Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Ирина Судникова

— У меня все готово, — говорит он.

— Да я ничего не знаю, — отвечал митрополит, — а времени остается мало.

— Нужно только ваше согласие, Преосвященный, я пришлю вам церемониал.

Митрополит согласился на все статьи церемониала, кроме одной: во время шествия наместника в церковь производить во всех церквах колокольный звон. Начались переговоры через чиновников. Митрополит не соглашался. Приехал сам наместник, настаивал, убеждал, митрополит не согласился.

— Эта почесть. — говорил он, — воздается только Царскому величию.

Дело сделалось без колокольного звона.

Несколько лет спустя Кречегников и Платон, сближенные службою и взаимным уважением, свиделись как-то в Москве и в дружеской беседе вспоминали о прошлом.

— Да, есть что вспомнить, Высокопреосвященный. — сказал Кречетников. — а вот вы чего не знаете: какая была мне назидательная исповедь. По открытии Калужской губернии я приехал в Петербург с донесением и отчетами. Императрица с отличною милостью и лестною благосклонностью все выслушала и изъявила мне совершенное свое благоволение. Потом, сделав несколько разных вопросов, между прочим, таинственно спросила:

— Да митрополит-то усердно ли вам содействовал?

— С полным усердием. Ваше Величество.

— Да не было ли с его стороны каких-нибудь странных желаний, например, не требовал ли он от вас пушечной пальбы при въезде своем в город?

— Нет, Государыня.

Она все знала и нарочно обратила оружие на вас, чтоб больнее меня поразить.

— Я что-то такое слышала, но согласитесь, что ведь это было бы так же смешно, как если б вы потребовали, чтоб он сопровождал вас колокольным звоном. (1)

Однажды докладывают Московскому митрополиту Платону, что хомуты в его шестерике украдены и ему нельзя выехать из Вифании, а потому испрашивалось его благословение на покупку хомутов. Дело было осенью, грязь непролазная от Вифании до Троицкой лавры, да и в Москве немногим лучше. Митрополит приказывает везде осмотреть, разузнать, но без всякого успеха. Митрополит решается дать благословение на покупку, но передумывает. Он распорядился, чтобы в три часа, по троекратному удару в большой вифанский колокол, не только вся братия, но и все рабочие, даже живущие в слободках, собрались в церковь и ожидали его.

В четвертом часу доложили митрополиту, что все собрались. Входит митрополит. В храме уже полумрак. Перед царскими вратами в приделе Лазаря стоит аналой и перед ним теплится единственная свеча. Иеромонах, приняв благословение владыки, начинает мерное чтение псалтири. Прочитав кафизму, он останавливается, чтобы перевести дух, а с укрытого мраком Фавора раздается голос Платона:

— Усердно ли вы молитесь?

— Усердно, владыко.

— Все ли вы молитесь?

— Все молимся, владыко.

— И вор молится?

— И я молюсь, владыко.

Под сильным впечатлением общего богослужения, отрешившись мысленно от житейского, вор невольно проговорился. Вором оказался кучер митрополита. Запираться было невозможно, и он указал место в овраге, где были спрятаны хомуты. (6)

Московский генерал-губернатор Николай Петрович Архаров сказал раз в разговоре Преосвященному Платону, что он «Большой поп».

— Конечно. — не обиделся владыка. — я большой поп, то есть пастырь, а ты — крупная овца. (6)

Вольнодумный Дидро, быв в Петербург, имел с тогдашним учителем Наследника, митрополитом Платоном, разговор о вере и начал опровергать бытие Бога. Тогда наш первосвященник замкнул его уста, сказавши по-латыни: И рече безумец в сердце своем: несть Бог. (6)

Когда преосвященный Платон путешествовал в Киев, тамошний митрополит Серапион приказал ученому протоиерею Леванде изготовить приветствие. Получилось витиевато и смешно: «Приветствуем тебя, владыко, тем, что такового архиерея нам и подобает имети». (6)

В царствование Екатерины в некоторые торжественные дни безденежно давались спектакли для увеселения всех сословий публики, кроме черни.

На одном из таких представлений в театре, в открытой и несколько выдававшейся вперед ложе, присутствовала Императрица. В продолжение пьесы на руку ее, которая лежала на перилах ложи, упал плевок. Она спокойно отерла его платком. Сидевший сзади нее обер-шталмейстер Л. А. Нарышкин выбежал разыскивать виновного и поднял тревогу в ложах, бывших над императорскою ложею. По возвращении его Императрица спросила:

— О чем это хлопотал ты, Лев Александрович?

— Да как же, матушка-Государыня… такая неслыханная дерзость.

— Послушай, Лев Александрович. — сказала Екатерина. — если это сделано умышленно, то какое наказание тому, кто всенародно осмелился таким образом оскорбить меня, свою Императрицу?.. Если же неумышленно, а только по неосторожности, как я и полагаю, то виновный и теперь уже более пострадал, нежели заслуживает. (1)

В один из торжественных дней, в которые Екатерина всенародно приносила в Казанском соборе моление и благодарение Господу Богу, небогатая дворянка, упав на колени пред образом Божьей Матери, повергла пред ним бумагу. Императрица, удивленная таким необыкновенным действием, приказывает подать себе эту бумагу и что же видит? — Жалобу Пресвятой Деве на несправедливое решение тяжбы, утвержденное Екатериной, которое повергает просительницу в совершенную бедность. «Владычица, — говорит она в своей жалобе. — просвети и вразуми благосердную нашу Монархиню, да судит суд правый». Екатерина приказывает просительнице чрез три дня явиться к ней во дворец. Между тем требует из Сената ее дело и прочитывает его с великим вниманием.

Прошло три дня. Дама, принесшая жалобу Царице Небесной на Царицу земную, является, ее вводят в кабинет; с трепетом приближается она к Императрице.

— Вы правы, — говорит Екатерина, — я виновата, простите меня: один Бог совершенен, а я ведь человек, но я поправляю мою ошибку: имение ваше вам возвращается, а это (вручая ей драгоценный подарок) — примите от меня и не помните огорчений, вам нанесенных. (1)

Обер-секретарь Сената Северин часто приносил во дворец портфель с бумагами генерал-прокурора князя Вяземского. Раз, в дождливый и ветреный день, Северин проходил по Дворцовой набережной под зонтиком. Императрица, увидев его в окно, сказала:

— Кажется, это сенатский чиновник идет пешком и в такую ненастную погоду?

Кто-то из окружающих доложил ей, что это честнейший из обер-секретарей, а потому и небогатый. В тот же вечер Северин был в клубе. Вдруг его вызывают в приемную комнату. Он выходит и встречает гоф-фурьера, который подает ему толстый пакет со следующей собственноручной надписью Императрицы: «Нашему обер-секретарю Сената Северину 5000 рублей на экипаж». (1)

Д. П. Трощинский, бывший правитель канцелярии графа Безбородко, отличный, умный чиновник, но тогда еще бедный, во время болезни своего начальника удостаивался чести ходить с докладными бумагами к Императрице.

Екатерина, видя его способности и довольная постоянным его усердием к службе, однажды по окончании доклада сказала ему:

— Я довольна вашею службою и хотела бы сделать вам что-нибудь приятное, но чтобы мне не ошибиться в этом, скажите, пожалуйста, чего бы вы желали?

Обрадованный таким вниманием Монархини. Трощинский отвечал с некоторым смущением:

— Ваше Величество, в Малороссии продается хутор, смежный с моим, мне хотелось бы его купить, да не на что, так если милость ваша будет…

— Очень рада, очень рада!.. А что за него просят?

— Шестнадцать тысяч, Государыня.

Екатерина взяла лист белой бумаги, написала несколько строк, сложила и отдала ему. Восхищенный Трощинский пролепетал какую-то благодарность, поклонился и вышел. Но, вышедши, развернул бумагу и к величайшему изумлению своему прочитал: «Купить в Малороссии такой-то хутор в собственность г. Трощинского и присоединить к нему триста душ из казенных смежных крестьян». Пораженный такой нечаянностью и, так сказать, одурелый Трощинский без доклада толкнулся в двери к Екатерине.

— Ваше Величество, это чересчур много, мне неприличны такие награды, какими вы удостаиваете своих приближенных. Что скажут Орловы, Зубовы?..

— Мой друг, — с кротостью промолвила Екатерина, — их награждает женщина, тебя — Императрица. (1)

Екатерина чрезвычайно любила маленьких детей. Она привязывалась даже к детям своих служителей или к сиротам, которых воспитывала и которыми постоянно окружала себя, забавляясь их проказами. Однажды полиция нашла на улице ребенка, покинутого родителями. Императрица взяла его на свое попечение, и так как он оказался красивым и умным мальчиком, то сама занялась его образованием и каждый день посылала в школу брать уроки немецкого языка. Раз ребенок возвратился из школы весьма печальный. Императрица посадила его к себе на колени и с участием спросила о причине горя.