Падает снег - Марьяна Куприянова

… поехала.

Словно всегда это умела.

Так вот, как оно бывает. Так же легко и складно, как Таня, Вика, Птица. Как все. Будто это и не мои ноги с такою простотой и привычкой мягко отталкиваются ото льда и позволяют мне скользить рядом с Андреевым.

Глупая, самая глупая в мире улыбка появилась на моем лице и не сходила с него, усиливаясь с каждым минувшим метром. Я подняла голову, чтобы посмотреть на Максима Викторовича. Он глядел мне в глаза и снисходительно, по-доброму улыбался, не показывая зубов.

– Только не вздумайте меня отпускать, – предупредила я, представив вдруг весь ужас, если такое придет ему на ум.

– Даже не собираюсь, – уверил меня Андреев, и оба мы, засмущавшись вдруг непонятно чего, стали смотреть перед собой.

С поднятым забралом он нравился мне гораздо больше. Я наблюдала за ним в университете с прошлой нашей задушевной беседы и поняла, что он ни с кем более не вел себя так же открыто и искренне, как со мной. И чем же я заслужила такой особый подход? Не верится, что только кулинарными способностями.

– Все всё умеют изначально. Надо делать, не задумываясь, обманывая свой мозг. И окажется, что у тебя ко всему найдутся способности и навыки, как только отбросишь сомнения. Чем больше сомневаешься и выжидаешь, тем больше уверяешь себя, что не сможешь. А здорово я его, а? – самодовольно закончил Андреев.

Я вдруг поняла, что он видел Птицу, спешащего ко мне, и намеренно его обогнал. А теперь был несказанно доволен этой пусть маленькой и не в полной мере ему ясной, но победой.

– Здорово, – согласилась я. – Спасли Вы меня.

Мне и правда не хотелось разговаривать с Птицей. Он долго меня игнорировал и избегал, и я не понимала, почему. К тому же мне было обидно за Вику. Устраивать какие-то разборки, тем более, здесь, было неуместно.

Андреев посмотрел на меня, но я не повернула головы, замечая его движение лишь боковым зрением. Он понял, что я не хочу углубляться в эту тему, и не стал задавать вопрос, который застыл у него на губах.

– Первый раз на катке? – спросил он вместо этого, когда мы проехали в полном молчании первый полукруг арены и вернулись в начальную точку.

– Третий, – неохотно призналась я, мертвой хваткой впиваясь в его локоть – ехать совсем рядом было неудобно. Чтобы двигаться без проблем, требовалось личное пространство.

– Сегодня здесь, кажется, решил собраться весь университет, – мрачновато заметил он, впрочем, без особого расстройства. Уж он-то точно не боялся грохнуться на глазах у всех знакомых.

– Много падений? – словно читая мои мысли, прибавил он после паузы.

– Нет. Но не хотелось бы увеличивать их число.

– Ясное дело, – кивнул Андреев сам себе. – И не придется: я не позволю.

Происходящее меня не слишком удивляло: после того, как я позаботилась об Андрееве в тот день, между нами возникла какая-то тонкая, но теплая и прочная связь, такая же хрупкая, как первый ледок на лужах в морозное утро ноября. Намного более были удивлены происходящим окружающие нас знакомые. Во взгляде Вики, Птицы и особенно Тани не просто читались, а горели, пылали костры вопросов, щедро политые самым стойким воспламенителем – любопытством. Но пока рядом со мной находилась монолитная черная фигура Андреева, будто темный страж, – никто из них не рискнет подходить ко мне. А меня даже не волновало, что будет, когда наше катание вместе кончится, и может ли это кончиться вообще. Я чувствовала себя уютно, не более чем уютно, и мне этого хватало.

– А Вы, как видно, занимались фигурным катанием, – выдала я зачем-то.

– В юности занимался хоккеем, – ответил Андреев, помолчав. – Такие навыки не забываются.

Ну вот, он научил меня кататься, что же дальше? Ему необязательно продолжать ездить со мной, так? Но он едет, молча едет рядом, словно это даже не обсуждается, словно все так и должно быть. И я тоже в тот миг ни мгновения не удивлялась и не сомневалась, что все происходит так, как положено.

А Птица, тем временем, уже катался вместе с Викой. Та счастливо улыбалась и сияла, словно новогодняя звезда. Дура она. Влюбленная дура. Простила ему, а он? Воспользовался ее чувствами и снова в шоколаде. Мне стало обидно за нее – ведь какое это унижение. Простить измену. Невообразимо. Но что для любящего сердца предательство близкого человека? Я вспомнила себя и зареклась осуждать Вику. Хоть в моем случае и не было измены, но унижение с моей стороны было – готовность простить и принять назад до сих пор теплилась в моей душе. Но никто не собирался просить у меня прощения. И уж тем более – возвращаться.

Оставшееся время мы катались, не обмолвившись ни словечком до самого прощания. И в этой тишине между нами что-то происходило. Что-то незримое, но ощутимое, заставлявшее понимать, что слова – лишнее, ненужное, низкое. Что нам сейчас необязательно говорить, потому что разговором этим мы только все испортим и отяготим. И я замечала, как несколько раз Андреев поворачивал ко мне голову, словно собирался что-то сказать, и так же молча отворачивался, или не находя нужных слов, или же понимая, что слова эти лишь нарушат происходящее между нами.

В очередной раз встретившись глазами с Таней, я заметила, что подруга показывает мне на свое запястье: время. Андреев заметил это тоже и приостановился, крепко взяв меня за ладонь.

– Мне пора, – сказала я, хотя он и так это знал.

Секунду он смотрел мне в глаза.

– Вера, скажите мне: Вы тоже это заметили?

Андреев глядел с надеждой, опаской и добротой одновременно, этот ребенок в теле взрослого мужчины.

– Разумеется, – прекрасно понимая, что он имеет в виду, ответила я. – Еще тогда, на кухне.

– Вы хотите, чтобы это продолжалось?

Для эффекта и выдержала паузу. Затем ответила абсолютно честно:

– Да.

С облегчением Андреев выдохнул.

– Вера! – уже довольно раздраженный голос подруги отвлек меня от мыслей.

– Я догоню! – крикнула я ей, и они с Вадимом вышли с ледовой площадки за бортик – разуваться.

– Я отведу Вас, – взявшись, как прежде, мы покатились к выходу с арены. – Как бы Вы описали это одним словом?

– Уютно, – не раздумывая, сказала я.

– Уютно… именно так, – кивнул Андреев, опуская забрало на лицо и становясь непроницаемым.

Мы не стали прощаться. Просто я пошла к своим, а он – не знаю.

– Это что вообще было? – сразу же налетела на меня Таня.

– Только то, что ты видела, – закатив глаза, я села разуваться. Как же, оказывается, устали ноги.

– Снова за свое, да? – уже веселее спросила она, решив меня подколоть. – Опять на взросленьких потянуло?

Мне стало противно.

– Не надо, – попросила я, но это прозвучало угрозой. – Ты так не говори. Ты же прекрасно знаешь…

– Ладно, извини, – осеклась она. – Ну, а все же?

– Да что тебе нужно?