Маленькая Фадета - Жорж Санд

— Начинается сильный дождь, милый Сильвинэ, побежим домой!

И они пустились бежать, причем Ландри старался рассмешить Сильвинэ, а тот, чтобы доставить брату удовольствие, старался смеяться.

Когда они подошли к дому, у Сильвинэ было сильное желание спрятаться на гумне, так как он боялся, что отец сделает ему выговор. Но дядюшка Барбо не принимал все так близко к сердцу, как его жена; он ограничился тем, что посмеялся над Сильвинэ; он и тетушке Барбо сделал наставление, так что она старалась скрыть от Сильвинэ, как она беспокоилась в его отсутствие. Только, когда мальчики сушились перед огнем и она занялась приготовлениями к их ужину, Сильвинэ заметил, что у нее были заплаканные глаза и что она изредка взглядывала на него с беспокойством и огорчением. Если бы они были одни, Сильвинэ попросил бы у нее прощения и так приласкался бы к ней, что она утешилась бы. Но отец не любил таких нежностей, и Сильвинэ должен был, ничего не говоря, лечь в постель сейчас же после ужина, так как он изнемогал от усталости. Он весь день ничего не ел, и, как только он проглотил свой ужин, который был ему крайне необходим, он точно опьянел; брат должен был раздеть его и уложить; он остался сидеть на его кровати, держа его руку в своей.

Когда Сильвинэ крепко заснул, Ландри попрощался со своими родителями. Он не заметил, что мать обняла его с непривычной нежностью. Он всегда думал, что она любила его меньше брата, но считал, что это справедливо, потому что он менее достоин любви. Он подчинялся этому как из уважения к матери, так и из любви к брату, который более него нуждался в ласке и утешении.

На следующий день Сильвинэ прибежал к тетушке Барбо, когда она еще лежала в постели, и откровенно признался ей, как он раскаивается и стыдится своего поступка. Он рассказал ей, каким несчастным он себя чувствовал последнее время не из-за разлуки с Ландри, а потому что Ландри, как ему казалось, не любит его больше. И, когда мать стала расспрашивать его о причинах такого ложного взгляда, он затруднился его объяснить, потому что ревность нападала на него как болезнь, с которой он не мог бороться. Мать хорошо понимала его, хотя не хотела это ему показать, — ведь подобное беспокойство легко овладевает сердцем женщины: она сама часто страдала, видя, что Ландри так непоколебим в своей бодрости и силе. Но на этот раз она увидала, что ревность есть зло при всякой любви, даже при той, которую завещал сам господь; потому она воздержалась от какого-либо поощрения. Она ему выяснила, какое горе он причинил своему брату и как брат был добр, что не жаловался на это и не оскорблялся. Сильвинэ признал все это и решил, что брат — лучший христанин, нежели он. Он обещал и твердо решил излечиться от ревности, и желание это было искренно.

Но, несмотря на то, что он принял довольный и удовлетворенный вид, когда мать отерла его слезы и в ответ на все жалобы привела веские и убедительные доводы, несмотря на то, что он изо всех сил старался отнестись к брату просто и справедливо, все-таки помимо воли у него остался в душе какой-то горький осадок. «Мой брат, — рассуждал он, — лучший христианин и более справедливый человек, чем я, — так говорит моя мать, и это правда; но если бы он любил меня так, как я его, он не мог бы так подчиняться обстоятельствам». И Сильвинэ вспомнил, какой у Ландри был спокойный и почти равнодушный вид, когда он нашел его на берегу реки. Он вспомнил также, что Ландри, в то время как искал его, свистел птицам, тогда как он, Сильвинэ, действительно хотел тогда утопиться. Хотя он, уходя из дому, и не думал об этом, но под вечер эта мысль не раз приходила ему в голову — он думал ведь, что брат не простит его никогда за то, что он сердился на него и избегал его первый раз в жизни. «Если бы он мне нанес такую обиду, — думал он, — я бы никогда не утешился. Я страшно рад, что он меня простил, но, по правде, я не думал, что это ему будет так легко». И при этом несчастный мальчик боролся с собою, не мог справиться и тяжело вздыхал.

Но господь бог помогает нам и всегда вознаграждает нас, даже если мы делаем что-либо без всякого намерения ему понравиться. Так случилось и с Сильвинэ, — в продолжение этого года он стал рассудительней, старался не сердиться и не ссориться с братом, и любовь его приняла более спокойный характер. Здоровье его, которое благодаря его вечной тоске сильно расшаталось, теперь тоже восстановилось и окрепло. Отец заставлял его теперь больше работать, так как заметил, что, чем меньше он к себе прислушивается, тем лучше он себя чувствует. Но работа у родителей никогда не бывает так тяжка, как работа у чужих. Ландри, который никогда и ни в чем себя не щадил, вырос и окреп за этот год гораздо больше, чем его брат. Небольшие отличительные признаки, которые видны были и раньше, стали теперь заметней, а отличия душевные отразились и в лицах. На шестнадцатом году Ландри был совсем взрослым красавцем, а Сильвинэ все еще был только красивым юношей, только более нежным и бледным. Их уже никогда больше не смешивали и, несмотря на их большое сходство, не было сразу заметно, что это близнецы. Ландри родился на час позже Сильвинэ и потому считался младшим, но кто видел их в первый раз, непременно принимал его за старшего. И отец стал относиться к Ландри с большей любовью: он, как и все крестьяне, выше всего ценил рост и силу.

XI

В первое время после приключения с Маленькой Фадетой, Ландри беспокоился по поводу обещания, которое он ей дал. В тот момент, когда она его выручила из беды, он поручился бы за отца и мать, что они отдадут ей все, что есть лучшего в Бессониере; но он увидел, что дядя Барбо очень спокойно отнесся к выходке Сильвинэ и не выказал ни малейшего беспокойства; тогда он испугался, что отец выгонит Маленькую Фадету, если она придет и потребует вознаграждения, и будет насмехаться над ее знаниями и над словом, которое Ландри ей дал.

Этот страх заставил мальчика стыдиться самого себя, и по мере того, как его горе рассеивалось, он стал себя считать очень наивным, раз он мог усмотреть в том, что с ним случилось, какое-то волшебство. Он не был уверен в том, что Маленькая Фадета не насмеялась над ним; но он чувствовал, что в ее знаниях можно было сомневаться; к тому же он не знал, как доказать отцу, что он был прав, когда взял на себя такие обязательства. С другой стороны, он не знал, как уничтожить их, потому что он дал честное слово и хотел сдержать его.

К его великому удивлению, ни на следующий день, ни в последующие месяцы он ни в Прише, ни в Бессониере ни слова не слыхал о Маленькой Фадете. Она не явилась ни к Кайо, чтоб поговорить с Ландри, ни к Барбо, чтобы потребовать чего-либо. Когда Ландри видал ее в поле, она никогда не подходила к нему и, казалось, не обращала на него ни малейшего внимания. Такое поведение девочки было несколько необычно, так как она всегда бегала за людьми: за одними она следила из любопытства; с теми, которые были в веселом расположении духа, она смеялась, играла и шутила, других же она дразнила и поднимала насмех.

Но так как дом бабушки Фадэ находился по соседству с Пришем и Коссой, то Ландри должен был в один прекрасный день неминуемо столкнуться с Фадетой на дороге; а так как дороги не широки, то приходится при встрече пожать друг другу руку и перекинуться словечком.

Был вечер. Маленькая Фадета гнала домой своих гусей, и Кузнечик шел за ней следом. Ландри собрал в поле лошадей и теперь спокойно вел их в Приш; он столкнулся с Фадетой на узкой дороге, которая спускается от Круа-де-Боссон к броду Рулет. По обеим сторонам этой дороги находятся такие большие насыпи, что там невозможно разминуться. Ландри весь покраснел от страха, что Фадета сейчас напомнит ему об его обещании. Он вовсе не желал поощрять ее, и потому, как только увидел ее, вскочил на одну из лошадей и пришпорил ее своими деревянными башмаками; но ноги у лошади были спутаны, и потому она так же медленно продолжала свой путь. Ландри был уже в двух шагах от Маленькой Фадеты, но не осмелился на нее взглянуть; он обернулся и сделал вид, что смотрит, идут ли за ним его жеребята. Когда он снова посмотрел вперед, Маленькая Фадета уже прошла мимо, не сказав ни слова; он даже не знал, взглянула ли она на него; быть может она глазами или улыбкой просила его пожелать ей доброго вечера. Он видел только Жанэ-Кузнечика; — шаловливый и злой, как всегда, он поднял камень и бросил его в ноги лошади. Ландри очень хотелось влепить ему удар кнутом, но он побоялся остановиться, чтоб не вызвать Фадету на объяснение. Он притворился, будто ничего не заметил, и, не оглядываясь, отправился дальше.

С тех пор при всякой встрече дело происходило точно так же. Понемногу Ландри осмелился смотреть на Фадету. Он вырос, поумнел и не боялся уже более таких пустяков. Но когда он впервые спокойно взглянул на девочку, как бы ожидая от нее всего, что угодно, он очень удивился, когда она отвернулась от него. Казалось, она питает к нему такой же страх, какой и он к ней. Это вернуло ему смелость. Но он был человек справедливый и задал себе вопрос: не был ли он неправ, что до сих пор не поблагодарил Фаншону за ту радость, которую она ему доставила, было ли то случайно или благодаря ее знаниям. Он решил, что в следующий раз, как он ее встретит, он подойдет к ней; и, действительно, когда он ее встретил, он сделал несколько шагов по направлению к ней и хотел поздороваться и поболтать с ней.