Семь пятниц - Дмитрий Ребров

Саша уронила голову и почувствовала, как по щекам – от облегчения или от беспомощности – покатились горячие слезы…

Пьянка достигла своей кульминации. Наговицын понял это по изменившимся темам застольного трепа. С машин, нарядов, политики, жен-мужей и останкинских сплетен общий разговор круто и решительно свернул в производственное русло. Начинался угар. Кто был потрезвее – полегоньку потянулись к выходу. Остальные пылко и страстно говорили о наболевшем.

– Что – талант?.. Талантов у нас завались! Куда ни плюнь – в талантище попадешь!.. Не в том проблема-то, мужики! – вытаращив красные, как у кролика-альбиноса, глазки, жаловался режиссер Витя Ратьковский. – Вот я, например, я кто? Я, блин, художник, на хрен!! Сечете?.. Творец, едренть!! А на чем мне творить, мать вашу?!! На этом?! – он презрительно ткнул огрызком огурца в сторону своего пульта. – Да разве можно на такой рухляди сделать хоть что-нибудь достойное! Блин горелый, мужики, на этом монтажном столе, наверное, еще «От всей души» с тетей Валей лепили!..

– Витек! Слышь, Витек! Я им говорил – нужны камеры с инфар… фар… фракрас-ной… Короче, камеры ночного видения нужны! – размахивал вилкой с соленым рыжиком Мишаня Завьялов. – Все же самое интересное – ночью! Возьми хоть эту «За стеклом»… Может, и у нас сейчас там на острове эту журналисточку… А? А мы тут сидим, как пеньки, и не видим ни хрена! – он взглянул мутными глазами на мониторы и обиженно прищурился. – На всем, жлобы, экономят, а рейтинг им подава-а-ай!..

– Во, мужики! Давайте за рейтинг! – поднял стакан неугомонный Баукин, облапив свободной рукой сомлевшую молоденькую гримершу. – Чтоб он у нас всегда – как у допризывника! Чтоб – двумя руками не согнуть! Чтоб, значит, радость на всех одна! И чтоб непременно деньги были!

Его пассия наморщила лобик, поднатужилась и тоже уныло пожаловалась в тему:

– А нас Игнатова за перерасход грима ругает… А что мы его… ик! едим, что ли?..

– Вот за это и выпьем, Жанночка! – явно не слушая свою подружку, радостно проорал Баукин и опрокинул очередную дозу спиртного в свою ненасытную луженую глотку.

– Я – Анжела… – в который уже раз безнадежно-устало поправила его девчушка и попыталась подняться – ее, кажется, мутило.

– Вот именно! – Леха, смачно хрустнув малосольным огурцом, немедленно усадил ее на место. – Вот именно, Жанночка!..

Осветители и техники на дальнем конце стола нестройно затянули песню. «Нас извлекут из-под обломков…» – с угрюмой решимостью идти до конца вразнобой мычали они.

«Все, пора разгонять, – глядя в мутные глаза Баукина, подумал Наговицын. – А то как бы до мордобоя не дошло…»

Олег оставался почти трезвым – и потому что вообще был человеком малопьющим, и, главным образом, потому что давно уже понял: сегодняшней ночью у мониторов придется дежурить ему самому. Мишаня Завьялов, чья очередь нести ночную вахту в монтажной значилась в фафике дежурств первой, был уже настолько хорош, что доверить ему такое ответственное дело Олег, разумеется, не мог.

Наговицын терпеливо ждал окончания пьянки, чтобы сесть к экранам и спокойно разобраться, кто чем занят сейчас на Чернеце. Время от времени он оборачивался и видел, что три или четыре нашлемные камеры еще показывали движение. Это означало, что кто-то из ифоков не спал и, возможно, начал охоту в первую же ночь. Но кто именно оказался настолько нетерпелив и как там у них все развивалось – это хотелось узнать немедленно.

Олег встал и подал знак Стрельниковой – давай, мол, помогай. Та кивнула в ответ.

– Так, ребята, хорошего понемножку, давайте-ка баиньки! – перекрывая пьяную разноголосицу, прокричал Наговицын. – Завтра всем работать, так что – все, заканчиваем!..

– В самом деле, мальчики, пора уже, – поддержала его с другого конца стола Стрельникова. – Давайте-давайте, ребята, подъем… подъем…

Они двинулись навстречу друг другу, поднимая и поторапливая не слишком довольных таким поворотом событий коллег. Кого-то пришлось уговаривать, а на кого-то – и прикрикнуть. Так или иначе, но спустя несколько минут читалка опустела.

Уставшая не меньше Олега Стрельникова прикрыла дверь и кивнула в сторону столов.

– Убрать?..

– Давай лучше завтра, Лен… – покачал головой Наговицын. – Иди, выспись хорошенько, а завтра попробуем начерно смонтировать вводную передачу и высадку.

– А ты?

– Я остаюсь дежурить – посижу, посмотрю… Там бродит кто-то, охотится, что ли… Надо бы разобраться… – Олег прикрыл глаза и потер ладонями виски.

– Зря. Шел бы ты тоже спать, – легко коснулась его руки Лена. – Чего мучиться-то – утром по записям разберешься…

Наговицын молчал.

– Ладно, как знаешь… – Лена пожала плечами, вздохнула. – Ну, спокойной ночи, – девушка с усталой и грустной улыбкой кивнула Олегу и пошла по коридору прочь.

Он прикрыл за нею дверь и повернулся к мониторам.

– Что за черт?.. – вырвалось у него.

Один из экранов, передающих изображение с нашлемных камер, пестрел ровной рябью. Это означало, что телесигнал от кого-то из игроков пропал!

«Правда, ерунда какая-то», – озадаченно думал Олег. Еще пять минут назад, когда он выпроваживал упирающегося Баукина, все мониторы передавали устойчивую и вполне качественную картинку, а теперь… Неужели что-то случилось с аппаратурой?..

Он прошел к мониторам, уселся за пульт и стал разбираться в многочисленных рычажках и кнопках. Конечно, можно было позвать на помощь Ратьковского, но от Вити в его нынешнем состоянии толку было бы явно немного. К счастью, на монтажном столе лежала наспех составленная режиссерская шпаргалка, в которой было записано – за какой камерой закреплен какой монитор. Заглянув в нее, Олег понял, что сигнал пропал от Воскресенья, то есть от козырного туза всей его игры – миллионера Лисовца!

Наговицын отмотал запись с нашлемной камеры Лисовца назад и включил воспроизведение. На мониторе появилась темная, невнятная, но все-таки вполне разборчивая картинка: Лисовец рубил лапник и складывал его горкой – видимо, строил шалаш. Раз за разом он повторял одни и те же действия – лез в заросли, рубил ветки, тащил их к шалашу, укладывал…

Наконец, в очередной раз подойдя к кустам, он не полез в них, а шумно вздохнув, повернулся и пошел назад, к своему жилищу. Вдруг Лисовец резко, рывком повернул голову назад и вверх, словно внезапно что-то там услыхал, и в следующее мгновение сигнал исчез. Все, дальше – одна сплошная рябь.

Олег еще раз чуть отмотал пленку и по цифрам в углу экрана заметил время, когда пропал сигнал от Лисовца, – без восьми минут два часа ночи, всего-то четверть часа назад.

Черт побери, что же с ним произошло?!

На всех остальных мониторах, принимающих сигнал с нашлемных камер, никакого движения не было. Но ведь еще совсем недавно, когда Наговицын со Стрельниковой разгоняли пьянку, бодрствовали трое или четверо – Олег помнил это совершенно точно! Значит, надо перемотать записи всех игроков назад, на час пятьдесят – вдруг, кто-то из них причастен к тому, что случилось с Лисовцом?

Наговицын принялся щелкать тумблерами и переключателями, один за другим шуршали механизмы перемотки, и на экранах появлялись картинки.

В час пятьдесят не спал здоровяк Суббота. Он, похоже, начал охотиться – во всяком случае куда-то целеустремленно пробирался, сосредоточенно пыхтел и поминутно сверялся с картой и компасом.

Увы, но он ситуации не прояснил ни на йоту. Ровно без восьми минут два Суббота, в очередной раз достав карту, подсветил себе фонариком и углубился в ее изучение. Поводив по бумаге толстым пальцем, сердито пробормотал что-то себе под нос и убрал карту в рюкзак. Потом, продолжая невнятно ворчать, достал оттуда спальник и стал устраиваться на ночлег.

Вторым бодрствующим был сам Лисовец, а третьим, к полному изумлению Олега, оказалась Пятница – эта худосочная девица-журналисточка!

Подумать только – именно ее-то и угораздило стать свидетельницей того, что случилось с Лисовцом!

В час пятьдесят она кралась по ночному лесу и никого еще не видела, зато потом…

Затаив дыхание, Наговицын следил за картинкой на экране монитора. Вот Пятница подбирается к полянке и замечает лежащую мужскую фигуру – в углу экрана цифры: час пятьдесят четыре. Вот на полянке появляется какой-то мужик, в руках у него огромный камень. Он выглядит так же, как и все игроки, только вместо шлема у него на голове – накомарник. Лица, конечно, не видно.

Потом он наклоняется и что-то делает с лежащим на земле человеком. Что именно – разобрать невозможно: Пятница подалась чуть вперед, и объектив камеры прикрыла ветка. Но вот она двинулась еще дальше, ветка с камеры сползла, и Наговицын увидел, как мужчина на поляне поднял свой камень и с силой обрушил его на голову лежащего!

И тут же следом – короткий, чуть слышный, сдавленный вскрик и резкий, отчетливый треск сломанной ветки – это дернулась, не сдержавшись, Пятница. Мужчина в накомарнике явно его расслышал. Он поднимает голову, прислушивается и медленно направляется в сторону девушки…