Плата за капельку счастья - Евгения Михайлова

На звук ключа, поворачиваемого в двери, они бросились в прихожую втроем. И смотрели на Анатолия три пары карих, ожидающих, благодарных и осчастливленных глаз.

А он сначала был усталым и мрачным, как будто тоже не справляется с таким несовершенством мира, с таким больным ощущением своего бессилия, но встретив тепло их взглядов, улыбнулся. Пока человек не любит, он не знает, как это тяжело – отогнать тени, опасности и беды от объекта своей любви. Своей бесконечно неутоленной любви, которую непонятно как доказать, показать в надвигающейся тьме.

– Есть хорошая новость, – ответил он беспокойному взгляду Берты. – Перехватил один заказ у подчиненного. Случайно увидел. Один человек хочет маленький домик. По самой бюджетной цене. Я всегда просматриваю информацию на заказчиков. А это – ты не поверишь, – частный детектив. Я даже читал что-то о нем. Сергей Кольцов. Лихой, читал, он парень. Классный оказался мужик. Обращайтесь, сказал, если что-то понадобится. Я не очень выгодный заказчик, но могу быть полезен там, где свистят бандитские пули. Честь, говорит, имею.

– Действительно очень хорошая новость. Толя, хочешь, я сбегаю в магазин за водкой или вином? – предложила Берта, которая ненавидела запах алкоголя от мужчин вообще, от Коли в частности. – Надо помянуть Рекса, отметить наш первый общий вечер. Ты рад, что я привела Джессику сюда?

– Так рад, что не знаю, как сказать… А сбегай. Как покорная жена. А я буду тут ждать, как твой господин. И буду уверен, что ты не перепутаешь дом или дверь.

Он легко доказал свою неутоленную любовь во тьме. И лишь на рассвете, поймав ее стон и крик, в котором нет ни беды, ни тоски, а одна лишь сладость, его горькая и нежная сладость, – лишь в ответ на этот нежный призыв он сделал Берте предложение руки и сердца.

Глава четвертая

Ночь Амины

Ночью Амина не была одинокой. Она закрывала хлипкую дверь деревянного барака на условный крючок изнутри, и к ней прилетали все. Все родственники огромной семьи, живые и мертвые. Муж, который побоялся с ней возвращаться в Москву. «Там и нас убьют», – сказал он. И ее маленький, теплый, смешной, пахнущий счастьем сынок. Когда его вырвали из ее рук, у нее потекло молоко из полной груди. Она не успела покормить сыночка. Он кричал, а молоко все текло по ее телу, по животу, в котором она выносила своего ребенка, по ногам, которые пришли на то место, где его украли, где убивали. По ногам, которые не могут найти место, где его прячут. Они не могли его убить. Так не поступают даже звери. Звери берегут и защищают зверят. И своих, и чужих. Амина не верит в то, что Умара нет. Ей снится, что она его кормит, и тогда из ее груди льется горячее молоко. Горячее, чтобы его согреть.

А ее глупые ноги опять принесли ее не в то место. У нее душа изболелась в этом страшном аду, где животных держат для того, чтобы радоваться их мучениям. Где богатая, очень богатая хозяйка ворует все деньги, не оставляя копейки им на еду. Амина сама не могла есть, зная это. А получала она гроши, на них никого даже не подкормишь. И потому сохранила телефон, взяв случайную газету на столе конторы. Журналистка Виолетта писала как раз о плохих приютах. О живодерах. Это правильное слово. Но теперь эти бандиты знают, что позвонила она. Когда по телевизору сказали, что информация о большом количестве невывезенных мешков с мертвыми животными поступила из приюта, охранники проверяли у всех работников мобильные телефоны. Нашли у Амины исходящий звонок в редакцию. Даже не стали угрожать. Охранник сплюнул и бросил ей в лицо ее телефон. Амина очень боится. Но за ней утром приедет Виолетта. А пока она будет спать, может, получится покормить Умара. И сразу наступит утро.

Ей стало тепло, как на родине. Ее грудь ныла от блаженства, когда она положила щедрый сосок в маленький, истосковавшийся ротик…

И тут дверь ее деревянного барака выбили ногой, и крючок отлетел. И они вошли. Они назывались тут охранниками, но Амина с самого начала понимала: это были чистые бандиты. И кричать она не могла не только потому, что пропал голос, но и потому, что услышать могли только такие же бандиты. И потому, что она не хотела, чтобы они радовались ее боли и позору, как радовались те, в форме, ее материнскому отчаянию.

Им пришлось долго рвать ее одежду. Она здесь на ночь не раздевалась, а наоборот, одевалась, напяливала на себя все, что у нее было. Так она вооружалась, бедная Амина. Они смеялись, издевались. Били палками ее по голой груди, по животу, в котором она носила сыночка, по бедрам, по лицу. Теми палками, которыми они забивали животных в мешках.

Амина не чувствовала боли, она не знала, что течет по ней, из нее – молоко или кровь. А потом блеснул нож, и лезвие вошло в ее живот, туда, где, возможно, и прячется сейчас Умар.

Амина сразу не умерла, как ей хотелось бы. Она нашла не сына, а себя. Было темно и мокро. Пахло землей, ее кровью и трупами животных. Она поняла, куда ее бросили. Это овраг за приютом, туда сваливали содержимое мешков и засыпали слоями земли. Ее еще не засыпали. Потому что ночь. Им плохо видно. А утром приедет за ней Виолетта. И Амина поползла, раной по земле, по дороге, оставляя за собой свой кровавый след. Так ползут умирающие суки. Но она не умрет. Ей нельзя. Она мать. И за ней приедут.

Она доползла до входа в приют, затем до кустов, из которых виден этот вход, и там затаилась в ожидании утра, зажимая рану рукой и оставшейся на ней тряпкой. К утру она привыкла к своей боли, которая спасала ее от смерти. И у Амины хватило сил выползти на дорогу, навстречу машине Виолетты. Есть бог матерей, раз она дожила, раз Виолетта приехала так рано. Пока Амина жива.

Глава пятая

Борис Георгиевский

Он был прокурором и сыном прокурора. Мать очень хотела, чтобы он стал адвокатом. Но Боря сказал ей:

– Мама, пойми, если я обвиню преступника, если сделаю это так, как нужно, так, что никто не поспорит и не оспорит, то жертве не нужен будет адвокат. Я и буду ее адвокатом. А спасать преступников я не буду никогда.

Мама поняла. А начальник его отдела в Генпрокуратуре не просто не понял. Он слишком хорошо понял. Что от такого обвинителя, который роет не там и не так, как велено, от такого работника нужно избавляться. Не уволил, просто создал условия, при которых остаться в отделе не представлялось возможным.

Борис написал заявление без объяснений, вызвав некоторое удивление и, возможно, разочарования начальника. Это же особый кайф, когда подчиненный уходит жалко и побито, в мольбе глядя на руку, которая ему выписывала зарплату. А так даже заявление об уходе подписывать нет никакого удовольствия. Но пришлось. Боря взял его и улыбнулся своей приветливой и мягкой улыбкой. «Черт, даже жалко, – подумал начальник. – Единственный живой и симпатичный парень в отделе». Так они и расстались, неизвестно, к чьей радости. Боря перебросил на домашний компьютер все свои материалы и уехал в однокомнатную квартиру, которую ему выбил друг отца.

Была, конечно, мысль вернуться к родителям в Сибирь, там как-то чище и просторнее дышится, чем в этой душной Москве. Там его знают, там уважают его отца. Меньше всего он вообще-то боялся надолго остаться без работы. Прокуратур в Москве много, то, что остальные не генеральные, в чем-то гораздо удобнее в плане того, что тебя не просвечивают со всех сторон, не отслеживают каждый шаг. Его не раз пытались переманить на живое место. Летят прокурорские головы. Невидимые миру головы. Первый звонок раздался в тот же вечер. Звонил бывший следователь Генпрокуратуры Армен Петросян, который уволился годом раньше. Молодой и талантливый парень, который давно мечтал о своем деле. Он сообщил, что у него все получилось.

– Я приглашаю тебя, Борис. Все оформлено для частного агентства «Скорая юридическая помощь». Уже подписал договор об аренде небольшого закутка в старом доме на Цветном. На ремонт денег, конечно, нет. Думаю, справимся сами. Ты будешь моим третьим сотрудником. Отказа не принимаю. Это свобода, Борис!

– Спасибо за доверие, Армен, – серьезно сказал Боря. – Я очень тебя уважаю. А свобода… Об этом даже не мечтал. Думал сейчас, что мне могут опять предложить кого-то подсидеть. И опять начальник, и опять заказы, и опять команды, как бобику.

– Тогда завтра жду, наши апартаменты под чердаком. Пиши адрес. Не сомневаюсь, что туда не зарастет народная тропа. Адвокат у нас будет тоже свой, на договоре. В общем, думаю, нам никто не откажет. Возникают, конечно, проблемы с доступом к делам в суде. Этот пункт не прошел. Есть соображения?

– Да, есть! – выпалил Боря и понял, почему не хочет уезжать из Москвы. – Журналистка Виолетта Панова, с которой я сотрудничал. У нее газета как раз с таким доступом. Она и с телевидением работает по договору. Ты ее наверняка знаешь.

– Отлично. Конечно, знаю. Это воительница. Если она согласится… Это пиар. Это лицо моей фирмы, пардон, нашей. Мы в долгу не останемся.

– Не сомневаюсь, что согласится. Денег она не возьмет. Мы просто подключимся к ее делам. Дела достаточно безнадежные, но раз свобода… Вдруг получится. Я как раз сегодня был в офисе «Билайн», на нее зарегистрированы два их мобильных телефона. Не могу дозвониться в редакцию. А связаться с ней надо, пришлось подключить связи. В общем, до завтра.