Незадачливый убийца - Рене Реувен

Я — Да, мне повезло. Это точно.

Она — К слову… никаких перспектив?

Я — Никаких.

Она — Занятно. В пансионе все считали, что ты первой выскочишь замуж. Ты была такой красивой, элегантной и, я бы сказала, утонченной…

Я — Спасибо. Не мной оказано, что молодость — это недостаток, который проходит с возрастом. Как давно это все было…

Она — Давно, давно… и вроде не очень. Знаешь, когда я вспоминаю себя в восемнадцать… Эти первые волнения, тайные свидания (боже! какие свидания и с кем?), мне кажется, что это было лишь вчера, что я та самая молодая девушка…

Я — Ну, вообще говоря, ты могла уже быть матерью как раз такой молодой девушки.

После этих слов в нашем разговоре повеяло холодком. Прежде чем удалиться, я вскользь но любопытствовал а, когда именно у Жоржа-Антуана проходят совещания, дабы, упаси бог, не обеспокоить его. Кроме воскресенья, во вторник и пятницу. В мэтра Манигу стреляли в пятницу, Добье убит во вторник… Тут есть над чем призадуматься, не так ли? Правда, история со взрывом произошла в четверг, но бомбу замедленного действия можно положить на протяжении всей второй половины дня, стоит только улучить минуту…

26 марта, четверг, вечер.

Из дневника Жюля Дюрана.

Я много думал, возвращаясь с аэродрома. Если существует убийца, желающий завладеть богатством Дюлошей, он должен после мэтра Манигу разделаться и с Матильдой. Правда, он может подождать, пока то же сделает время. Зато к Дюбердибелю, который, по слухам, пышет здоровьем, он должен принять более радикальные меры. Далее. Если виновен сам Жорж-Антуан, он должен отделаться от Ромелли. И быстро, потому что женатый года четыре красавчик Юбер не сказал еще последнего слова: у него вполне может быть ребенок.

Вывод: первый убитый из них обвинит другого уже одной только своей смертью. Пока будем считать виновным Ромелли, хотя бы потому, что я здесь из-за него. Приведем в порядок факты, которые я узнал.

1. Клод Жом не думала выходить замуж, ибо решила целиком посвятить себя лечению брата. На это ушли бы ее лучшие годы.

2. Ромелли хочет на ней жениться, чтобы, по слухам, обеспечить себе жизнь без забот о хлебе насущном. (Но разве это могло помешать ему влюбиться в нее по-настоящему?)

3. Людовик — единственное препятствие к этому.

Наступает роковой день, и он погибает… Отчаявшаяся Клод не видит более причин не ответить на сильное и постоянное чувство Юбера, который в несчастье был ей единственной поддержкой и утешением. Нельзя было пренебрегать и тем, что состояние Жомов попадало в надежные мужские руки. Все это так, но нет ли неизвестных нам деталей, касающихся смерти Людовика?

Я отправился к мэтру Даргоно за уточнениями на этот счет. К сожалению, нотариуса не было дома. Меня приняла Софи. Мы обменялись несколькими фразами, стоя друг против друга на крыльце. Она сказала, что отец сейчас в конторе и вернется, вероятно, нескоро. Я уже собирался уходить, как она окликнула меня:

— Мсье, подождите, мсье!

Ее голос был напряженным, казалось, сейчас он расколется со звоном, как молодой ледок на пруду. Я остановился.

— Вы ведь хорошо знали Патриса, правда? — с усилием произнесла она. Я кивнул. Она продолжала:

— Он был такой любезный и так любил мою сестру…

И прибавила, будто надо было развеять чьи-то сомнения:

— Он любил ее по-настоящему.

Я был не в состоянии произнести и слова. Зачем она мне все это рассказывает? Я вспомнил внезапно слова Дарвина «когда она объявляет тебе, что у нее не в порядке чулок…». Но сейчас-то у нее чулок в порядке… Стоя в отупении, я чувствовал, как у меня заколотилось сердце. Я ругал себя за свои нелепые мысли, я хотел их подавить, чтобы не сметь думать о том, о чем я думал.

Мы оставались неподвижны с минуту, но мне она показалась часом. Я видел, как ее серые глаза будто начали увлажняться, потом она прошептала почти с детским простодушием:

— Извините, что задержала вас. До свидания, мсье.

Я откланялся. Обернувшись уже на ступеньках крыльца, я довольно глупо изрек:

— Я очень ценил Добье, он был отличным товарищем…

После моих слов она неопределенно качнула головой. Что бы это значило?

27 марта, пятница, 14 часов.

Сегодня утром мэтр Даргоно меня сразу же принял. Выслушав мою сбивчивую речь, он улыбнулся той снисходительной улыбкой, какой одаривают людей со слишком богатым воображением.

— Напомню вам, что я нотариус этой семьи, — сказал он, уже посерьезнев, — и в таком качестве я собрал все документы, касающиеся данного дела. Связанный профессиональной тайной, я не могу вам показать многих из них, но даже простое чтение газетных заметок — кстати, любой их может получить в муниципальной библиотеке — убедит вас, что речь идет ни о чем другом, как о несчастном случае.

Усевшись в гостиной за маленький столик, я углубился в чтение газетных вырезок, любезно принесенных мне метром Даргоно. Во всех была одна и та же версия. Однажды, ближе к полудню, внимание прохожих около залива Жуан привлек подросток, идущий по тротуару с явными признаками крайнего возбуждения. Внезапно, выбросив вперед сжатые в кулак руки, он бросился на шоссе, навстречу несущемуся грузовику. Раздался резкий визг тормозов, но избежать наезда шофер не сумел. Проведенное расследование полностью его оправдало.

Конечно, местная пресса дала несколько фотографий. У Людовика было приятное лицо, хотя с не очень выраженной индивидуальностью. Правильные черты, нежный подбородок, тонкие губы, черные глаза, удлиняющиеся к вискам (совсем как у сестры).

Одна из газет — в местной хронике — посвятила несколько колонок этой драме. Полностью было напечатано интервью с некоей мадам Григ, бывшей при Людовике и сиделкой, и гувернанткой сразу. Репортер писал (привожу отрывок): «Я увидел совершенно подавленную женщину, едва находившую слова, чтобы рассказать о происшедшем и, кроме того, как-то оправдать собственную оплошность. Она решительно не могла постичь, как удалось Людовику исчезнуть из-под ее надзора. Она признает, правда, что в этот день он уже с утра обнаруживал некоторые признаки беспокойства.

— Никогда нельзя было предположить, в какой день у него случится припадок. И я всегда была настороже. Надо сказать, что я знала Людовика еще малышом и ухаживала за ним годы и годы! Когда он в этот раз начал уединяться, то и дело падал в неразобранную постель и так лежал, уставясь в потолок, — я обеспокоилась. Потом он захотел уйти…

— Вы ему в этом препятствовали?

— А как же! Когда он принялся закатывать глаза, стучать ногами, кричать, что в зеркале он видит грузовики. Прежде всего я увела его на второй этаж, и мы там закрылись в комнате. Я пыталась его успокоить. Надо вам сказать, мсье, что в этот момент я была в доме одна. Мадемуазель Клод ушла в город, как это бывало каждый день; служанку Нанет, копавшуюся в саду, я как раз перед началом припадка послала к Кабиссу за покупками. Поверьте, я так об этом жалела!

— Что было потом?

— Я попыталась связаться с мадемуазель Клод, позвонив на завод. Это было на Калифорнийском проспекте. Там ее не было. На всякий случай я позвонила мсье Ромелли… ну, одному другу семьи. Он ее тоже не видел. Я ему рассказала, что здесь происходит. Он сказал, сейчас приеду, и на самом деле приехал… Но, увы, слишком поздно!

В конце концов мне показалось, что я нашла выход из положения. Я забыла сказать, что все это случилось в день рождения Людовика. Пятнадцать ему исполнилось. Он был очень кокетлив, мой мальчуган, с такой славной мордашкой… Он как-то просил купить ему один из этих замшевых костюмов, знаете, молодые их носят теперь: куртка и брюки. Похоже, все по ним с ума сходят, хотя, по мне, вся эта бахрома делает из детей каких-то индейцев. Короче, купили ему такой костюм. Возвратившись вечером, мадемуазель Клод должна была отдать ему этот подарок. Я сказала себе, вручу-ка его сейчас, авось Людовик придет в себя. Видели бы вы, как он был счастлив. Бедный малышка, кто знал, что именно в этом костюме он найдет свою смерть!.. (в этом месте рассказа мадам Григ зашлась в рыданиях).

— … Я думала, ну, все обошлось! Он крутился перед зеркалом, не переставая любоваться собой. Ведь он был таким кокетливым, или я уже это говорила? Тут меня позвали снизу: у калитки стоял один из наших поставщиков. Я решила, что в любом случае увижу Людовика, если он выйдет, и пошла вниз…

Но мадам Григ уже не застала подростка в его комнате. Он ускользнул через заросли сада.

— Я думаю, — продолжала несчастная женщина, — что сама сделала хуже: он захотел уйти, чтобы покрасоваться на людях в обновке, я же вам говорила, в нем было столько кокетства… Он, должно быть, пролез через дыру в ограде, стараясь не порвать костюм. Ну, а потом припадок снова возобновился, когда он шел по улице».