Иду по тайге - Станислав Олефир

Вышел к реке: что творится! Там, где снег потоньше, река промерзла до самого дна и заперла воду. А роднички и в самый лютый мороз живут. Вот вода и принялась искать выход. Сверху лед, по бокам и впереди тоже лед, сзади новые потоки напирают. Тогда вода поднатужилась да как рванет! — грохнуло, словно земля пополам раскололась. Сразу во льду трещина в ладонь шириной появилась, и фонтан метров на десять вверх взметнулся.

В тайге — пустыня, ни птицы, ни зверька. Все живое под снег, в дупла, в тайна забилось. На что уж белки индивидуалистки, и те по четверо-пятеро в гнездо собрались, в клубок сплелись, греют друг дружку.

Часов в двенадцать выбрался я к тому месту, где Каменушка впадает в Яму. Здесь еще холодней. То ли воздух влажный, то ли сквознячок прохватывает. К берегу спустился, сразу ноздри защипало. Иду, нос варежкой прикрываю, и вдруг: «тивить-тивить-триль-тири-риль». Словно родничок в камнях заиграл. Да звонко так. Гляжу, а возле ближней полыньи сидит оляпка, маленькая, сухоногая, и широким хвостиком, как лопаткой, покачивает. Сделала несколько шажков к промоине, бултых — и нет ее. У меня мурашки по коже побежали. В такой-то мороз! А она секунд десять по дну побегала, поплавком из воды вынырнула и, даже не отряхнувшись, направилась к соседней полынье. Лежит и распевает песенку.

Я налег на лыжи — интересно поглядеть, как же она охотится. На этот раз оляпка в воде не задержалась. Я сделал шагов пять, а она уже на льду. В клюве небольшая, облепленная песчинками трубочка. Это домик ручейника. Вернее, не ручейника, а его личинки. Где-нибудь в неглубоком месте, на дне реки или ручейка, эта личинка строит домик-трубочку и, забравшись в нее, выставляет наружу большие и острые челюсти. Этими челюстями она хватает всех, кто только проплывает мимо. Даже рыбьего малька поймать может. В случае же опасности личинка прячется в домик-трубочку, и никак ты ее оттуда не достанешь. Поэтому крупные хариусы глотают ручейников вместе с домиками. Моя оляпка прижала трубочку ко льду, поймала клювом за краешек, раз — и вскрыла ее словно ножницами. Ручейник весь на виду. Оляпка его проглотила и даже глаза от удовольствия прикрыла. Вкусно!

Так мы и двигались. Я по лыжне, оляпка по полыньям. То ручейника, то червячка, а то маленькую рыбку поймает. Да все азартно так, весело. От ее песенок и у меня настроения прибавилось. Уже и не обидно, что соболь убежал, и на мороз не сержусь, и сама тайга добрее и милее кажется.

Март

По календарю март — первый месяц весны, а за окном зима. Правда, она уже переломилась на тепло, и солнце заливает тайгу морем света.

Снежных баранов, лосей и оленей этот месяц не радует. Для них март — время самого глубокого снега, когда труднее всего передвигаться в поисках корма, да и сам корм — лишь веточки тальников, мох да жалкие кустики прошлогодней травы. Не лучше в эти дни и куропаткам, рябчикам, глухарям.

А вот для большинства пушных зверей март — самая их пора: начинаются весенние игры.

В эти дни можно услышать лис. Дорожа своим пышным мехом, всю зиму они жили тайно, но весна заставила их забыть об осторожности. Голос лисицы — три хриплых отрывистых взлая, заканчивающихся протяжным воем. Лай самца напоминает тявканье небольшой дворняжки, но более частый и без воя.

Волки — верная супружеская чета. Они не расстаются многие годы. Да и волчата живут возле родителей удивительно долго. Наступил март, а они все еще держатся одной семьей. Старшие помогают младшим добывать еду, учат спасаться от врагов.

Взрослые волки много и подолгу играют, напоминая в своих забавах глупых щенков.

В глухих, потаенных местах ночную тайгу будит пронзительный вой рысей. У них тоже пора любви, сейчас они до удивления напоминают домашних котов и кошек.

Пьянящий ветер весны притупляет чувство бдительности даже у зайцев. Веселятся косые, разбегаясь лунными ночами по заснеженным просторам. Их весенние игры протекают шумно: с высокими прыжками и пронзительными криками.

У белок определяются пары. Фыркая и цокая, они носятся по деревьям, совершая головокружительные прыжки. Между соперниками нередки ожесточенные драки. В эти дни белки забывают об осторожности и чаще, чем обычно, попадают в когти хищных птиц и зверей.

Белки-летяги тоже затевают свои сумеречные игрища — хороводы и догонялки. С негромким щебетанием они преследуют друг друга, то карабкаясь по стволам, то планируя с дерева на дерево, словно это не зверьки, а диковинные птицы.

Настоящий гон у соболя происходит летом. После гона пары разбиваются, и до марта самцы и самочки живут отдельно. Каждый из них занимает свою территорию.

Но в марте все меняется. Соболек разыскивает соболюшку и принимается за ней ухаживать. Он сопровождает ее во время переходов, приносит ей корм, отгоняет от нее других самцов. Зверьки долго и увлеченно играют, вместе прячутся в дупло на дневку, вдвоем выходят на охоту. Когда у соболюшки появятся дети, а их у нее от трех до семи, она некоторое время не может оставлять малышей одних. В это время самец регулярно носит ей еду, помогает защищать соболят от врагов.

А врагов у соболя немало: хищные птицы, росомаха, рысь, волк. Самый же большой враг этого грациозного зверька — человек…

Я тогда только знакомился с Чуританджей и ни распадков, ни перевалов в тех краях не знал. Мне говорили, что выше ключа Эврика есть избушка с провалившимся потолком и недалеко от нее проходит соболиная тропа. По этой тропе зверьки переваливают в Ямскую долину. Там нерестовая река, море, — всегда можно добыть корм. Я принялся искать этот переход. Обследовал все ключики, поднимался на перевалы, но так ничего и не нашел.

Однажды после пурги в том месте, где вечно желтеет бугристая наледь, я наскочил на свежий соболиный след.

Неглубокий, лапка мелкая. Так соболюшка да еще молодые собольки ходят. Но у сеголеток отпечаток неаккуратный. Где две лапки, где четыре. Бегать по снегу — тоже наука нужна. Этот же следок словно по заказу, даже на наледи соболюшка ни разу не сбилась.

Я рюкзак в сторону, кусок хлеба в карман, фонарик, спички проверил и заспешил по следу: вдруг он меня на соболиную тропу выведет? Иду час, другой. Сначала след: тянулся по склону сопки, затем повернул к болоту. Соболюшка под коряги не заглядывала, мышиными и куропачьими следами не интересовалась, и я решил: «Далеко торопится, не до охоты ей».

Проложенная соболем дорожка привела меня к вырубке. Срезы на пнях светлые, на обрубленных ветках хвоя желтеет, даже клок газеты на кустах висит — вырубка недавняя. Вижу, след сбился, запетлял — закружил среди пней. У штабеля дров соболюшка остановилась, вытоптала пятачок, сделала четыре или пять тычков в разные стороны и неожиданно длинными махами подалась к лежащей на земле огромной лиственнице, расколовшейся надвое. В лиственнице такое дупло, что в нем, наверное, и человек бы поместился. Здесь она тоже задержалась и вдруг бросилась прочь, в сторону Чуританджи.