Марко Висконти - Томазо Гросси

— Как знать, мой бедный Микеле, — продолжал священник, — может быть, господь ниспосылает нам великую милость, призывая к себе раба своего сейчас, когда истинная вера навлекает на себя столько опасностей. Верни же создателю то, что он дал тебе и что он взял у тебя для целей, которых мы не можем знать, но которые, несомненно, означают справедливость и сострадание к его избранникам.

— Но что же я буду делать без него? — воскликнул лодочник. — Что я скажу своей бедной Марте, когда вернусь домой и она меня спросит: «Что ты сделал с нашим сыном?»

— Господь вас не оставит, — мягко убеждал его добрый священник. — Он послал вам скорбь, но он же даст вам силу, чтобы ее перенести.

Микеле поднял глаза и немного погодя снова начал причитать:

— Отчего не умер я! К чему оставлять в живых такого бесполезного, всем надоевшего старика и брать к себе юношу в расцвете лет? Единственную нашу надежду и поддержку… наше утешение… — Но дальше продолжать он не смог… Когда слезы немного облегчили его горе, лодочник, обернувшись к священнику, сказал: — Ах, какого сына, какого сына я потерял! Как он меня любил! И какой он был смирный! Такого рассудительного и разумного сына не было во всей Лимонте. Сколько раз его бедная мать говорила мне, что я, хоть и старик, мог бы брать с него пример.

Тем временем остальные спасшиеся обсуждали, как им перебраться с голого утеса на берег, пока не наступила ночь. Скала, о которую разбилась их лодка, находилась совсем рядом с высоким мысом и, казалось, отделилась от него совсем недавно. Более того, было бы не так уж трудно добраться до подножия мыса по нескольким глыбам поменьше, которые появлялись над поверхностью воды, когда откатывалась волна. Но если бы они и достигли мыса, положение их осталось бы таким же трудным, так как он круто уходил на недосягаемую высоту.

Они еще долго медлили и оглядывали соседние вершины, ожидая, не покажется ли где-нибудь пастух, вышедший на поиски заблудившейся овцы или козочки, которого они могли бы жестами известить о своей беде и просить о помощи, но сколько они ни смотрели и направо и налево, нигде не было видно ни одной живой души. Кричать же в этой пустыне, среди гор, под оглушительный грохот бури, было совершенно бесполезно.

После долгих размышлений и колебаний Лупо наконец сказал товарищам:

— Надо решаться, пока еще светло. Я попытаюсь влезть вон туда, — он показал пальцем на одну из вершин, вздымавшихся справа, — а там найду какой-нибудь способ спуститься в Варенну и приеду за вами на лодке.

Сокольничий ни за что не хотел согласиться, чтобы он подвергал себя такой опасности.

— Оставайся с нами, — говорил он, — отдадимся все на волю провидения.

Отторино также пытался отговорить его от этого предприятия, казавшегося безрассудным, а то и просто безумным, но Лупо твердил свое:

— Мальчишкой я тут охотился, и от Кодано до Леньоне нет такой пропасти, которой бы я не знал. Так не удерживайте меня: надеюсь, с божьей помощью мне удастся добраться до Варенны.

Он снял башмаки, сбросил с плеч плащ и, оставшись в короткой и легкой кожаной куртке, немедля отправился в путь.

Лупо без особых трудностей добрался до подножия горы, задержался немного на последнем утесе, прижавшемся к горе, посмотрел на вершину, на которую ему предстояло взобраться, ощупал руками камни и покачал головой, словно сомневаясь, удастся ли ему на них удержаться; затем, перекрестившись, он медленно и осторожно полез вверх, перебираясь с камня на камень, с уступа на уступ, с утеса на утес. Если ему попадался терновник, ветка маленького дубка или жидкая поросль альпийской травы, он хватался за них, подтягивался и так поднимался все выше и выше. Любая трещина, любая неровность или расселина помогали ему; он работал локтями, ногами, пускал в ход пальцы и ногти, иногда полз на коленях, иногда извивался по камням словно змея, и поднимался все выше и выше.

Оставшиеся на скале следили за ним, трепеща при каждом его неверном движении, при каждом опасном шаге. В блеске молний они видели, как он достиг половины пути, как выбрался затем на край ужасного утеса, сотрясаемого громом, и повис над волнами, ревевшими у подножия горы; и временами им казалось, что ему предстоит лезть на новую гору, еще более крутую и неприступную, чем первая.

К счастью, Лупо удалось найти небольшое углубление, в котором он смог устроиться поудобнее и перевести дух. Посмотрев вниз, чтобы измерить пройденный путь, он тут же отвел взгляд, испуганный огромной высотой. Немного погодя он вновь перекрестился и полез дальше. Чем выше он взбирался, приближаясь к последней вершине, тем более крохотным представлялся снизу — иногда он совсем сливался со скалой, по которой карабкался, и казался то кустом, раскачивающимся на ветру, то ястребом, кружащим по ущельям в поисках добычи.

Однажды они совсем было потеряли его из виду и пришли в ужас, когда увидели, что какой-то предмет стремительно катится вниз, но тут же разглядели, что это камень, который высоко подпрыгнул и, разлетевшись на множество кусков, свалился в озеро. Смельчак показался вновь, на сей раз как неясное темное пятно; затем он окончательно исчез.

Отторино спросил у гребцов, выдержит ли какое-нибудь судно такое волнение на озере.

— В такую бурю, — отвечал спрошенный, — можно считать храбрецом всякого, кто осмелится хоть на три пяди отойти от берега, но под вечер ветер, должно быть, утихнет, и к тому времени, когда Лупо сможет быть в Варенне, волна станет поменьше.

Молодой рыцарь ничего больше не сказал и сел на скалу рядом с Биче.

Все умолкли, и сквозь грохот волн и рев ветра был слышен только тихий размеренный голос бедного Микеле, читавшего молитвы над телом сына.

Отторино взял за руку Биче, которая была так испуганна и растерянна, что не отняла ее; наоборот, ей было даже приятно чувствовать, что рядом есть человек, который может ее защитить, так как вид отца, сидевшего неподалеку с опущенной головой и стучавшего зубами от холода и страха, не мог вселить в нее особой бодрости. На какой-то миг девичьи волосы, развеваемые ветром, коснулись лица юноши, и, несмотря на их бедственное положение на этом голом утесе, несмотря на все ужасы и страдания, перенесенные в течение дня, он не променял бы эту минуту на самые счастливые дни своей жизни.

Примерно через час, показавшийся бесконечным всем, кроме, пожалуй, Отторино и Микеле, не замечавших бега времени и всей душой предававшихся, увы, столь разным чувствам, у мыса Варенны показался огонек. Раздался общий крик радости, и в ответ донеслись далекие крики, приглушенные ветром. Потерпевшие крушение продолжали кричать, и по их голосам лодка, шедшая им на помощь, находила свой путь среди бушующих волн. Спустя немного времени через торжественно-неумолимый рев стихии пробился какой-то новый, размеренный звук; то нарастая, то стихая, он становился все слышнее. Последовала новая перекличка, и наконец суденышко оказалось около утеса. Оба графских лодочника бросились навстречу лодке, чтобы не дать ей разбиться о скалу, и с их помощью Лупо, который тоже приплыл в этой лодке, сумел перебросить с носа на берег широкую доску, послужившую мостом, связавшим утес с суденышком.

Первым, кто поспешил спуститься в лодку, едва убедившись, что она выглядит достаточно устойчивой, был граф Ольдрадо. Он спрыгнул в суденышко, обернулся к дочери и был очень обрадован, когда увидел, что Отторино, взяв ее за руку, помогает ей перейти шаткий мостик. Один за другим в лодку перешли все остальные; лодочник спустился последним. Он положил труп сына на дно, поближе к корме, а сам устроился рядом. Спустя немного времени Лупо заметил, что Микеле весь промок и закоченел в своей легкой куртке. Он снял с себя плащ и прикрыл им старика. Микеле и не поблагодарил Лупо за плащ и не отказался от него; долгое время он, казалось, вообще его не замечал. Но потом, шевельнув рукой, он ощутил какую-то помеху, опустился на колени, снял с себя плащ, и, накинув его на тело сына, любовно расправил складки и подоткнул края.

Когда лодка обогнула мыс, спасенные увидели, что мол в Варенне весь озарен огнями, и вскоре до них долетели крики толпы, заполнившей набережную. Лодка приблизилась к берегу. Следуя советам, которые подавали с берега самые опытные кормчие, гребцы своевременно повернули лодку, вошли в гавань и оказались в безопасности. Жители местечка засуетились вокруг спасенных: кто подтягивал лодку повыше, кто светил прибывшим и помогал им выходить на берег, и каждый старался превзойти другого в услужливости. Но при всем добродушии жители Варенны были не прочь подшутить и посмеяться над попавшими впросак гребцами из Лимонты. Те сначала молчали, а потом стали огрызаться, и, слово за слово, разгорелся такой спор, что дело чуть было не дошло до драки, но тут в толпе прошел слух, что графский лодочник привез в лодке тело утонувшего сына, и все крики и оскорбления мгновенно утихли, сменившись всеобщим ропотом сострадания. Бедному отцу предлагали кров, любую помощь и услуги, однако он от всего отказался и пожелал провести ночь возле покойника, которого утром собирался отвезти в Лимонту.