Охотник за шпионами - О. Пинто

Я пожал плечами.

— Этому можно поверить. Но мне непонятно, почему вы не изменили цвета лодки. Разве вас не волновало, что немцы могли заметить вас за несколько миль? Ваша ярко-красная лодка должна была бросаться в глаза, как кровоточащая рана.

— Конечно, это было рискованно, — согласился мосье Мажи. — Но у нас не было другого выхода. Мы не располагали временем. И где бы мы могли достать столько краски за такое короткое время?

— Не знаю. Я никогда не был маляром.

— Есть ли у вас ко мне еще какие-нибудь вопросы, сэр? Всегда рад услужить вам.

— Спасибо, Мажи. Я вам очень признателен за это. Но пока кончим. Сейчас я приглашу ваших друзей. Мне хотелось бы поговорить со всеми вами вместе.

Через несколько минут ввели сообщников Мажи. Предложив им сесть, я стал по очереди наблюдать за всеми тремя. «Ребенок» устремил свой взгляд в пол и не осмеливался поднять глаз. Тот, что походил на борца, также избегал смотреть мне в глаза. Только Мажи выдержал мой взгляд.

— Итак, — начал я, — передо мной три лгуна, тупых и бестолковых. Даже школьники, прогулявшие уроки, согласовывают свои оправдания. А вы, взрослые мужчины, делаете детские ошибки. Вы, — я указал на самого молодого из них, — сказали, что высадились в Англии в два часа. Но когда очередь дошла до вас, — я посмотрел на человека с бегающими глазами, — это время чудом передвинулось на девять часов утра. Вы же, Мажи, сошли на берег в шесть часов вечера. Что же получается: одна и та же лодка прибыла в Англию в разное время. Эта удивительная лодка имеет еще одно магическое свойство — она, оказывается, подобно хамелеону, может менять свой цвет. Сначала она была серая, затем стала коричневой, а когда я подсказал вам, Мажи, что она была ярко-красной, вы не поправили меня. Еще удивительнее то, что лодка легко изменяла способ движения. Сначала она была с парусом, но вдруг в открытом море нашелся мотор — как раз для того, чтобы вы смогли использовать бензин, который хранился в саду вашего приятеля, бретонского рыбака. Вы же, Мажи, все время гребли, но на ваших руках нет ни одного мозоля или волдыря. Если всем вам верить, то морское побережье изменялось каждый раз, когда кто-нибудь из вас ступал на берег. Одно время оно было песчаным и пологим. Через некоторое время на нем вдруг появились песчаные дюны и деревья, а когда очередь дошла до вас, Мажи, то на нем выросли скалы. Уж не принимаете ли вы меня, джентльмены, за круглого дурака?

Ответа не последовало. Все трое тупо смотрели на меня.

— Всему этому можно дать только одно объяснение, — продолжал я, — никакой лодки не было. Однако вы находитесь в Англии, и это единственное, в чем я уверен. Но добрались вы иным путем. Теперь я хочу слышать от вас всю правду. Как вы сюда попали?

Воцарилась мертвая тишина. Я продолжал по очереди смотреть на каждого из них, но они избегали смотреть мне в глаза. Вдруг Мажи нарушил гробовую тишину и имел неосторожность сказать, что его рассказ правдив до мелочей. Все, что он говорил, было правдой, только правдой и ничем иным. Я мог верить ему или не верить. Его это не интересовало.

— В этом как раз и заключается ваша ошибка, мой друг, — заметил я. — Несмотря на ваши утверждения, вы лжете. Я прекрасно понимаю, что вы лжете, и вы знаете это. Если вы действительно честный человек, беженец, то зачем вам понадобилось нести чушь? Я подозреваю, что вы не беженец. А если так, то зачем вы здесь? Ответ простой: вы — шпионы. Вы знаете, что мы делаем со шпионами, которых нам удается поймать? Рано утром, после того как они хорошо позавтракают, если только они смогут сделать это, мы ведем их на эшафот, накидываем на их шеи петли — и вешаем.

Я снова пристально посмотрел на всех троих. Никто из них не вымолвил ни одного слова. Двое украдкой посмотрели на Мажи, и один раз «ребенок» облизал губы. Они, как видно, больше страшились Мажи, чем перспективы быть повешенными. Решив дать им возможность подумать, я кивнул часовым, чтобы они увели их.

О боксерах говорят, что, чем больше их вес, тем сильнее они ударяются при падении. В нашей практике часто случается так: чем труднее кажется человек, тем легче следователю разоблачить его. Внешняя оболочка человека, кажущегося сильным, часто оказывается более хрупкой, чем мягкая податливость человека, кажущегося слабым. Поэтому я и решил заняться мосье Мажи. Я приказал перевести его из нашей школы в военное учреждение с более жестким режимом, которое находилось в Челси. Там его допрашивали снова и снова. Ему все время напоминали о той участи, которая постигла шпионов, пойманных в военное время. Но ни один мускул не дрогнул на его изуродованном шрамами лице. Изо дня в день он повторял, что всегда говорил только правду. «Что я могу поделать, если мне никто не верит?» — говорил Мажи. Он даже утверждал, что мы слишком придирчивы. Что же касается того факта, что показания друзей несколько отличались одно от другого, то это он объяснял так. Его друзья — набитые дураки. И это очень легко заметить. Горя желанием помочь выяснению некоторых обстоятельств, они стали выдумывать то, чего не было на самом деле. И таких глупцов не так уж трудно заманить в ловушку. Он уверял меня, что теперь, когда его друзья имели время подумать, их надо допросить еще раз. Мажи не сомневался, что их мысли просветлели.

Решив сделать так, как говорил Мажи, я снова лично допросил его друзей. Они до мельчайших подробностей подтвердили показания Мажи и отказались от своих прежних слов. И «ребенок» и его друг уверяли меня, что с дороги они были очень уставшими и сильно нервничали. Теперь же они имели время все вспомнить и понять, что Мажи говорил правду. Берег, конечно, был скалистый, а лодка красной, и на ней, безусловно, никогда не было ни паруса, ни мотора.

Итак, последний допрос окончательно убедил меня в том, что и «ребенок» и его друг смертельно боялись Мажи. Они решили соглашаться с его фантастическими бреднями, даже если это грозило бы им тюрьмой. В то же время я убедился, что эти два человека не были шпионами. За время своей тридцатилетней работы в контрразведке я видел самых различных шпионов, но эти двое не напоминали мне ни одного из них. Немцы вряд ли могли ошибиться: в этой области они профессионалы. С какой стати станут они в такое напряженное время забрасывать двух жалких агентов в страну, в которую они предполагали вторгнуться? Первое, что делают профессиональные шпионы, это согласовывают детали их легенды и затем строго придерживаются ее. Мажи, по всей вероятности, — профессиональный шпион, но его компаньоны — я готов поставить на карту свою репутацию — нечто иное. Но как могло случиться, что три человека, которые не знают английского языка, составили одну компанию? И для какой цели?

Время шло, а высшие власти нетерпеливо ждали результатов. Я испробовал все известные методы, но все они потерпели неудачу. Мажи был главарем этой злополучной шайки, я не сомневался в этом и чувствовал, что поступил правильно, сосредоточив все свой усилия именно на нем. Канарейка была уже в моих руках, но как заставить ее петь?

Вдруг меня осенила интересная мысль. Это был единственный способ заставить Мажи говорить. Он исключал пытки, что я считаю отвратительным и никогда не применяю. Но мне нужна была помощь офицеров. Представитель управления военной разведки в нашей школе ухватился за мою мысль. Своим энтузиазмом он заразил многих офицеров и даже начальника школы, который, правда, очень неохотно, но все же дал свое согласие на проведение этого оригинального плана в жизнь.

Прежде всего надо было перевести Мажи в темную одиночную камеру. Там он провел одни сутки. На следующий день его под конвоем привели в большую комнату, в центре которой стоял длинный стол, покрытый зеленым сукном. За ним сидели офицеры школы в парадной форме. Перед каждым из них лежал пистолет. Я как председатель «военного трибунала» сидел в центре.

Все это должно было сильно подействовать на человека, который в течение двадцати четырех часов оставался наедине со своими мыслями. Мажи стоял перед столом между двумя часовыми, державшими наперевес винтовки с примкнутыми штыками. Один или два раза он на несколько мгновений закрыл глаза. Минуту или две в комнате стояла мертвая тишина — за это время он наверняка прочувствовал всю торжественность происходящего. Его дерзкой самоуверенности как не бывало.

— Подсудимый, — обратился я к нему по-французски, — вы знаете, где вы провели последние двадцать четыре часа?

— Да, сэр. В темной камере.

— Вы знаете, что это за камера?

— Н-нет, сэр.

Последний вопрос озадачил и взволновал его.

— Это камера обреченных. Люди, которые попадают в нее, обречены на смерть.

Я сделал паузу. В комнате было так тихо, что слышалось дыхание подсудимого. Оно заметно участилось.

— Подсудимый, — продолжал я, — вы были арестованы в Лондоне, и вам неоднократно предлагали сказать военным властям всю правду. Вы упрямо продолжаете рассказывать всякие небылицы — об этом говорят показания ваших же товарищей. Несмотря на улики, которые явно против вас, вы продолжаете настаивать на правдивости своих показаний. И объяснить это можно только так: вы шпион. В военное время за подобные преступления выносят смертный приговор.