Миссия в ионическом море - Патрик О’Брайан

- Разве все французы не заперты в Рошфоре и Бресте?

- Их линейные корабли. Но когда дует сильный ветер с оста и нашим эскадрам приходится убираться в Торбей, их фрегаты выскальзывают и крепко цапают наших купцов. Смею заметить, мы увидим в Проливе конвой.

А потом есть еще приватиры, крайне самонадеянные рептилии Бискайского залива. Тем не менее, прибывающие корабли могут дать нам немного достойных моряков - у капитана хорошие друзья в Плимуте. Надеюсь, так и есть, потому что на флоте нет никого лучше нашего капитана, чтобы превратить их в умелый экипаж, а умелый экипаж компенсирует недостатки немореходного, кое-как сбитого старого корабля.

Кроме того, на нем, в конце концов, есть пушки, и я вижу, как наш капитан втыкает "Ворчестер" прямо во французскую линию, если только те выйдут из Тулона, прямо в центр, паля с обоих бортов.  - Портвейн, в дополнение к кошенили, содержал много неочищенного спирта, и Пуллингс, будучи немного навеселе, воскликнул, - с обоих бортов прямо в гущу, ломает линию, захватывает линейный корабль первого ранга, еще один, его производят в лорды, а Тома Пуллингса наконец-то в коммандеры! - Том повернул сияющее радостное лицо к открывающейся двери.

- Ну, сэр, я уверен, что так скоро и будет, - сказал Заботливейший Киллик, - капитанский стюард -грубый, непритязательный, уродливый матрос, все такой же неотесанный, несмотря на многолетний опыт в этой должности, но старый товарищ по плаваниям, и потому имеющий право на фамильярность в пустой кают-компании.

- Киллик, - сказал Стивен, пожимая ему руку, - рад тебя видеть. Выпей-ка это, - передавая ему стакан, - это пойдет тебе на пользу.

- Благодарю, сэр, - ответил Киллик, проглотив, не моргнув и глазом, и официальным тоном, хотя и не меняя неуклюжей позы, продолжил, - капитан шлет приветствия, и когда доктор M. будет не занят и склонен немного помузицировать, будет рад приветствовать его в своей каюте. Сейчас капитан настраивает свою старую скрипку, сэр.

Глава вторая



За широким столом на юте "Ворчестера" сидели первый лейтенант, капитанский писарь, хирург, казначей и боцман, а остальные офицеры стояли по обе стороны. У правого борта толпилась бесформенная кучка мужчин, большинство - плохо одетые, выглядящие потерянными и несчастными, и все - пахнущие мылом: их отмывали, пока те не засияют. Однако некоторые, казалось, чувствовали себя совсем как дома, и когда мистер Пуллингс крикнул "следующий", один из них подошел к столу, коснулся лба костяшками пальцев и стоял, легко покачиваясь. Это был мужчина средних лет в шароварах и рваной синей куртке с металлическими пуговицами и ярко-красным платком на шее. Он выглядел как после ужасного загула, и, несомненно, предыдущей ночью подрался. Пуллингс с большим удовлетворением посмотрел на него и сказал: 
- Ну, Фелпс, пришёл присоединиться к нашему бремени?
- Так и есть, сэр, - ответил Фелпс, а затем клерку очень быстро проговорил, - Эбенизер Фелпс, родился в Доках в шестьдесят девятом, проживает в доходном доме Горама в Доках, тридцать четыре года в море, последний корабль "Уиллем Алонг", швартовщик.
- А до этого "Цирцея" и "Венерэйбл", - сказал Пуллингс. - И чертовски плохие характеристики с обоих. Пометь его умелым матросом. Фелпс, тебе лучше заныкаться пониже, прежде чем капитан тебя увидит. Следующий.
Мощно сложенный помощник боцмана подвел бледного человека с вывернутыми коленями, одетого в бриджи и часть того, что когда-то являлось кучерским сюртуком. Звали его Уильям Олд.
- Чем занимались, Олд? - доброжелательно спросил Пуллингс.
- Не люблю хвалиться, - доверительно сказал Олд, - но я был "бездельником".
Наступила мгновенная пауза, писарь, нахмурившись, оторвал взгляд от своего журнала.
- Полегче, приятель, - хрипло прорычал помощник боцмана.
- Я не по кастрюлям, сэр, - добавил Олд, - и не по оловянной посуде, я "бездельник", подмастерье "бездельника", делал всякие безделицы из олова. Но всё оловянное ремесло, посуда и прочее, пошло прахом и...
- В море раньше бывали? - спросил Пуллингс.
- Однажды побывал в Маргите, что в Кенте, сэр.
- Пометь его "салагой", если пройдёт доктора, - сказал Пуллингс. - Сгодится в команде оружейника. Следующий.
- О, сэр, - воскликнул подмастерье "бездельника", почти уведенный помощником боцмана, - о, сэр, позвольте, могу я теперь получить подъёмные, ваше благородие? Моя жена ждет там, на причале, с детьми.
- Разъясни ему, Джоблин, - приказал Пуллингс помощнику боцмана, - следующий.
Теперь настал черед насильно завербованных, среди них оказалось несколько достойных моряков, каких-то снял с торговых судов, возвращающихся домой, Моуэт, уходивший на баркасе далеко в море, других схватили вербовочные отряды на берегу. Первый из них, человек по имени Йетс, больше походил на преуспевающего садовника, каковым на самом деле и являлся. Владелец питомника, как он объяснил лейтенанту. У него пол акра под парниками, бизнес идет хорошо и будет разрушен, если его заберут - жена в деле ничего не понимает и ждет ребенка. Его сильнейшее расстройство, как и искренность, были очевидны.
- А что это якорь делает у тебя на руке? - спросил Пуллингс, указывая на сине-красную татуировку. - Бывал в море, не отрицай.
Да, мальчишкой ушёл в море: пять месяцев на "Гермионе", почти все время страдал от морской болезни, и когда экипаж списали на берег здесь, в Хэмоазе, ушел как можно дальше вглубь страны и никогда снова не приближался к морю, пока в четверг вербовочный отряд не схватил его, когда он пересекал мост, чтобы навестить важного клиента в Салташе. Его дело рухнет, если он не вернется домой.
- Мне жаль, Йетс, - сказал Пуллингс. - Но закон есть закон: любой, кто ходил в море, может быть принудительно завербован. В подобных случаях некоторые офицеры прочитали бы сентенции о необходимости укомплектования флота, о службе для обороны страны, даже о патриотизме для общего назидания экипажу корабля. Другие скатились бы в резкость или грубость. Пуллингс же, качая головой, только сказал: "пройдите к доктору". 
Йетс бросил отчаянный взгляд на сидящих за столом, сцепил руки и без единого слова прошел дальше, слишком расстроенный, чтобы говорить.
За ширмой Стивен велел ему снять одежду, ткнул его в живот и пах, и сказал: 
- В вашем деле вы поднимаете тяжести.
- О нет, сэр, - сказал Йетс тихим упавшим голосом, - только на тачке.
- И не вздумайте мне возражать, - резко оборвал Стивен. - Вы отвечаете на вопросы, когда вас спрашивают, и не раньше, слышите?
- Прошу прощения, сэр, - сказал Йетс, закрыв глаза.
- Вы поднимаете тяжести. Вот признаки зарождающейся грыжи. Боюсь, мы должны отказаться от вас. Это не очень серьезно, но вы должны умерить употребление эля и вина, и никаких крепких спиртных напитков, отказаться от табака, этого мерзкого порока, и трижды в год пускать кровь.
Джек ходил взад и вперед по кормовой каюте: капитанской гостиной, мюзик-холлу, убежищу и источнику восторга, диктуя всезнающему, хранящему все секреты старому писарю, одолженному у своего друга, члена Адмиралтейского совета: «Капитан Обри шлёт свои наилучшие пожелания лорду Алтону и очень сожалеет, что "Ворчестер" - неподходящий корабль для молодого джентльмена в возрасте сына его светлости: на корабле нет учителя, а характер теперешних моих обязанностей препятствует - препятствует моей деятельности в качестве долбаной няньки, используйте это прекрасное выражение и подумайте о других, мистер Симпсон, если вам будет угодно. Но если мальчика отдать в хорошую математическую школу, то в двенадцать, после того как в течение года или около того он изучит основы тригонометрии, навигации, английской и французской грамматики, капитан Обри будет счастлив исполнить пожелание его светлости в случае своего назначения на какой-либо более подходящий корабль.
- У лорда Алтона куча связей в правительстве, сэр, - заметил писарь, - это знакомство дорого стоит.
- Уверен, так и есть, - ответил Джек, - и уверен, что Алтон вскоре найдёт более отзывчивого капитана. Теперь почти то же самое мистеру Джеймсону, но в его случае сын слишком стар. Мальчик может быть очень хорош в латыни и греческом, но не знает разницу между логарифмом и лагом, кроме того, мало кто из молодых людей хорошо переносит море в пятнадцать. Кто дальше? Вы что-нибудь знаете о племяннике адмирала Брауна?
- Что ж, сэр, мне он кажется туповатым молодым джентльменом: последний капитан списал его на берег, и мне сообщили, что он провалил экзамен на лейтенанта в Сомерсет-Хаусе.
- Позволю себе согласиться. Я оказался свидетелем прискорбного зрелища, как он в пьяном виде разворачивался на ялике. В то время этот мичман плавал на "Колоссе". Но я считаю, что должен взять его - дядя оказался очень добр ко мне, когда я был юнгой. Мы постараемся развить его ум, может тогда он сдаст экзамен в Гибралтаре, и, возможно, адмирал повысит его ради дяди - оба плавали вместе во времена испанской заварухи, насколько припоминаю, - сказал Джек, глядя в кормовое окно и видя Хэмоазу более чем двадцатилетней давности, так же переполненную военными кораблями, и себя, свежеиспеченного молодого лейтенанта, излучающего счастье подобно восходящему солнцу, и отвозящего в гичке двух упомянутых офицеров на берег. - Я сам напишу это письмо, - сказал Джек. - Что касается юных Сэвиджа и Мейтленда, они, конечно, могут приезжать. Но теперь есть еще очень деликатное конфиденциальное полуофициальное письмо адмиралу Бойеру в отношении оставшихся лейтенантов: мистера Коллинза и мистера Уайтинга. Я ничего о них не знаю, кроме того, что они очень молоды - в нижней части списка, но мистера Сомерса я не хочу, если смогу отказаться от него.
- Достопочтенного мистера Сомерса, - многозначительным тоном произнес Симпсон.
- Несомненно, но парень ленивый, да и вообще не моряк - слишком богат на свою беду и беду компании, в которой находится - не умеет пить и не обладает здравым смыслом, чтобы отказаться от вина. Представьте себе, что он заступает на ночную вахту в штормовую погоду у подветренного берега, представьте, как посылаете его в шлюпочную операцию - это превратится в забаву с человеческими жизнями, несомненно. Я не имею ни малейшего представления о людях, превративших службу лишь в удобство для себя, как будто это государственная богадельня для бездельников. Нет. Мы должны выразить это с большой осторожностью, указывая крайне уважительно, что будем прокляты, если заполучим на борт его, а не одного из двух других джентльменов, о которых ходатайствуем - Торнейкрофта и Паттерсона: оба на берегу, как я прекрасно знаю.
- Мистер Уиджери с верфи, желает вас видеть, сэр, - доложил Киллик.
- Ах, да, - сказал Джек, - это касается стеньг. Мистер Симпсон, вы можете счесть, что неплохо бы посоветоваться с членом Адмиралтейского совета по этому письму, и, возможно, позволите взглянуть на проект нынче вечером. Нельзя терять ни минуты: ищейки могут нагрянуть на борт в любой день, и тогда будет намного сложнее от него избавиться. И скажите, пожалуйста, миссис Фэншоу, со всеми соответствующими выражениями, что я буду счастлив отобедать с ней и членом Адмиралтейского совета в воскресенье. Вы выпьете по стаканчику с мистером Уиджером перед уходом?
- Вы очень добры, сэр. Но пока я не забыл, капитан Фэншоу просит вас внести внука своей сестры в судовую роль, прежде чем её закроют. Зовут Генри Мидоуз, почти восемь, неплохой парень.
- Конечно, - отозвался Джек. - Как пометить? Капитанский слуга звучит неплохо. Киллик, пригласи мистера Уиджера и принеси мадеры.
Над Хэмоазой, Катвотером и Зундом громыхнула вечерняя пушка, в Плимуте, в доках и на военных кораблях замерцал свет - каждый как отдельная деревня. Окна кормовой каюты "Ворчестера" светились ярче остальных, потому что капитану еще предстояло много бумажной работы, и он зажег патентованную лампу Аргана: на столе лежали бумаги с блокшивов вместе с заявками от плотника, отчетами старшего канонира и боцмана, огромными свитками с продовольственного склада и первыми набросками вахтенного расписания - результат нескольких часов тесного общения с первым лейтенантом, но поверх этих аккуратных куч рядом с его скрипкой лежали несколько рукописных листов с нотами, и именно их он и изучал, когда вошел Стивен.
- А вот и ты, Стивен, - сказал Джек. - Киллик, Киллик, сюда. Жареный сыр, слышишь меня? Стивен, рад тебя видеть.
- Ты, несомненно, выглядишь вполне счастливым. У тебя день прошёл хорошо?
- Терпимо, спасибо, терпимо. Должен сказать, член Адмиралтейского совета оказался щедр к нам: у нас почти укомплектованный экипаж, и он пообещал передать половину команды "Ската", когда тот завтра её спишет.
- Тот маленький кораблик, который приплыл после нас, с прибитым хвостом акулы на носу? При всей твоей жадности до матросов вряд ли можно многого ожидать от простого плавающего курятника.
- Если быть точным, брат, это бриг и, хотя команда такого корабля не столь велика, они вместе отслужили четыре года в Вест-Индии под командованием молодого Холла, прекрасного моряка; участвовали в смертельно опасных событиях, и, осмелюсь сказать, каждый матрос может быть вписан как умелый. Нам невероятно повезло иметь возможность схватить их, клянусь.
- Возможно, скатовцы могут посчитать, что им повезло меньше, когда их переведут на другой корабль, даже не дав повидаться с друзьями после четырех лет отсутствия.
- Это тяжело, - сказал Джек, - очень тяжело. Но война вообще очень жестокая и тяжелая штука. Он покачал головой, но, снова оживившись, сказал, - и верфь сделала весьма щедрый подарок касательно моих обрубков брам-стеньг и отдельных бом-брам стеньг - вполне согласилась со мной уменьшить их напряжение и отдать мне утром снятые со старого "Инвисибла".
- Жратва. Поставил её в столовой. Ни дюйма места на этом столе, - сердито сказал Киллик, глядя на бумаги.
- И вправду, - сказал Джек, - когда оба ели свой ужин, - не припомню лучшего и более удовлетворительного укомплектования. У нас добрая треть наших моряков, умелых и обычных, не считая скатовцев, да и многие другие выглядят крепким, многообещающим материалом.
- Среди тех, кого я осматривал, немало угрюмых, жестоких грубиянов, - сказал Стивен, который чувствовал себя неприятно и противоречиво: он ненавидел всю затею с принудительной вербовкой.
- Конечно, среди тех, кого присылают по квоте магистраты, попадаются странные экземпляры, но на сей раз у нас очень немного законченных воров, только один отцеубийца, которого сочли невозможным помиловать и отправили на флот, в конце концов, он вряд ли употребит здесь свои умения - едва ли на борту найдется еще один отец. И то же самое относится к браконьерам. В целом, я очень доволен: что старой закваской, что новой, как сказано в Библии, и не сомневаюсь, что ко времени, когда мы присоединимся к флоту, у нас будет сносный и оживленный экипаж. А чтобы подбодрить их, я запасся порохом - имущество недавно умершего изготовителя фейерверков, самая умопомрачительная сделка. Банковский клерк дал мне наводку - он намерен жениться на вдове, и, хотя этот порох немного смешан с красным пигментом и тому подобным, оружейный мастер клянется, что порох отличный. Единственное, что отделяет меня от идеального счастья, - сказал Джек, загоняя клубок юридических проблем поглубже на задворки сознания, - так это угроза этих священников и отсутствие других лейтенантов: укомплектование команды всегда означает колоссальный объем работы, и слишком многое из этого приходится на бедного Пуллингса. У нас сразу должно быть больше лейтенантов. Пуллингс сильно измотан, и в ближайшие несколько дней будет еще хуже, несомненно.
- Так и есть, и становится странно раздражительными от недостатка отдыха - набросился на меня с непонятной жестокостью за то, что я завернул небольшую, ничтожную горстку людей. Его жадность до людей неизмерима, ненасытна, бесчеловечна. Я должен дать ему вечером дозу успокоительного. Семьдесят пять капель настойки лауданума, и завтра лейтенант снова будет покладистым, любезным и услужливым Томасом Пуллингсом, какого мы всегда знали, в противном случае, ему потребуется синяя пилюля. Синяя пилюля и слабительное.
- Если нам повезет, завтра появятся остальные лейтенанты, и это снимет часть нагрузки с его плеч, а член Адмиралтейского совета намерен отправить священников на торговом судне. Твои помощники поднялись на борт около полудня, полагаю. Надеюсь, ты доволен ими?
- Я не сомневаюсь, что они столь же компетентны, как указано в их свидетельствах, настолько компетентны, насколько мы имеем право ожидать от хирургов. Стивен был врачом, и хирурги (хотя довольно часто, и достойные души, если рассматривать по отдельности) все еще не изжили свою долгую-долгую связь с брадобреями. - Но даже если бы один из них оказался Подалирием, а второй - Махаоном, я все равно предпочёл бы работать один.
- Разве они не совсем то? - спросил Джек. - Я постараюсь организовать замену, если тебе оба не нравятся.
- Ты очень добр, не то чтобы я испытываю какое-то отвращение к молодым или старым. Все дело в том, что мне не нравится сама идея подчинения. Почти в каждой груди скрывается капрал, и каждый стремится использовать власть, если она у него есть, тем самым разрушая естественные отношения с товарищами, ужасное положение дел для обеих сторон. Покончите с подчинением, и вы покончите с тиранией: без подчинения у нас не будет ни Неронов, ни Тамерланов, ни Бонапартов.
- Ерунда, - сказал Джек. - Подчинение - естественный порядок вещей. Существует подчинение на небесах - Серафимы и Херувимы выше Господств и Архонтов, Архангелов и обычных ангелов. Так же и на флоте. Ты не в то место пришёл за анархией, брат.
- Как бы то ни было, - ответил Стивен, - я бы гораздо охотнее поплыл в одиночестве, чем с шестьюстами душами, ютящимися в этом небезопасном и заплесневелом деревянном корабле, где многие кишат паразитами, другие являются разносчиками сифилиса, а некоторые, возможно, несут в себе бациллы тюремной лихорадки, мне нужна помощь даже при повседневном осмотре, не говоря уже о сражении, не дай Бог. И в самом деле, поскольку я, вероятно, буду отсутствовать какое-то время, я предпринял особые усилия, чтобы опереться на исключительно хорошо квалифицированного, хорошо зарекомендовавшего себя старшего помощника. Но послушай, почему ты так против священнослужителей? Ты же, несомненно, уже не настолько слаб, чтобы поддаваться суевериям?
- Конечно же, нет, - быстро ответил Джек своей неизменной репликой, - это же всё только ради команды. Кроме того, - добавил он после паузы, - при священниках ты не можешь говорить непристойности, не пройдёт.
- Но ты никогда не говоришь непристойности, - сказал Стивен. И это было правдой, или, по крайней мере, почти правдой: хотя и не ханжа, Джек Обри разговорам предпочитал действия, фантазиям - факты, и, хотя и обладал небольшим запасом непристойных историй, к концу обеда, когда фантазии становились нескромными и, зачастую, похотливыми, обычно забывал о них или терял суть.
- Так и есть, - ответил Джек, а затем: - Ты когда-нибудь встречал Баха?
- Какого Баха?
- Лондонского Баха.
- Только не я.
- Я встречал. Он написал несколько пьес для моего дяди Фишера, а его помощник скопировал их начисто. Но они очень давно потеряны, поэтому, когда я в последний раз очутился в городе, то отправился проверить, смогу ли найти оригиналы: помощник теперь работал самостоятельно, унаследовав музыкальную библиотеку своего хозяина. Мы искали среди бумаг - ну и беспорядок, ты даже не представляешь, а я-то всегда предполагал, что издатели аккуратны, как пчелы. Мы искали несколько часов, но дядиных пьес так и не нашли. Но в чем все дело: у Баха имелся отец.
- Боже мой, Джек, ну и истории ты мне рассказываешь. Тем не менее, припоминая, я, кажется, знаю и других людей в похожей ситуации.
- А у этого отца, старого Баха, понимаешь ли, хранились груды нот в кладовой.
- Странное, пожалуй, место, чтобы творить, но ведь поют же птицы на деревьях. Почему бы старомодным немцам не делать это в кладовой?
- Я имею в виду, что груды нот держали в кладовке. Мыши и черные тараканы сыграли злую шутку с некоторыми кантатами и объемными "Страстями" по святому Марку на верхнеголландском, но всё, что ниже по тону, сохранилось отлично, и я взял несколько штук: виолончель для тебя, скрипка для меня, а некоторые вещи - для нас обоих. Это странные произведения: фуги и сюиты последней эпохи, иногда неразборчивые и запутанные и вовсе не в современном вкусе, но, уверяю тебя, Стивен, в них что-то есть. Я много раз пытался сыграть эту партитуру в до-миноре - основная тема звучит на таких басах, а темп такой быстрый, что я едва поспеваю, не говоря уже о том, чтобы заставить её зазвучать. Как бы я хотел услышать это и в хорошем исполнении - услышать, как Виотти уносится прочь.
Стивен изучал сюиту для виолончели, бумкая и напевая вполголоса. 
- Туидли-туидли, туидли, туидли, диидли, диидли, пом-пом-пом. О, это потребует самой чуткой руки в мире, - сказал он, - в противном случае будет звучать как крестьянский танец. Ох, и одновременное зажимание двух струн... и как же взять это смычком?
- Попытаемся сыграть в ре-миноре двойную сонату? - спросил Джек, - и разрешить заботы все, омыть усталые члены? [8]
- Безусловно, - отозвался Стивен, - лучшего способа разрешить все заботы сложно и представить.
Ни один из них никогда не был более, чем достаточно опытным любителем: в последние годы ни у одного не имелось достаточно свободного времени для практики, а различные раны (американская мушкетная пуля в случае Джека, французский допрос у Стивена) настолько замедлили их пальцы, что местами приходилось обозначать ноты мычанием, и они раз за разом нащупывали путь через сложную сонату, сделав ночь такой отвратительной, что возмущение Киллика в конце концов прорвалось наружу, и он сказал капитанскому коку:
- И вот начинают заново, туидли-диидли, туидли-диидли, тошнит уже всю чертову ночь, и жареный сыр пристыл к их тарелкам как долбаный клей, и я не могу зайти и забрать посуду, а они никак не могут сыграть верно от начала до конца.
Возможно, там и не было верной ноты, но после особенно трудного, мучительного и малопонятного пассажа последние аккорды завершились торжествующим финалом и развязкой, которую оба могли сыграть не глядя, и которую повторяли снова и снова, и капитана Обри еще наполняло торжествующее счастье от музыки, когда солнечным утром он вышел на квартердек, чтобы увидеть, как поднимают на борт обрубки брам-стеньг и сопутствующих бом-брам-стеньг, а затем почти сразу к левому борту пристал баркас с "Тамера", полный мрачных, но смирившихся и, очевидно, компетентных скатовцев, и плимутский ялик с двумя розовощекими юношами, очень тщательно выбритыми, в своих лучших одинаковых мундирах, с торжественным выражением на лицах. Ялик зацепился за грот-руслени правого борта, молодые люди взбежали наверх в порядке старшинства - между ними лежало целых две недели - отсалютовали квартердеку и быстро огляделись в поисках вахтенного офицера. Первый юноша снял шляпу и почтительно произнёс: