Запасной вариант - Петр Люкимсон

Ровно в семь Давид Крох вышел из своего офиса в «Бейт-Текстиль» и с удовольствием открыл заднюю дверцу своего нового темно-синего "крайслера" – так ребенок касается новой, очень красивой игрушки. Дорогие и просторные машины, выматывавшие шоферу нервы на совершенно неприспособленных для них тель-авивских улицах, были его слабостью, он менял их каждые полгода – фокус, который в Израиле себе, кажется, не позволял никто, кроме него, Додика Кроха.

– Давай в "Марину", – скомандовал он шоферу. И тут же добавил: – Можешь особенно не торопиться, Илико…

– Да тут торопись, не торопись, все равно минут за пять доедем, батона Давид, – ответил шофер по-грузински.

Обычно вот так, с брошенной на языке их детства самой обычной фразы, Илнко начинал с боссом разговор, который, он это чувствовал, доставлял удовольствие Кроху, заставляя на время отвлечься от неотступно преследующих его мыслей о деле.

Но на этот раз Крох не поддержал разговора, и Илико, сделав вид, что он целиком сосредоточился на дороге, в мгновение ока выскочил на улицу Ха-Яркон.

Огромное, словно нарисованное, солнце медленно погружалось в Средиземное море, и стаи ошалевших птиц делали бесконечные круги в воздухе. Никто до сих пор так и не смог объяснить, почему за четверть часа до захода солнца птицы в Израиле вдруг сбиваются в стаи и начинают летать абсолютно правильными, словно кем-то расчерченными кругами. Кроха всегда завораживало это зрелище. Он нажал кнопку стеклоподъемника и, высунув голову в окно, в который раз увлеченно наблюдал за этим исполненным какого-то высшего смысла полета по замкнутому кругу, благо Илико прочно застрял перед светофором.

Жара спадала, и площадь возле здания «Мигдаль ха-Опера» наполнялась людьми. Какая-то пара с двумя детишками, с еще мокрыми после пляжа волосами, нарушая все правила, перебежала перед их носом дорогу и так же бегом направилась к ближайшему кафе.

"Господи, – думал Крох, – у людей есть время купаться, гулять с женами, покупать детям мороженое… А я вот уже два года обещаю Ривке сходить с ней и с ребенком на пляж, и никак не могу найти на это время. Все кажется, что еще немного – и можно будет выкроить хотя бы сутки отдыха, но каждый раз это почему-то срывается. Даже в ресторанах говоришь только о деле, о деле, о деле… А сейчас вдобавок из-за каких-то паршивых пятидесяти миллионов долларов я должен чуть ли не в ноги кидаться Джабе, принимать его в долю. И этот подонок еще встает в позу и начинает торговаться за каждую десятую процента… Понимает, что деваться мне некуда!"…

Он вспомнил, как познакомился с Джабой два года назад, осенью 1993 года, когда только-только заваривалось все это дело с нефтепроводом.

Израильские и российские газеты в те дни посвящали целые страницы боям, идущим в Тбилиси, и Крох со сжимавшимся от боли сердцем ждал, что его встретит вымерший город, вздымающий в небо черные остовы полуразрушенных домов с выбитыми стеклами. Город, который он продолжал любить, нередко ловя себя на том, что тоскует по его улицам, ресторанам, по его гортанному говору и особому, неторопливому стилю жизни.

– Вы, наверное, голодны, батоно Давид, – сказал сидевший за рулем личный адъютант Джабы, посланный встретить его в аэропорту. – Хотите, заедем куда-нибудь перекусим?..

– Знаешь, здесь, неподалеку от стадиона, был такой маленький ресторанчик в подвале. Так вот, я с удовольствием поел бы там аджарского хачапури с брынзой… Но сейчас он, наверное, закрыт…

– Почему закрыт?! – удивился адъютант Джабы. – Голову даю на отсечение, что открыт, и что там можно найти не только хачапури…

Через пятнадцать минут они уже сидели в любимом ресторанчике его юности и перед ними стояли бутылка "Кинзмараули", тарелка с зеленью и сыром и дымящиеся аджарские хачапури, подмигивающие слегка – именно так, как нужно, – поджаренным яичным желтком, готовым растечься по горячему тесту.

В эти дни к Тбилиси то и дело отключался свет, время от времени прекращалась подача воды, по официальным данным в Грузии не было ни капли бензина, а любые денежные знаки имели не больший смысл, чем во времена первобытнообщинного строя. И, тем не менее, ресторанчик был забит людьми, которые заказывали все новые и новые порции шашлыка и хачапури и за которые, очевидно, как-то расплачивались, а возле входа было припарковано никак не меньше десятка машин…

– А мне тут о Тбилиси такое порассказали, что я подумал, будто у вас здесь настоящая война идет, – сказал Крох.

– Конечно, идет, дорогой, – в тот момент, когда адъютант Джабы наливал вино, Крох заметил на его руке пятиконечную звезду, в центре которой была надпись "Смерть мусорам" – татуировка, отмечающая тех, кто впервые попал на зону еще подростком. – Ты же слышал, этот шакал Гамсахурдиа против демократии пошел… Да вот, кстати, ребята, кажется, на войну поехали, – и адъютант "профессора" кивнул на четырех мужчин, направлявшихся к выходу.

– В смысле, воевать? – уточнил Крох.

– Да нет, посмотреть, чья сейчас берет. Через полчаса вернутся, расскажут… Кстати, хочешь взглянуть? Тем более что нам все равно уже к Профессору двигаться надо.

На перегороженном баррикадами проспекте Руставели в районе Дома правительства было почти так же тихо, как около стадиона. Возле одной из баррикад адъютант Джабы притормозил.

– Посиди пару минут в машине, батоно Давид, – сказал он Кроху. – Мне тут ребятам кое-что сказать надо…

Однако Крох вылез вслед за ним из черной "Волги" и вскоре уже стоял в окружении десятка крепко сбитых парней в новенькой советской военной форме, обвешанных гранатами и магазинами к "Калашникову". На рукавах армейских шинелей у всех была нашита волчья морда: знак принадлежности к национальной гвардии.

– Знакомьтесь, наш гость и друг из Израиля, – представил его адъютант. – А это наши славные бойцы за демократию…

– Полковник Квилидзе, – представился старший…

– Подполковник Резашвили…

– Подполковник Думбадзе…

– Капитан Мремлашвшш…

– Капитан Гаташвили…

– Капитан… Капитан… Старший лейтенант… Лейтенант…

– Я предлагаю отметить приезд гостя из дружественной еврейской страны, – торжественно сказал полковник Квилидзе. – Ящик вина у нас есть, мясо есть, так что шашлык мы в один момент сделаем…

– Некогда, господин полковник, некогда, Профессор ждет, – отрезал адъютант. – Как-нибудь в другой раз…

Они уже садились в "Волгу", когда на одной из примыкающих к проспекту Руставели улочек появился человек с автоматом и, прислонившись к стене дома, начал медленно обводить глазами противоположную сторону улицы. И тут же на балконы соседних домов высыпали женщины, ребятишки, взрослые мужики и стали следить за действиями этого мужика.

Вдруг тишина проспекта разорвалась длинной автоматной очередью, от которой посыпались стекла на первых этажах домов… После чего человек благополучно скрылся в подъезде, а минут через пять из разбитого окна дома, который больше всего пострадал от этого обстрела, высунулось автоматное дуло, из которого точно так же беспорядочно и бесцельно был открыт ответный огонь.

– Вах, Валико, слышишь, как стреляют?! – послышался женский голос с одного из балБрискинов. Крох задрал голову, чтобы полюбоваться его обладательницей.

– Давай, батоно Давид, в машину, – услышал он. – А то мы сейчас в самом пекле, мало ли что…

– Слушай, я что-то на этой баррикаде рядовых не заметил, – сказал Крох, когда они стремительно удалялись от проспекта Руставели. – Все офицеры…

– Пока все офицеры, а когда этих шакалов выбьем из "Белого дома", у них и свои рядовые будут, – ответил адъютант Джабы, и Крох подумал, что в этих словах, пожалуй, есть своя логика…

У роскошного трехэтажного особняка, в котором разместился штаб «всадников» Джабы Иоселиани, им отдал честь безусый юнец в кожаной куртке, поверх которой болтался автомат, и в армейских сапогах, в которые были заправлены черные, когда-то наверняка имевшие очень приличный вид, брюки. Потом они поднимались по мраморной лестнице, а навстречу им шли вооруженные винтовками и автоматами люди, одетые в ''болонью", кожу, старые истрепавшиеся пальто и меховые ушанки самых разных цветов – «всадники», армия ''профессора", всесильного Джабы Иоселиани.

– Ну, вот и пришли, – сказал адъютант, но не успел он толкнуть дверь, как она распахнулась, и из нее за ноги выволокли безжизненное тело с надвое расколотым черепом, из которого густым кровавым холодцом медленно вытекала какая-то масса, которая, наверное, только что была человеческими мозгами.

Кроха едва не вырвало, в голове зашумело, и он почувствовал, что кровь отливает от лица.

– Очень не люблю расстраивать своих гостей, но иногда приходится идти на непопулярные меры, – с улыбкой развел руками Джаба Иоселиани. – Я этого человека, можно сказать, из грязи вытащил, сделал своим заместителем по военным вопросам, а он… Сколько раз ему говорил: ты больше не на зоне, ты теперь борец за демократию. То есть порядочных людей больше грабить не надо, грабить можно только звиядистов…