Воспоминания и мысли - Жозефина Батлер

случавшиеся часто в Оксфорде в то время, о котором я пишу. Давно уж, я думаю, не существует мельниц, шлюзов и других препятствий, заграждавших прежде реку Айзис. Лихорадки, причиной которых были стоячие воды, исчезли. В то далекое время Оксфорд представлял из себя зимой островок, и вместе со своими башнями и колокольнями, отражавшимися в воде, напоминал несколько Венецию. В январе 1856 г. муж мой пишет: «Вчера весь день лил дождь, и сегодня сыро и холодно. Можно сказать, что после захода солнца атмосфера Оксфорда походит на атмосферу колодца, но все же это лучше, чем испарения болот, образующихся после того, как спадут воды. Тогда является чувство, что только очень здоровый, крепкий организм может противостоять действию этих миазм».

Здоровье мое ослабело. У меня стала время от времени появляться лихорадка. Иногда мы совершали прогулки в экипаже по высотам, окружавшим город. Чтобы добраться до них, нужно было ехать некоторое время по высокому шоссе; по обеим сторонам его находилась вода, что напоминало Голландию с ее плотинами. С высоты наш университетский город, встающий среди затопленных равнин, представлялся чрезвычайно живописным. Звон большого башенного колокола проносился над тихими дремлющими водами и доходил до нас. Торжественный, звучный, гармоничный и нежный, звон этот трогал и волновал, как голос человека, возвещающего приближение ночи. Невольно вспоминались слова Данте:

«Мнится, будто отдаленный звон плачет, потому что день уходит».

Я простудилась, и у меня сделался ревматизм. Пришлось на время покинуть Оксфорд. Это было в 1856 г. Я отправилась с детьми к моим родителям в Дильстон, где решила провести несколько месяцев. Муж мой присоединился к нам, как только его освободили от обязанности экзаменатора, для которой он был приглашен в Лондон. Письма его во время нашей недолгой разлуки указывают на замечательное духовное развитие, которого он достиг за это короткое время. Иногда нам это дается перед приближением какого-нибудь испытания, какого-нибудь горя. Он чувствовал тогда, что счастье наше не будет продолжаться вечно.

Письмо Джорджа Батлера к госпоже Грей, матери Жозефины Батлер:

«Как я счастлив, что те, которых я так сильно люблю, в хороших руках и дышат живительным воздухом ваших мест. Пребывание в Дильстоне покажет, надеюсь, что брак не нарушает связи с семьей и что Жозефина и я сохраняем всегда нежную привязанность к родному очагу и дорогим друзьям Дильстона».

Письмо Г. Батлера к жене:

«Меня очень огорчает ваша болезнь, но письма ваши дышат такой бодростью и такой верой в Того, который исцеляет все наши немощи, что я не смею роптать. Сомневаться во всемогуществе Господа и в Его желании вести нас к благу, это значит, как говорит св. Иоанн, делать Бога лжецом. Поэтому, как бы ни охватывала меня порой грусть при мысли о вас, я буду думать о «богатых милостях», обещанных тем, кто полагается на Господа и с терпением ожидает обещанных благ. У меня есть надежды на то, что мы еще долго будем идти рука об руку, исполняя наше назначение здесь, на земле».

13 июля 1856 г.

«Я только что прочел “Маud” Теннисона и просмотрел мой разбор в “Traders Magazine”. Чтение этих романов, оканчивающихся смертью или разлукой, заставляет меня думать о моем собственном счастье с еще большей благодарностью, чем всегда. Поэтому, нет ничего удивительного, что я во всех обстоятельствах остаюсь оптимистом и верю в то, что Отец Всемогущий любит нас и печется о нас. Не осыпал ли он меня благодеяниями, которых я недостоин? Не дал ли он мне счастье, которое редко кому дается? И у нас есть, конечно, испытания: ваше слабое здоровье и неизвестность будущего. Но любовь наша никогда не поколеблется, напротив, мы будем еще крепче держаться за нее, она есть символ любви Божественной, которая в таком поразительном величии проявлялась на Голгофе. То, что совершилось там, представляет для нас полную реальность и дает нам уверенность в примирении с Создателем, чтобы ни говорили мудрецы мира сего.

Мы созданы с вами для взаимной помощи. Никакими словами не могу я выразить, что вы для меня составляете. Со своей стороны я могу вам быть полезным в минуты отчаянья и грусти, когда мысль о страданиях мира давит вас, когда нет более сил работать, чтобы облегчить эти страдания в той мере, в какой бы вы желали. Благодаря моему крепкому здоровью и легкости, с которой я работаю, я надеюсь помогать вам все более и более в ваших предприятиях. С Божьей помощью планы ваши осуществятся и дадут хорошие плоды. Да поможет нам также Господь в нашей общей задаче воспитания наших детей, чтобы можно было сказать: “Мы не погубили ни одного из тех, которых Ты нам дал”».

Нужна большая решимость для того, чтобы привести выдержки из писем, носящие столь интимный характер. Я сделала это, потому что мне хотелось хоть слабо обрисовать внутренний мир этого человека. Просто удивительно, сколько в нем было глубокой нежности. Образ моего мужа будет неясен, если оставить в стороне такие отличительные черты его характера, как сильную привязанность к жене и неизменное соединение этого чувства со стремлениями своего духа. Любовь к жене составляла часть его жизни. По мере того как уходили годы, она становилась все глубже и нежнее. Я уж раньше говорила о верности в дружбе Г. Батлера. Удивительна была сила его дружеских привязанностей. Те же чувства вносил он в более близкие отношения нашей семейной жизни. В юношеском возрасте человек мечтает о любви, говорит о ней. Он описывает ее восторги, воспевает всю прелесть зарождения этого чувства. Но не в молодости можно измерить глубину любви, судить о верности и постоянстве в любви. Есть любовь, которая преодолевает все трудности, все препятствия, становится выше дрязг и мелочей жизни, остается непоколебимой в горе, в несчастии, в самых ужасных потрясениях. При всяком новом испытании такая любовь растет и крепнет; она становится всё чище и прекраснее по мере приближения к вечной жизни, к которой она неизменно стремится.

Таким именно чувством была полна душа человека, о котором я говорю. До конца жизни, до последнего вздоха она становилась все сильнее и глубже, чтобы предстать наконец совершенной перед лицом Создателя.

Муж мой приехал к нам в Дильстон. В то время священник Корбриджа собирался на некоторое время уехать. Муж предложил ему исполнять во время его отсутствия обязанности священника и просил разрешения занимать на это время пасторский дом.

Несмотря на то что тогда существовали несогласия между приверженцами различных вероисповеданий, церковь все же очень посещалась во время пребывания моего мужа в Корбридже. Приходило много веслеянцев, раньше никогда не бывавших в этой церкви, я видела также семьи зажиточных пресвитерианцев, убежденных, стойких, способных в теологическом споре отстоять свои мнения. Всех их привлекало, быть может, родство нового служителя церкви