Ванька-ротный - Александр Шумилин

После короткого десятиминутного привала рота встала и тронулась снова вперёд. Остался последний небольшой переход.

Я буду рассказывать, не торопясь, всё по порядку, достаточно подробно, день за днём до самого конца войны. Мне повезло, я с боями прошёл большой и тяжелый путь. Кто хочет знать правду о войне, пусть не торопится!

Обычно к концу марша привалы становятся чаще и по времени проходят быстрей. Солдатам объявили, что осталось идти пять-шесть километров. Услышав, что до днёвки идти совсем недолго, солдаты оживились и прибавили шагу.

Всем хотелось побыстрее дойти до места, повалиться на землю, вытянуть ноги и закрыть глаза. Впереди ещё не показались станционные постройки Селижарова, а рота свернула с дороги и оказалась в лесу. Здесь роту остановили, рассредоточили, солдаты сразу повалились |на землю| и распластались кто где. Я приказал составить винтовки в козлы и выделить часовых для охраны и порядка.

Кое-кто ещё нашёл силы, потопал ногами, повозил, пошаркал подметкой по траве, стараясь в темноте нащупать сухое место. Но большинство легло там, где их остановили. Они валились на землю, как падают мертвые, подбитые пулей тела. Только часовые остаток ночи торчали вертикально, как пни.

Мы со старшиной не могли сразу лечь, у нас были разные дела, нас вызывал к себе Архипов. Освободились мы, а на небе уже легла серая полоса рассвета. День обещал быть светлым и не дождливым, [но] бестолковым. |Нас без конца вызывали, что-то важное сообщали и наконец велели сидеть и просто чего-то ждать.| Тыловые службы вечно не дают нам покоя. То им представь списки, то распишись в получении вещевой книжки, то тебе хотят выдать яловые сапоги, которые ты давно получил |и они у тебя на ногах|.

С рассветом, когда |поднялось осеннее солнце и| налетевший ветер стал разгонять облака, со стороны дороги вдруг потянуло приятно дымком. Громыхая по булыжной мостовой, с дороги свернула батальонная кухня. Она с горящими топками мягко вкатилась в лес, побудку солдат делать было не надо. Этот знакомый |и желанный| запах и фырканье лошадей, позвякивание уздечек и цепей, |в один миг поднял на ноги лежащих на земле солдат| человека поднимает на ноги без набатного колокола. В этот момент даже спящий солдат, не открывая глаз, способен подставить под черпак свой котелок.

Старшина установил сразу железный порядок, чтобы никакой ловкач не втёрся без очереди. За это проворные и шустрые проныры беспощадно карались. Их отставляли в сторону у всех на виду, и им полагалось приблизиться к кухне самыми последними. Этот метод очень воспитывал солдат, вырабатывал у них уважение к другим и развивал чувство товарищества.

А повар неумолим, он подсчитывает в уме каждый черпак и автоматически остановится на какой-то ему одному известной цифре. Первым делом он с силой захлопывает железную крышку над горячим котлом, и если у кухни остались солдаты с пустыми котелками, то от повара тут достанется нашему старшине. Вот почему наваристый запах кухни в первую очередь должен учуять сам старшина.

Для этого он к утру ставит на пост толкового часового, который должен зорко следить за дорогой и заранее знать, откуда покажется пара лошадей с одной оглоблей на цепях посередине. И как только он узреет дымящийся грибок кухонной трубы и по ветру почует запах съестного, он непременно должен будить старшину.

Старшина сразу, без суеты приступает к делу. Ему нужно по счету получить энное количество буханок хлеба, по весу принять кучу сахара и насыпанную мерой махорку. И весь этот ворох продуктов он должен разделить и раздать своим солдатам. Порции должны быть достаточно точными, чтобы ни у кого из солдат не было ни обид, ни сомнений. Каждый солдат будет приглядываться к порции соседа. Перед кухней и перед старшиной, как перед богом все одинаковы и все равны.

Снабжали нас хорошо и кормили солдат в батальоне досыта. Еда в котлах была густая, наваристая, вкусная и сытная. Повара, повозочные, каптенармусы, кладовщики и офицеры снабжения все были новобранцы и москвичи. Они не успели сработаться, принюхаться и объединиться друг с другом. Они [ещё] не "спелись" и остерегались, открыто или тайно брать и тащить из общего котла. Здесь не было своры нахлебников, вымогателей и воров. Всё это мы познали позже, когда попали в сибирскую кадровую дивизию. А пока, можно было сказать, |что| мы наедали себе животы. А у нашего ротного повозочного от сытой еды появился загривок.

Все это были новые в армии люди. Они были специально отобраны и призваны из запаса. Они совсем недавно покинули свои семьи, своих друзей, свои рабочие места. Они не успели научиться хапать и воровать. У каждого была совесть и человеческое сознание. В первые дни войны они перед солдатским котлом, как перед богом, были чисты и невинны. Продукты получались и закладывались под пристальным взглядом офицеров. Кладовых дел мастера и повара не вылавливали куски мяса из котлов, не прятали и не тащили на продажу. Продукты из солдатского пайка поступали целиком в солдатское нутро, и делились поровну и справедливо.

День с самого рассвета выдался ясным. После утренней поверки и кормёжки солдатам разрешили отдыхать. Они снова повалились на землю, но уже в каком-то естественном порядке. После сытного обеда нечего терять время, и они, не теряя ни минуты, устроились посуше и помягче на траве, положив под головы свои мешки.

К полудню в расположение роты подкатила крытая полуторка. Все офицеры и старшины были вызваны за получением зарплаты. Мы получали толстые пачки денежных купюр за прошлое и за будущее время. Что это? Почему так щедро выдали нам денег? Может шоссе перерезано. Или мешки с деньгами стали в тылу не нужны? Первый раз за всю жизнь[34] я держал в руках целое состояние.

— Откуда приехали? — спросил я начфина, который выдавал нам деньги.

— Откуда надо! Получил и отходи побыстрей! В Селижарово телеграф работает, идите на станцию и переводите деньги домой. Ты сам откуда?

— Из Москвы!

— Телеграфная связь с Москвой пока работает.

Набив карманы деньгами, не будешь таскать их по окопам на передовой. "Нужно идти!" — подумал я. Ещё несколько офицеров роты пошли на станцию вместе со мной.

В этот день ничего существенного не случилось. Была вторая кормёжка. Вечером рота построилась и вышла на дорогу. Делая малые и большие привалы, и взяв направление на Ржев, мы продолжали двигаться к Кувшинову.

Из Селижарова на Ржев шли две дороги. Одна прямая и короткая, но она была основательно разбита. Другая дорога — окольная и твёрдая, проходимая для воинских обозов и машин. Первая, прямая, шла через Большую Кошу, Суходол и Бахмутово[35]. Но на этом пути она пересекала множество ручьев и малых речек. Мосты были полуразрушены, а кругом непролазная грязь. Здесь и в сухую погоду с обозами не пройти.