Английский с Г. К. Честертоном. Рассказы об отце Брауне / Gilbert Keith Chesterton. The Innocence of Father Brown - Гилберт Честертон

 At about this limit of mental anarchy Father Brown’s view was obscured altogether; for the City magnate in front of him rose to his full height and thrust his hands savagely into all his pockets. Then he sat down nervously, still fumbling, and then stood up again. For an instant it seemed seriously likely that he would stride across the footlights; then he turned a glare at the clown playing the piano; and then he burst in silence out of the room.

The priest had only watched for a few more minutes the absurd but not inelegant dance of the amateur harlequin over his splendidly unconscious foe (священник наблюдал еще в течение нескольких минут этот нелепый, но не лишенный грациозности, танец любителя-арлекина над бесчувственным телом его противника: «над великолепно бессознательным противником»; amateur – любитель; splendid – роскошный; великолепный; unconscious – неосознающий; без сознания; foe – враг; противник). With real though rude art (с подлинным, хотя и грубоватым мастерством; art – искусство; мастерство), the harlequin danced slowly backwards out of the door into the garden (Арлекин медленно танцевал, постепенно направляясь из дверей в сад), which was full of moonlight and stillness (который был наполнен лунным светом и тишиной; stillness – неподвижность; спокойствие; тишина). The vamped dress of silver paper and paste (его одеяние, сооруженное на скорую руку из серебристой бумаги и клея; to vamp – чинить; переделывать/мастерить из старья; paste – клей), which had been too glaring in the footlights (чересчур сверкавшее в огнях рампы), looked more and more magical and silvery as it danced away under a brilliant moon (выглядело все более и более волшебным и серебристым по мере того, как он удалялся: «как оно /одеяние/ удалялось», танцуя в искрящемся свете луны; brilliant – искрящийся). The audience was closing in with a cataract of applause (зрители под конец устроили гром аплодисментов; cataract – водопад; поток), when Brown felt his arm abruptly touched, and he was asked in a whisper to come into the colonel’s study (в это время отец Браун почувствовал, что кто-то неожиданно коснулся его руки, и его шепотом попросили пройти в кабинет полковника; to feel; to ask – спрашивать; /по/просить; in a whisper – шепотом).

 The priest had only watched for a few more minutes the absurd but not inelegant dance of the amateur harlequin over his splendidly unconscious foe. With real though rude art, the harlequin danced slowly backwards out of the door into the garden, which was full of moonlight and stillness. The vamped dress of silver paper and paste, which had been too glaring in the footlights, looked more and more magical and silvery as it danced away under a brilliant moon. The audience was closing in with a cataract of applause, when Brown felt his arm abruptly touched, and he was asked in a whisper to come into the colonel’s study.

He followed his summoner with increasing doubt (он последовал за человеком, который его позвал, с нарастающим /чувством/ сомнения; to summon – вызвать; позвать; doubt – сомнение), which was not dispelled by a solemn comicality in the scene of the study (которое не рассеялось от торжественно комической сцены в кабинете /куда он вошел/; to dispel – разгонять; рассеивать). There sat Colonel Adams, still unaffectedly dressed as a pantaloon (там сидел полковник Адамс, все еще безыскусно одетый /в костюм/ Панталоне; to sit; unaffected – простой; безыскусственный), with the knobbed whalebone nodding above his brow (с китовым усом, имеющим нарост/узелок, свисающим: «кивающим» над его бровью; whalebone – китовый ус; to nod – кивать; brow – бровь), but with his poor old eyes sad enough to have sobered a Saturnalia (но его бедные старые глаза были достаточно печальны, чтобы отрезвить сатурналии[3]). Sir Leopold Fischer was leaning against the mantelpiece and heaving with all the importance of panic (сэр Леопольд Фишер опирался на камин и тяжело дышал, вид у него был перепуганный и важный: «со всей важностью паники»; to lean – наклоняться; прислоняться; mantelpiece – облицовка камина; каминная доска; to heave – понимать; перемещать; тяжело дышать).

 He followed his summoner with increasing doubt, which was not dispelled by a solemn comicality in the scene of the study. There sat Colonel Adams, still unaffectedly dressed as a pantaloon, with the knobbed whalebone nodding above his brow, but with his poor old eyes sad enough to have sobered a Saturnalia. Sir Leopold Fischer was leaning against the mantelpiece and heaving with all the importance of panic.

“This is a very painful matter, Father Brown (это очень неприятное дело, отец Браун; painful – болезненный; тягостный; неприятный),” said Adams. “The truth is, those diamonds we all saw this afternoon seem to have vanished from my friend’s tail-coat pocket (дело в том, что те бриллианты, которые мы все видели сегодня днем, кажется, исчезли у моего друга из заднего кармана фрака). And as you (а так как вы) – ”

“As I (так как я),” supplemented Father Brown, with a broad grin (продолжил: «добавил» отец Браун, с широкой ухмылкой = широко улыбнувшись), “was sitting just behind him (сидел прямо позади него) – ”

“Nothing of the sort shall be suggested (ничего подобного /не предполагается/; to suggest – предполагать; советовать; выдвигать в качестве предположения),” said Colonel Adams, with a firm look at Fischer, which rather implied that some such thing had been suggested (сказал полковник Адамс, твердо глядя на Фишера, из чего можно было заключить, что нечто подобное уже было высказано; to imply – предполагать; подразумевать; значить; заключать). “I only ask you to give me the assistance that any gentleman might give (я только прошу, чтобы вы оказали мне помощь, которую мог бы оказать: «дать» любой джентльмен).”

“Which is turning out his pockets (что означает вывернуть свои карманы),” said Father Brown, and proceeded to do so (сказал Отец Браун и принялся это делать), displaying seven and sixpence (показывая семь шиллингов шесть пенсов; to display – показывать), a return ticket (обратный билет), a small silver crucifix (маленькое серебряное распятие), a small breviary (маленький требник), and a stick of chocolate (и плитку шоколада).

 “This is a very painful matter, Father Brown,” said Adams. “The truth is, those diamonds we all saw this afternoon seem to have vanished from my friend’s tail-coat pocket. And as you – ”

“As I,” supplemented Father Brown, with a broad grin, “was sitting just behind him – ”

“Nothing of the sort shall be suggested,” said Colonel Adams, with a firm look at Fischer, which rather implied that some such thing had been suggested. “I only ask you to give me the assistance that any gentleman might give.”

“Which is turning out his pockets,” said Father Brown, and proceeded to do so, displaying seven and sixpence, a return ticket, a small silver crucifix, a small breviary, and a stick of chocolate.

The colonel looked at him long, and then said (полковник посмотрел на него долго, а затем сказал), “Do you know, I should like to see the inside of your head more than the inside of your pockets (вы знаете, мне бы хотелось больше увидеть, что у вас внутри головы, чем внутри ваших карманов). My daughter is one of your people, I know (я знаю, моя дочь – ваша воспитанница: «она одна из ваших людей»); well, she has lately (в последнее время она) – ” and he stopped (и он замолчал).

“She has lately (она в последнее время),” cried out old Fischer (выкрикнул старик Фишер), “opened her father’s house to a cut-throat Socialist (открыла двери отцовского дома головорезу-социалисту; to cut – резать; разрезать; throat – горло), who says openly he would steal anything from a richer man (который открыто заявляет, что украдет все что угодно у богатого человека: «у более богатого человека»). This is the end of it (вот конец этого = вот к чему это привело). Here is the richer man – and none the richer (вот богатый человек – и нет богатого).”

 The colonel looked at him long, and then said, “Do you know, I should like to see the inside of your head more than the inside of your pockets. My daughter is one of your people, I know; well, she has lately – ” and he stopped.

“She has lately,” cried out old Fischer, “opened her father’s house to a cut-throat Socialist, who says openly he would steal anything from a richer man. This is the end of it. Here is the richer man – and none the richer.”

“If you want the inside of my head you can have it (если вам нужно содержимое: «то, что внутри» моей головы, вы можете получить его),” said Brown rather wearily (сказал Браун слегка устало). “What it’s worth you can say afterwards (чего оно стоит, можете сказать позже; to be worth – стоить; afterwards – впоследствии; позднее, позже). But the first thing I find in that disused pocket is this (но первое, что я нахожу в этом больше не применяемом кармане, вот что): that men who mean to steal diamonds don’t talk Socialism (что люди, которые намереваются украсть бриллианты, не ведут речи о социализме; to mean – намереваться). They are more likely (они скорее уже),” he added demurely (добавил он сдержанно), “to denounce it (будут осуждать его).”

Both the others shifted sharply and the priest went on (двое других = оба собеседника резко поменяли положение, а священник продолжил; both – оба; to shift – перемещать/ся/; передвигать/ся/; to go on – продолжать):

“You see, we know these people, more or less (видите ли, мы знаем этих людей, более и менее). That Socialist would no more steal a diamond than a Pyramid (такой социалист не способен украсть ни бриллиант, ни пирамиду; no more than – не более чем). We ought to look at once to the one man we don’t know (нам следует сейчас сразу же обратить внимание на другого человека, которого мы не знаем). The fellow acting the policeman – Florian (на человека, который играет роль полисмена – Флориана). Where is he exactly at this minute, I wonder (интересно, где именно он находится в данную минуту; to wonder – удивляться; задаваться вопросом, интересоваться).”

 “If you want the inside of my head you can have it,” said Brown rather wearily. “What it’s worth you can say afterwards. But the first thing I find in that disused pocket is this: that men who mean to steal diamonds don’t talk Socialism. They are more likely,” he added demurely, “to denounce it.”