уже повторил три раза, – с неудовольствием подумал он. – Такие, как она, вечно на занятиях дремлют, а потом утверждают, что им все неправильно объясняли!» Он приготовился дать отпор или по меньшей мере сказать Ворониной что-нибудь ядовитое.

Курсанты наконец расступились, и Роберт двинулся к выходу. Воронина стояла, загораживая собой дверь, и вовсе не выглядела жалкой просительницей. Она холодно смотрела прямо на него. Его удивил внезапно появившийся в ее взгляде блеск стали. В своем сером пальто и на больших каблуках она оказалась довольно высокой и напоминала ему теперь узкую голую скалу, всю в расщелинах. В кулаке у Ворониной он заметил какую-то бумажку.

– У меня к вам просьба! – тихо, но настойчиво сказала она.

«Такой вид, будто сейчас пристукнет!» – мелькнуло у Роберта. Он молча ждал, что последует дальше.

– Пожалуйста, – несмотря на вежливое начало, в голосе Ворониной слышался лед, – не называйте меня «мадам»! Здесь не Париж. В России же так принято обращаться к содержательницам публичных домов. А я по профессии математик, к публичным домам никакого отношения не имею. Называйте меня по фамилии. – Она протянула ему сложенный вчетверо бумажный листок. На нем крупными печатными буквами было написано просто: «Воронина».

В классе возникла тишина. Разговор был услышан теми, кто еще не ушел. Кое-где раздались смешки. Роберт обвел взглядом курсантов. Большинство из них сидели с постными лицами. Остальные склонились над своими сумками. Но и в защиту слова «мадам» тоже прозвучало несколько голосов.

– Подумаешь, «мадам» очень даже красиво звучит! Лучше, по крайней мере, чем «девушка», – донеслось из одного угла.

– Буду иметь в виду, – сухо ответил преподаватель, бросил бумажку в пластмассовое ведро для мусора и вышел из комнаты. – Нахалка и стерва! – прокомментировал он уже в коридоре. Пинком он открыл дверь в учительскую, где удобно устроились на подоконнике двое его друзей. Около них уютно располагались батарея пустых пивных бутылок и горка бутербродов с сыром.

– С боевым крещением! – Друзья протянули ему стакан.

– Ну как, есть все-таки в новой группе те, на ком можно глаз остановить? – через некоторое время спросил его Михалыч.

– Все как обычно, – ответил Роберт. – Ни хуже, ни лучше. Кроме одной стервозной дамочки, которой, видите ли, не понравилось, что я называю ее мадам.

– Держу пари, что это и есть та самая особа, что стояла перед занятием у ворот, – нарочито лениво, устремив глаза к потолку, протянул длинноволосый.

– Да какая разница, она это или не она! – взорвался Роберт. – Важно другое!

– Что именно? – Михалыч ласково подсунул ему бутерброд. Роберт запихнул в рот значительную его часть. Поднес к губам стакан. Овечий сыр с тминным хлебом был восхитителен на вкус. Горьковатая, прохладная, тягучая жидкость приятно освежила горло, но все это плотское великолепие не улучшило его настроения.

– Суть в том, – сказал он с набитым ртом, – что оба вы не видите за вашей глупой иронией некоего фатального, очевидного совпадения! Вот мы находимся здесь и сейчас в какую-то условную единицу времени. Мы – трое друзей; у нас есть гараж, правда, не наш собственный, а арендованный, и есть машины, и мы занимаемся их ремонтом, а кое-кто, – он кивнул в сторону Михалыча, – и их продажей. И вы упорно не хотите замечать, что все это уже было на земле, но не на самом деле, а в книге. И называлась эта книга – «Три товарища», и описаны в ней были трое друзей, бывших фронтовиков, в точности таких же, как мы, только помоложе, и точно такой же гараж, и почти такие же машины. А вы по собственному слабоумию не хотите признать, что просто так такие совпадения в жизни не случаются!

Добродушный Михалыч при этих словах недоверчиво покрутил головой, причмокнул и улыбнулся. Длинноволосый смаковал прохладное, действительно хорошее пиво.

– Наш бедный детеныш Роберт, – сказал он, аккуратно отломив себе тонкий кусочек сыра, – хотя давно уже вырос не только из школьных штанишек, но даже и из армейской формы, до сих пор не может забыть прочитанные в юности романтические книжонки. Не скрою, они чертовски привлекательны, когда тебе двадцать лет. Но он до сих пор жаждет приключений и никак не может смириться с тем, что романтические истории в жизни отнюдь не ведут к благополучному счастью! Ну, по совести говоря, – описал он широкий круг рукой, обращаясь к товарищам, – скажите мне, что стало бы с человечеством, если бы все люди на земле только и делали, что боролись со злом, спасали красавиц и искали сокровища? Кто тогда стал бы варить щи, выращивать скот, делать самолеты и проверять дневники у отпрысков? К тому же, как ни крути, очевидно, что настоящих героев на свете мало, а куда ни глянь – в водовороте жизни крутится часто такое дерьмо! Но нашему Роберту хочется, чтобы ему непременно сделали красиво! Без этого он просто не может жить! – И, как бы заканчивая свою речь и ставя в конце точку, длинноволосый прикончил свой стакан.