Самолеты летят к партизанам (Записки начальника штаба) - Александр Верхозин

Утром 15 сентября 1942 года меня срочно вызвали в штаб дивизии. Гризодубовой в это время в Балашове не было: она на некоторое время выехала в Москву, где принимала участие в работе Чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний гитлеровцев. Заместитель командира дивизии приказал по тревоге готовить полк к перелету на подмосковный аэродром, самолеты выпускать в воздух по готовности. Самому лететь последним. На мой в шутку заданный вопрос: «Куда нас, братцы, гонят?» — полковник Филиппов в том же тоне ответил: «В партизаны. — И серьезно добавил: — Вы поступаете в распоряжение Центрального штаба партизанского движения».

Люди, хотя и не успели как следует отдохнуть после ночного боевого вылета, самолеты подготовили быстро. На старте ко мне подошел капитан Янышевский.

— Ну надо же так случиться, — заговорил он виновато. — Я отпустил своего радиста, старшину Круглова, в увольнение… А без радиста лететь нельзя.

— Сами виноваты, Алексей Петрович. Кто же в такое горячее время отпускает в увольнение, да и что этому Круглову делать в городе? — упрекнул я старого летчика.

— Что поделаешь. Любовь остается любовью. Мой Круглов влюбился в неподходящее, по нашему с вами, время, а я, старый добряк, потворствую…

— Ладно, — сказал я. — В первой эскадрилье на самолете меняют моторы, возьмите радиста с того экипажа, а Круглов прилетит, когда закончится ремонт На всякий случай полетите последними, может, к этому времени и Круглов явится…

Через час все экипажи, кроме Янышевского, были в воздухе и держали курс на Москву. Доложив по телефону полковнику Филиппову о выполнении его приказа, я попросил разрешения вылететь мне с экипажем капитана Янышевского.

— Действуй, Александр Михайлович, действуй. Передай всем от меня пожелание успехов, — сказал на прощание Иван Васильевич.

Когда я вошел в самолет Янышевского, на месте Круглова сидел старшина Новиков. Это был отличный радист и стрелок, с хорошей довоенной подготовкой.

Стоял ясный день. Летели на небольшой высоте. Под крыло самолета убегали пожелтевшие леса, черные полоски полей, вспаханных под зябь, кучки людей, убиравших на полях овощи и картофель. Настроение экипажа было бодрое. Взглянув на штурмана майора Степанова, такого же пожилого, как и командир корабля Янышевский, я вспомнил свои первые шаги в авиации. Это было давно. В 1931 году я учился в Оренбургской школе летнабов. Не раз приходилось дежурить по классу и докладывать инструктору Степанову о готовности группы к занятию, а он — высокий, стройный, со знаками военного летчика-наблюдателя, внушавшими уважение, — выслушивал меня и приступал к занятиям. Таких, как я, Степанов обучил сотни, однако помнил своих учеников и узнавал их, где бы ни встретил.

В начале войны Степанов стал добиваться назначения в действующую армию. Но не так-то легко было вырваться на фронт с преподавательской работы. Но он добился и в мае 1942 года прибыл в наш полк на должность штурмана эскадрильи. Встретив меня в роли своего начальника, Степанов искренне обрадовался…

На подмосковном аэродроме самолеты встречали командир полка Гризодубова и генерал-лейтенант с пехотными петлицами. Я представился генералу. Он ответил: «Хмельницкий». Мы вошли в то же здание, в котором размещался полк до отлета в Балашов. По дороге Валентина Степановна сказала мне, что мы будем летать по заданиям Центрального штаба партизанского движения.

— А вот уважаемый генерал-лейтенант Хмельницкий — начальник 4-го управления партизанского штаба. Он и будет давать нам задания.

В штабе генерал Хмельницкий вручил нам письменный приказ. Согласно этому приказу в ночь на 16 сентября полку необходимо произвести два вылета в Брянские леса на площадку Салтановка-Борки. Я сказал генералу, что два вылета в сегодняшнюю ночь для летчиков будет тяжелой нагрузкой. Могут быть ненужные потери. В прошедшую ночь они сделали по два вылета на бомбежку, спали после этого не более двух часов, совершили трехчасовой перелет к Москве, и, как говорится, с корабля на бал: им предстоит совершить еще два вылета, подготовка к которым затянется до ночи.

— Вы просто молоды, поэтому так рассуждаете. Жертв бояться военному человеку не следует, иначе он не выиграет ни одного боя, — ответил генерал.

— Жертвы должны быть оправданными необходимостью наступления или обороны, — возразил я. — Если мы сегодня потеряем этих летчиков, то завтра летать будет некому. Для того чтобы человек мог летать ночью, в сложных условиях, его приходится очень долго учить, а война еще, вероятно, закончится нескоро. Победит тот, кто к концу сражения будет иметь больше резервов.

Генерал терпеливо выслушал меня и так же терпеливо стал объяснять, что современная война — это тяжелый труд.

Гризодубова сказала:

— Дело не в боязни потерь. Они в войне неизбежны, и командир, организующий бой, конечно, учитывает возможные потери. Но «победа любой ценой…» — Валентина Степановна отрицательно покачала головой. — Мы ведем войну справедливую, — уверенно продолжала она. — За жизнь людей и для жизни людей. Так что, прежде чем посылать их в бой, командир обязан подумать, образно выражаясь, стоит ли игра свеч? Не сожжет ли он в бою столько жизней, что победа окажется пирровой?

— Вы умница, Валентина Степановна, — сказал старый генерал. — Я с вами полностью согласен. Но доказывать мне, что потери должны быть оправданны, — это то же, что вести спор, куда легче идти: в гору или под гору. Вашего начальника штаба пугает большая нагрузка на летчиков и возможные в связи с этим потери.

Генерал повернул ко мне свое лицо и, повысив голос, продолжал:

— Вы сомневаетесь, оправдана ли будет тяжелая боевая нагрузка на ваших летчиков? Отвечаю утвердительно. В Брянских лесах сосредоточиваются десятки партизанских отрядов юго-западных районов Орловской области под командованием Емлютина и соединения украинских партизан под руководством Ковпака и Сабурова. Они ждут от нас помощи, чтобы перейти к активным боевым действиям, отвлечь на себя часть фашистских сил с Волжского направления. Дорога каждая минута, не только день. Вот почему сегодня требуется от ваших летчиков максимальное напряжение сил, несмотря на их усталость от непрерывной двадцатидневной боевой работы при защите Сталинграда.

Генерал умолк, вопросительно посмотрел на Гризодубову. Я не стал ждать ответа за себя.

— Спасибо, товарищ генерал, за разъяснение нашей задачи.

— Не за что, товарищ майор. — В его глазах заиграли веселые искорки, и он поучительно заметил: — Начальник штаба должен знать, что задачи всегда доводятся до сведения исполнителей.

— Вы не ошиблись, — сказала Гризодубова. — Подобное разъяснение повысит сознание нашего долга. Мы оправдаем доверие партии…

Небо закрыли плотные свинцовые тучи. Техник-лейтенант Тимофей Житенко предсказывал улучшение погоды под утро, но «сдобрил» эту надежду фразой: «Возможны туманы». А это хуже туч. Валентина Степановна приказала мне перед вылетом собрать экипажи к ее самолету. Когда летный состав построился, я не спеша обошел строй, останавливаясь перед каждым командиром корабля. Все были настроены бодро. Я обрадовался этому и, как только подъехала машина Гризодубовой, весело крикнул: «Смирно!» — и доложил командиру полка, что летный состав по ее приказанию выстроен.

— Начальник штаба сегодня, кажется, в хорошем настроении? — заметила Валентина Степановна.

— Как и все, товарищ командир.

Бодрое настроение подчиненных передалось и Гризодубовой. Обращаясь к высокому ростом летчику Федоренко, она нарочито громко спросила:

— Как там у вас, Василий Максимович, наверху, с погодой?

— Погода хорошая, товарищ командир, — ответил весело Федоренко. — Облачность высокая, даже рукой достать не могу.

Люди в строю заулыбались.

— Вот и отлично, — сказала Валентина Степановна. — Значит, полетим к брянским партизанам.

От слова «полетим» строй притих, приготовился слушать командира. Гризодубова рассказала, как будут расположены на площадке костры, сообщила время вылета и высоту, напомнила, что маршрут необходимо прокладывать в стороне от крупных населенных пунктов и аэродромов противника.

— За месяц дорогу к брянским партизанам мы, конечно, не забыли, — закончила Гризодубова. — Но чтобы найти их сразу, впереди полетит наш старый партизанский волк — Виталий Иванович Масленников. Как только он найдет площадку, даст две зеленые ракеты. Если кто уклонится, исправляйте курс на эти сигналы…

Шестнадцать самолетов произвели за ночь по два вылета на площадку Салтановка-Борки. С боевого задания не вернулся экипаж капитана Янышевского. По радио никаких донесений от него не поступило. К 10 часам утра через ПВО получили известие, что самолет № 15 (красный) с экипажем 6 человек разбился в районе деревни Высокое. К месту гибели экипажа вылетела Гризодубова. Опросом очевидцев и по донесениям летчиков других экипажей ей удалось установить: самолет был атакован истребителем противника, вел бой. Летчику удалось перетянуть искалеченную машину на нашу территорию, но посадить ее он не смог. Не сумел бы этого сделать и никто другой: самолет, видимо, потеряв скорость, упал. Погибли замечательные люди. Вместе с ветераном первой мировой и гражданской войн Алексеем Петровичем Янышевским похоронили мы в братской могиле на окраине деревни Высокое, Скопинского района, Рязанской области, штурмана эскадрильи, моего учителя Алексея Митрофановича Степанова, старшего техника лейтенанта Михаила Федоровича Соколова, радиста старшину Георгия Ивановича Новикова, летавшего в ту ночь вместо отставшего в Балашове Круглова, бортмеханика Ивана Григорьевича Ассаула и воздушного стрелка замечательного баяниста Михаила Ивановича Дребезгова. Разбитый баян, с которым он никогда не расставался, положили рядом с его останками.