Сани-самоходы - Алексей Леонов

Светлана Андреевна кинулась помогать, но руки у неё тряслись, никакого сладу с ними не было. Петька рванулся от помощников, бороду нацепил — и на сцену. Фуфайку свою в руках несёт и крылом похлопывает по боку.

— А вот и я, — произнёс он. — Ты что тут разоряешься опять?

— Ты, да какой же это ты! — удивилась «бабка» и зашептала: — Петь, ты крылья-то не снял!

Петька в зал говорит:

— Испугалась карга! Крылья, говорит, у тебя, это не ты. А это я. От злости смотреть плохо стала. Крылья у меня за ночь выросли.

Повернулся Петька к «бабке» и объявил:

— Богом я теперь буду. Сказали, крылья если вырастут у тебя, то богом назначим. Вот!

Закончил Петька свои слова и шепчет:

— Испугайся, а потом как было опять говори.

Аня по сцене забегала. А Светлана Андреевна все движения потеряла, села на стул, голову закинула и глаза закрыла. Ждёт полного провала, а тут хлопки, смех, крики…

Ну и докончился спектакль. Правда, когда бабка с дедом помирились, песню спели, бабка возьми и спроси от себя уже:

— Ну, дед никудышный, а когда же ты богом-то станешь?

— Завтра, наверное, — ответил «дед» Петька. — Из сельсовета бумажки ещё нету! — и убежал.

Кланяться он не вышел ни петухом, ни дедом, испугался, что не то наговорил. Так домой с крыльями и прибежал.

Потом Петьке много дней проходу не давали. Встретят и смеяться начинают, а потом хвалят, советы дают в Москву ехать выступать в театре. Надоели ему с вопросами да советами, и он засел дома.

Нашёл себе другое занятие.

Петушиная одёжка

«Подумаешь, — думал Петька, артистом выступать! Это и не трудно. А вот другое дело, если настоящему петуху одёжки сшить да показать его другим петухам, это-то интереснее может быть!»

И приступил Петька к делу. Уйдёт мать на работу, а он — к швейной машинке и давай строчить. Для начала решил одеть петуха в матросы. Тельняшечного полотна не нашлось, но он изготовил его сам: навёл синие полосы на белом полотне, из него и скроил петушиную тельняшку. Бескозырку тоже сам смастерил, но лент, к несчастью, не нашлось, и когда Петька нарядил петуха, то похож тот стал не на матроса, а на арестанта в полосатой одежде. Петька посмеялся над арестантом-петухом, посадил его в плетушку и направился к другу Ваське.

— Пришёл? А чего не открывал? — обиженно спросил друг. Он уже не раз стучался к Петьке, чувствовал, что тот дома, но почему-то не откликается. — Ты же дома сидел?

— Дома, — ответил Петька. — Я секретным делом занимался.

— Каким? — заинтересовался Васька.

— А вот увидишь. Где ваш петух?

— А не знаю. Тут вышагивал.

Петух был у погреба. Петька раскрыл плетушку и выпустил на волю своего «арестанта». Васька, увидев его, долго не мог вымолвить ни слова, смотрел как ошалелый на чудную птицу, наконец спросил:

— Это что, Петь?

— Это мой петух, мой Пётр Петрович. Новая порода. Сейчас он покажет твоему силу.

Но Васькин петух сразу поджал одну ногу и завертел головой, выкатывая на новую породу то один, то другой глаз. Потом он упал, попятившись, закричал по-куриному и бросился наутёк. Петькин петух захлопал крыльями и попробовал кукарекнуть. Пение у него не получилось.

— Вот я балда! — Петька щёлкнул себя по лбу. — Тельняшку тесную сшил. Она ему горло стянула. Ладно, Петрович, не пой пока, перешью тебе одёжку, нормальная будет.

— Петь, а как? — проговорил Васька.

— Что «как»?

— Шил ты её как?

На машинке строчил! — гордо ответил Петька.

Как только друг ушёл, Васька засел за машинку…

А вечером ему здорово влетело. Его отец когда-то служил матросом и новую тельняшку, которую сын изрезал на петушиные одёжки, берёг к праздникам. Какой моряк, хоть и бывший, стерпит, чтобы в его тельняшку петуха одевали!

Велоножка

Васька Колачёв прокатил под окнами на новеньком велосипеде.

— Петька, эй, Петька! — прокричал он.

Петька выскочил за порог и увидел, как Васька, виляя слева направо, промчался мимо, не оглядываясь.

Пришлось бросить все дела и отправиться к другу смотреть велосипед. Но по дороге он стал думать: почему же тот не остановился у дома? Когда не было велосипеда, так и не вылезал от них, а теперь даже не остановился…

Петька догадался, что друг задаётся, и решил не ходить к нему. Он свернул с дороги под гору, вышел на ручей и, чтобы никто не заметил его обиды, занялся своим любимым делом — искать и расчищать родники.

Дело было в послеобеденное время. Петька провозился на ручье до пригона скотины. К нему пришли братья Комарики, которые вообще-то были Комаровыми, но родились в один час — и оттого их прозвали Комариками.

С помощью Комариков Петька старательно выгреб ил из шести родников, построил большую запруду, а потом сделал в плотине прорыв и устроил половодье и лишь после такой трудной и занимательной работы направился за коровой.

Васька катался по деревне. Он снова пронёсся мимо Петьки и не остановился. Даже не взглянул на друга. Нарочно пригнулся и смотрел на заднюю шину, словно проверял, хорошо ли она накачана. Петька прошёл спокойно. Конечно, ему очень хотелось посмотреть велосипед, потрогать, прокатиться на нём, но он ничем не выдал себя.

Васька носился по деревне и доносился до того, что залетел в старую погребную яму с крапивой, изодрался сам и повредил свою машину. Из ямы он выскочил быстро и побежал к другу.

— Петь, а Петь, крушение. Отец будет ругаться, — жалобно говорил он и тёр ушибленные места.

— Не будет, — ответил Петька. — Мой отец не ругается никогда.

— Да не твой — мой, — захлюпал Васька. — Вёлик сломался.

Надо было что-то сказать другу, утешить его и помочь в беде, но Петька помнил обиду.

— Моя бабушка. Анюта говорила: «Тише едешь — дальше будешь».

— И моя говорила, — прохлюпал Васька. — Петь, а Петь, можно, я его у вас оставлю?

— Как хочешь. Только не задавайся потом, — сжалился Петька.

— Не буду, — пообещал друг и поволок велосипед в сарай.

О Петькином отце говорили, что он «от скуки на все руки». То, что «на все руки», чистая правда, а вот скучать ему совершенно некогда. Доказал он это и на истории с Васькой.

Утром, когда Петька проснулся и вышел посмотреть на убогий механизм, то увидал вместо этого совершенно новенький велосипед. Он не поверил своим глазам: машина была на ходу! Значит, отец не спал всю ночь и занимался Васькиным велосипедом! Петька вывел машину на дорогу и покатил радовать Ваську. Но не проехал он и полпути, как увидел друга, который с рёвом летел навстречу, а следом за ним шла его мать с гибкой хворостиной.

Оказывается, Васька дома сказал, что велосипед оставил у Петьки, вечером за ним сходит, но дотянул допоздна, а потом отговорился, объявил, что боится идти и сходит утром. Но утром сестрёнка поведала о его обмане, и после этого Ваське пришлось не идти, а с рёвом лететь от хворостины — быстрее, чем на велике, лететь к Петьке.

Он пробежал мимо, не остановился, не узнал свою машину, помчался дальше.

— Петя, — Васькина мать остановилась и подозрительно посмотрела на велосипед, — ты не видал, как Васька в яму-то залетел?

— Видал, — сказал Петька. — Я вот везу его велосипед.

— Это разве его? Говорили, что он свой весь искорёжил.

— Не весь, — ответил Петька. — Вот он.

— Выдумают тоже, — сказала Васькина мать. — А я малого наказала. Выходит — зря обидела.

— Нет, не зря, тёть, — сказал Петька. — Он поумнее будет. И мне попадает!

— Тебе-то не за что. Ты хороший.

— Нет, это я только считаюсь хорошим. Я тоже… — Петька покрутил в воздухе рукой с растопыренными пальцами: мол, всякое бывает…

— Катайтесь, — сказала Васькина мать и повернулась к дому. — Не носитесь только сломя голову.

— Не-ет! — крикнул Петька и помчался на розыски друга.

В этот день он накатался вволю, и ему очень захотелось иметь свой велосипед. Мать ни слова не сказала против, а отец хоть и согласился с сыном, но сказал, что от этой машины, если её употреблять только самому, станешь кривоногим.

— Да-а? — удивился Петька.

— Точно, — ответил отец. — Ноги отвыкают от ходьбы, искривляются и передвигаются ненормально. Походка становится утиной.

— Вот это да! — воскликнул Петька. — Я скажу Ваське…

— Ты не спеши, — посоветовал отец. — Пусть он велосипедит, а ты присмотрись к нему, каким он станет.

— А потом что? — спросил Петька.

— Потом исправлять будем его кривоногость! — ответил отец. — Станешь специалистом по этому делу.

Васька по-прежнему гонял на своём велике во все концы деревни. Но теперь Петька не просил у него велосипед, всюду ходил пешком. Васька иногда замечал, что друг на него в обиде, гадал, чем он мог вызвать его недовольство, но как только садился на свою машину, забывал обо всём. Пешком Васька совсем не ходил, разве только по дому, а через некоторое время и в сени стал въезжать на велосипеде. Когда же он останавливался, то одной ногой упирался в землю, а вторую держал на раме.