Сыновья Беки - Ахмед Боков

…Посреди двора стоял белый петух. Хусен хлопнул в ладоши, и петух взлетел на плетень и… закукарекал. Ему отозвался другой, со двора Соси, потом еще и еще. Скоро пели петухи во всем Сагопши. И в этом крике Хусен вдруг услышал голос отца: «Не оставляйте меня!» Кто-то подошел и положил руку на плечо Хусену. Мальчик поднял голову.

«Тебя отпустили?» – спросил он обрадованно, увидев Дауда.

«Конечно отпустили, я же ни в чем не виноват. Идем, идем за дади. Приведем его домой».

Они быстро поднимаются вверх по улице. И скоро перед ними как из-под земли вырастает Беки.

«Ты шел за мной! – говорит он, поглаживая Хусена по голове. – Молодец, сынок!»

«Дади, ты насовсем домой?»

«Насовсем, мой мальчик, насовсем».

Потом Беки стал складывать кости бычка, а Дауд помогал ему. Вот скелет уже готов, оставалось только натянуть на него шкуру, когда Хусен вспомнил о пузыре, который унес Тархан. Со двора Соси слышится барабанный бой. Это Тархан бьет в надутый пузырь. Хусен пошел к ним во двор. Едва завидя его, Тархан отбежал подальше, остановился, поднял над собой пузырь и закричал:

«На, возьми! Слышишь? Возьми…»

Но стоило Хусену чуть приблизиться к нему, он опять отбегал. И вот Тархан уже стоит на краю какого-то обрыва, высокого и такого крутого и ровного, будто срезанного единым ударом сабли.

Делать нечего, Хусен стал карабкаться. Нелегкая это задача. Цепляясь за что попало, Хусен с трудом поднимается вверх, туда, где стоит Тархан и помахивает пузырем. Вот уже совсем близко к цели, и вдруг откуда ни возьмись путь Хусену преградил огромный валун, похожий на лошадиную голову. Мальчик, как кошка, уцепился за выступ и подтянул ноги, хотел упереться во что-нибудь, но не нашел опоры и повис в воздухе. В страхе закричал и… проснулся.

Кругом темно. С минуту Хусен не мог понять, где он находится. За стеной пел петух, ему вторили соседские. Заплакал ребенок.

– Шш, шш, – успокаивал его женский голос. – И как я теперь буду с вами жить? О, чтоб сгорел этот Саад, сделавший вас сиротами.

«Это нани, – подумал Хусен. – А плачет маленький Султан, и за стеной поет наш белый петух. Выходит, все было только во сне? И дади нет дома, но он все еще просит не оставлять его – ведь петухи-то поют?!»

Сколько еще вопросов было в голове у Хусена, на которого так рано свалилось непосильное горе…

8

Утро. Моросит мелкий частый дождь. Посмотришь в окно – подумаешь: едва занялся рассвет. В доме, где все еще наполнено горем, от такой погоды особенно мрачно и тоскливо. И какое ей дело, этой погоде, до человека, до его скорби и забот, до кукурузы, так и оставшейся в поле.

Кайпа поднялась чуть свет. Надо испечь сискал, и не какой-нибудь! На этот раз с салом! Осталось от бычка и чуть позже зарезанного для мюридов барана. Кайпа посолила сало, обернула пленкой и подвесила неподалеку от печки, у трубы.

Хусен уже несколько раз ел сискал с салом, вкусный и сытный. Сегодня на их делянке будут белхи: соседи и родственники помогут им убрать кукурузу. Потому-то Кайпа и печет сискал.

Исмаал с женой поедут на своей арбе. Мурад – на своей, Гойберд поедет на арбе Кайпы. Хребет у лошади уже зажил, говорят, можно запрягать. И Хажар поехала бы, да хворь не пускает. У нее чахотка, а потому, как наступят холода, она уже из дому не выходит. До самой весны. К тому же и надеть ей нечего, кроме платья из мешковины. Собирается и Сями, сородич Кайпы. Есть у нее и совсем близкие родственники. Но со дня похорон Беки никто из них глаз не показал. А родной брат Орцхо вот уже лет пять-шесть как переселился в далекое село Плиево и совсем забыл сестру.

Впрочем, когда он и в Сагопши жил, тоже не очень помнил о ней. А Беки так и вовсе не признавал. И все потому, что очень уж Орцхо хотелось выдать сестру за Саада, а когда все вышло по-иному, он посчитал, что сестра своим замужеством опозорила его. И долго они были в ссоре, а когда помирились, Орцхо не сразу разрешил Кайпе появиться в его доме и был с нею суров, глядел волком.

Так и стали чужими брат и сестра, вскормленные одной матерью. Чего же спрашивать с дальних родственников…

Сями – это другое. Ему нет никакого дела до Орцхо. Он уважает Кайпу и своего отношения к ней никогда не меняет. Люди говорят, он придурковатый. Может, это и так. Но Кайпа считает его просто добрым и… несчастным. У Сями два брата. И старший и младший уже женаты, имеют детей. Если жены братьев подадут Сями поесть, он сыт, а не подадут – идет к родственникам. Частенько его можно видеть на свадьбе, на похоронах. Только в этих случаях он сидит не там, где все люди, а у котла с мясом.

Сями всегда рад помочь: кому забор поставит, кому навоз уберет. И платы никакой не просит, только бы накормили.

Три ночи подряд после похорон к Кайпе приходили мюриды. И Сями – тут как тут, пока не поел мяса, что осталось от мюридов. Захаживал он и днем. И Кайпа всегда кормила его чем могла, жалела. Вот и сегодня он пришел ни свет ни заря, сел у печки и ждет, пока сискал испечется. И Гойберд здесь. Он тоже с нетерпением ждет сискала. В отличие от Сями Гойберд понимает, что будет есть сиротский кусок, да что поделаешь: не поешь – не много наработаешь в поле. Голод не дает глазам Гойберда оторваться от печки, откуда идет такой приятный дух. Даже разговаривать не хочется, только и видишь сковородку. А разговору сейчас хоть отбавляй. Все село будто разворошенный улей, только и говорят об убийстве Беки и о Дауде – и дома и на улице.

– Кем он вам доводится, Кайпа, – заговорил наконец и Гойберд, – человек этот, которого Ази арестовал?

– Родственник Беки по материнской линии. Близкий родственник.

– Я впервые увидел его в вашем доме.

– Он в Грозном работал. А потом еще больше года в ссылке был, в Сибири. Уж лучше бы он в этот день не приезжал.

– Неразумно он поступил. Разве можно абреку без оружия ходить.

– Так он же не абрек.

– Будь у него оружие – эти собаки так легко не схватили бы беднягу.

Кайпа не знает, было ли у Дауда оружие. Она в ту ночь никого не видела. Но как сквозь сон ей вдруг вспомнилось, что, когда Дауд пришел к ним, через плечо у него вроде бы висела винтовка, но потом, днем, ее не было. «Куда же она девалась?» – подумала Кайпа.

Гойберд опять замолк и уставился на сковородку. Да и Кайпе не до чужих забот, своих хоть отбавляй.

Чуть помолчав, Гойберд сказал:

– Не надо было ему связываться с этим, мерзавцем Соси. От него добра не жди. Никогда не забуду, что он сотворил со мной во Владикавказе…

– Да разве только с тобой? Ты покажи мне человека, которого он. не обвесил или не обсчитал в своей лавке. Все его богатство грешное.

– Богатство, оно у всех богачей грешное, нечестным путем нажитое. Подумать только, за землю деньги берут, за богом созданную землю! Что уж может быть грешнее этого? Умные люди говорят: скоро все изменится и земля станет народной. Тогда и плату за нее брать не будут… Неужто и правда доживем до этого?

– Едва ли, – покачала головой Кайпа. – Разве такие, как Угром и Мазай, отдадут свою землю? Да ни за что!

– Отдадут, Кайпа, если забрать. Клянусь богом, отдадут. Дауд вот тоже сказал, что скоро земля будет народной. Значит, знает… Оттого и Соси на него обозлился.

– А ему-то чего злиться? Он ведь тоже покупает землю?

– Кто знает. Он теперь разбогател. Может, тоже, как Саад, начнет землей торговать?

– Что-то в этом кроется. Не зря он донес на Дауда, – пожала плечами Кайпа.

– Говорят, Дауд грозил, что еще вернется за душами Ази и Соси. Видать, есть между ними какая-то тайна! – Гойберд покосился на печку и добавил: – Посмотрим, что тогда Соси запоет.

– Эх, Гойберд, разве не видишь, какое теперь время? Богатый прав во всем. Вон Саад, осиротил моих детей и живет как ни в чем не бывало. И власти ему ни слова не говорят. Вот и выходит, что власть на стороне богатых.

– Говорят, Саад изрядно потратился, потому его и не арестовали. Старшине снес жирного барана, а пирстопу большую взятку деньгами дал.

– Со всеми снюхался, чтоб ему превратиться в кровавый комок! – проговорила Кайпа.

– Богатство, оно и в небо дорогу отыщет. Угром – друг пирстопа. А Саад сдружился с Угромом через его управляющего Зарахмета. Все это одна шайка. И язык у них общий. Ты права, Кайпа, и сила и власть на стороне богатых.

– Чтоб он сгорел вместе со всем своим богатством, проклятый! – сказала в сердцах Кайпа и пошла к печке.

– О, уже поджарился, – вырвалось у Сями, когда Кайпа открыла сковородку.

– Здорово испекся, – поспешил добавить и Гойберд, словно боялся, как бы Кайпа снова не накрыла сискал, – клянусь богом, на славу испекся!

– Я еще до света встала, – сказала Кайпа, снимая со сковороды, – да маленький не давал мне делом заняться, что-то неспокойный он очень…

Скоро испекся и второй сискал, и третий… Сями подсел поближе. А Гойберд, казалось, просверлит глазами сискал, но Кайпа пока не угощала их, даже детям еще не дала.

Вот-вот должны прийти Исмаал и Мурад с женами… Она глянула на Гойберда и не выдержала: взяла в руки горячий сискал, разломила и положила перед Гойбердом и Сями.