Беседка любви - Эмили Грейсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это не любовь приносит боль. Это ты.
Клэр отшвырнула в сторону полотенце и убежала к себе в комнату.
В тот же вечер на Вершине Мартину весьма доходчиво объяснили, что он больше никогда не увидит эту девушку, о которой его родителям стало известно от миссис Корнби, вульгарной богатой вдовы из лонгвудского загородного гольф-клуба. Мартин и прежде считал, что Велма Корнби лезет в жизнь других людей только потому, что у нее нет своей собственной.
— Говорю тебе в первый и последний раз, — отчеканил Эш Рейфил, вызвав сына в свой кабинет. — Мы с твоей матерью запрещаем тебе встречаться с этой девушкой.
Мартин посмотрел на отца, сидящего за большим письменным столом, в самом центре которого в окружении фолиантов в дорогих переплетах лежала бухгалтерская книга цвета бычьей крови. На книги у Эша Рейфила никогда не хватало времени, их и положили сюда только для того, чтобы произвести впечатление на посетителей.
— Вы запрещаете мне с ней встречаться? — переспросил Мартин.
Отец кивнул.
— Простите, но мне казалось, что период запретов остался в прошлом. Я думал, что теперь могу сам решать, что мне делать.
Отец несколько секунд смотрел на него, не мигая, потом налил себе бурбона из хрустального графина в форме груши.
— Хорошо, Мартин, — сказал Он. — В таком случае присядь, нам надо поговорить.
Плеснув в другой бокал, он протянул его сыну. Мартин никогда прежде не пил с отцом. Они сели на жесткий кожаный диван, и Эш продолжил:
— Раз ты настаиваешь на встречах с ней, несмотря на наше недовольство, думаю, мне можно успокоиться.
— То есть? — не понял Мартин.
— Просто это значит, что ты нормальный, — объяснил Эш. — Понимаешь, мы с твоей матерью немного беспокоились за твое развитие, особенно если учитывать этот странный интерес к кухне. — Он сделал большой глоток виски. — Если ты хочешь встречаться с этой девушкой, думаю, в ней есть своя… изюминка. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Ведь в сдобной булочке главное изюм, не так ли? — Эш кивнул, соглашаясь сам с собой. — На вкус они все одинаковые, что богатые, что бедные, так что в этом нет ничего страшного до тех пор, пока она от тебя не залетит. Хотя я уверен, что и в этом случае мы что-нибудь придумаем…
Мартин отставил в сторону бокал и поднялся с дивана.
— Ты ничего не знаешь о Клэр, — сказал он отцу. — Ты вообще ничего не знаешь.
— Сынок, я знаю гораздо больше, чем ты думаешь, — тихо ответил Эш. — Просто сейчас ты этого не понимаешь. Может быть, однажды поймешь. Но правда в том, что если ты позволишь этой девчонке завладеть твоей жизнью — а я вижу, ты именно это и собираешься сделать, — то она обязательно ее разрушит.
— Спасибо за совет. — Мартин повернулся и вышел из холодной комнаты, полной книг, которые никто никогда не прочтет.
— Значит, ты действительно намерен привязать себя к ней! — крикнул Эш Рейфил, но Мартин молча спускался по лестнице, а вслед ему неслись слова отца: — Молодец! Продолжай в том же духе!
К концу лета Мартин и Клэр стали более сдержанными и осторожными, они встречались реже, выбирая места, где их точно никто не увидит. Они больше не решались сидеть днем в беседке, гулять по парку или ходить на пруд. Вместо этого они уходили в лес на окраине Лонгвуд-Фолс, где пугливые олени встречались гораздо чаще, чем люди. Под сенью густой листвы носились полчища комаров. Мартин и Клэр обычно устраивались на куче листьев и ветвей. В лесу было гораздо темнее, чем там, где они привыкли гулять — солнечные лучи едва находили лазейки в зеленых кронах, — и Мартину с Клэр казалось, что они сидят в сумрачной комнате, куда детям входить запрещено. Иногда Мартин позировал для Клэр, становился, куда она велела, снимал рубашку, а девушка делала слепки из небольших комков красной глины, которые она приносила с собой в банке.
В лесу Клэр чувствовала себя несчастной и не скрывала этого. Ее очень расстраивало то, что им с Мартином приходится уходить так далеко, чтобы остаться наедине, что они не могут пройтись по городским улицам, держась за руки, как это делали другие влюбленные парочки. И все из-за денег. Ее не интересовало богатство Мартина Рейфила, его общественное положение, хотя многие из жителей Лонгвуд-Фолс были уверены в обратном. Она не стремилась прыгнуть выше головы, оставив позади жизнь, в которой была всего лишь дочерью человека, зарабатывавшего на жизнь тем, что подрезал изгороди, чинил тротуары и красил беседку в городском парке, и стать самодовольной бездельницей и женой богатого человека. Отдельные узколобые личности поговаривали, что Клэр Свифт пытается купить билет, чтобы вырваться из того мира, где она родилась. Лишь когда они с Мартином оставались вдвоем, слухи и едкие замечания стихали и, оставшись вдали, превращались в неразборчивый шепот.
Тем временем лето подходило к концу, и с каждым днем они нуждались друг в друге все больше. Однажды, в последних числах августа, когда они сидели в лесу и болтали о чем-то, Мартин вдруг замолчал, повернулся к Клэр и, подперев ладонью щеку, внимательно посмотрел на девушку.
— В чем дело? — спросила она.
— Знаешь, чего мне хочется? Провести с тобой целый день. Где-нибудь в другом месте. Где-нибудь, где мы могли бы лежать рядом и обниматься, и чтобы эти проклятые сосновые иголки не лезли везде.
— Разве есть такое место?
— «Сторожка».
Клэр поднялась и изумленно посмотрела на него.
— Мы не можем туда пойти! — воскликнула она.
«Сторожка» была одним из разваливающихся трехэтажных мотелей на Девятом шоссе, с облезлыми стенами и протекающими трубами. Клэр всегда казалось, что в таких местах, пропитанных пылью и грязью, царит запустение.
— Все будет в порядке, — попытался успокоить ее Мартин. — Может, изнутри она выглядит лучше, чем снаружи. Я просто хочу быть с тобой. Но если ты против, мы никуда не пойдем.
Клэр отвернулась. Правда была в том, что ей тоже порядком надоело сидеть на куче веток. Ей хотелось заняться с Мартином любовью. Но подобные желания перечеркивали все, чему ее учили, все те непременные качества, которыми должна была обладать семнадцатилетняя девушка в 1949 году. Ее родители — особенно мама — ужаснулись бы, узнай они, о чем она думает. Морин Свифт начала бы рыдать, умолять ее изменить свое решение, бежала бы за ней всю дорогу до этого непристойного мотеля, прижимая к груди шерстяную шапку.
Но Клэр отогнала в сторону мысли о матери. Не глядя на Мартина, она неуверенно пробормотала:
— Все хорошо. Я не обиделась. Я тоже хочу быть с тобой, ты же знаешь.
— Тогда ты понимаешь, что я имею в виду, — сказал он, и через несколько секунд она кивнула в ответ.