Вор времени - Терри Пратчетт

Таким образом, будущее было предрешено.

Они не были дурными людьми. И трудились на благо долины уже многие сотни лет. Но с течением времени всегда существует опасность обрести привычку к весьма своеобразному мышлению. Ну, допустим: несмотря на то что все важные предприятия нуждаются в тщательной организации, организовывать следует прежде всего организацию, а не предприятие. А еще: порядок — превыше всего.

На столе рядом с кроватью Джереми стоял ряд будильников. На самом деле он в них не нуждался, потому что всегда просыпался тогда, когда хотел. Эти будильники проходили тут испытание. Он заводил их на семь часов и просыпался в шесть пятьдесят девять, дабы убедиться в том, что они зазвонят вовремя.

На этот раз он отправился отдыхать пораньше, прихватив стакан воды и «Гримуарные сказки».

Сказками Джереми никогда не увлекался — ни в детстве, ни тем более сейчас, — поскольку никак не мог понять их основополагающую идею. Ни одно художественное произведение он не дочитал до конца. Зато он помнил, как его бесила в детстве книжка стишков «Раз-два-три-четыре-пять», на одной из иллюстраций которой были изображены часы совершенно из другого временного периода.

Он попытался начать читать «Гримуарные сказки». Некоторые из них носили названия типа «Как Злой Королеве Довелось Станцевать в Раскаленных Докрасна Башмаках» или «Старушка В Печи». И ни в одной из этих сказок ни разу не упоминались часы. Более того, авторы как будто специально избегали их упоминания.

Хотя в сказке «Стеклянные часы Бад-Гутталлинна» часы действительно обнаружились. Своего рода.

Достаточно… необычные часы. Один злой человек, а читатели сразу же понимали, что он злой, поскольку так было написано черным по белому, сделал часы из стекла, в которые поймал и заточил Время, но все пошло наперекосяк, потому что одна пружинка, которую он не смог выточить из стекла, не выдержала напряжения и лопнула. В результате пленница вырвалась на свободу, а злой человек буквально за секунду постарел на десять тысяч лет и обратился в прах. И больше его никто никогда не видел, что, по мнению Джереми, было совсем неудивительно. Заканчивалась сказка следующей моралью: «Успех Крупных Предприятий Зависит От Мелких Деталей». Хотя, по мнению того же Джереми, моралью вполне могла служить и следующая фраза: «Не Фиг Запирать В Часы Несуществующих Женщин». Или: «Была Б Пружина Из Стекла, Могло Бы И Прокатить».

Но даже на непосвященный взгляд самого Джереми, в сказке было что-то не так. Автор как будто пытался объяснить то, что он видел, или то, о чем слышал, но все это он понял неправильно. Кроме того, — ха! — действие происходило много сотен лет тому назад, а в те времена даже в самом Убервальде существовали лишь примитивные часы с кукушкой, тогда как художник изобразил на иллюстрации напольные часы, которые появились всего пятнадцать лет назад. О, глупость людская! Было бы смешно, если бы не было так грустно!

Он отложил книгу в сторону и посвятил оставшуюся часть вечера одной заказанной Гильдией работенке. Эти заказы всегда хорошо оплачивались, при условии, что сам он в Гильдии обещал не появляться.

Потом Джереми положил законченную работу на прикроватный столик рядом с часами, задул свечу и заснул. И приснился ему сон.

Стеклянные часы тикали. Они стояли посреди дощатого пола мастерской и излучали серебристый свет. Джереми обошел их кругом, или это часы плавно описали окружность.

Они были выше человеческого роста. Внутри прозрачного корпуса мерцали, словно звездочки, красные и синие огоньки. В воздухе пахло кислотой.

Потом его взгляд каким-то образом проник в некую похожую на кристалл штуковину и стал опускаться все ниже и ниже сквозь многочисленные слои стекла и кварца. Эти слои проносились мимо, превращались в стены, которые уходили на сотни миль вверх, а он все летел в бездну, но вдруг заметил, как стены по сторонам стали грубыми и зернистыми…

…испещренными отверстиями. Красные и синие огоньки сопровождали его, струились мимо.

И только потом возник звук. Он доносился из тьмы впереди, размеренное биение, показавшееся странно знакомым, усиленное в миллионы раз биение сердца.

…чум…чум…

…каждый удар величественней, чем горы, грандиозней, чем сами миры, темный и кроваво-красный. Он услышал еще несколько ударов, прежде чем падение замедлилось, прекратилось, и он начал взмывать вверх сквозь моросящий свет, пока сияние впереди не превратилось в комнату.

Он должен все это запомнить! Как же все просто, надо было лишь увидеть! Настолько просто! Так легко! Он видел все до мельчайших деталей, как они соединялись друг с другом, как были сделаны.

А потом изображение начало тускнеть.

Конечно, это был всего лишь сон. Он убедил себя в этом, чтобы успокоиться. Впрочем, следовало признать, пробуждаться от этого сна он не спешил. Например, он запомнил дымящуюся кружку чая на одном из верстаков, звук голосов, доносившихся из-за двери…

Раздался стук в дверь. «Интересно, закончится ли сон, когда откроется дверь?» — подумал Джереми. Потом дверь исчезла, а стук продолжился. Он доносился с нижнего этажа.

Шесть часов сорок семь минут. Джереми бросил взгляд на будильники, удостоверяясь, что они идут правильно, закутался в халат и поспешил вниз. Приоткрыл входную дверь. И никого за ней не увидел.

— Не, друг, ниже гляди.

Ниже обнаружился гном.

— Тя Часовсон зовут? — спросил гном.

— Да?

В щель просунулся планшет.

— Подпиши там, где «Подпысь». Спасибо. Эй, парни, выгружай…

За спиной гнома два тролля перевернули ручную тележку. На булыжники с грохотом вывалился большой деревянный ящик.

— А это еще что? — изумился Джереми.

— Срочная посылка, — ответил гном, забирая планшет. — Из самого Убервальда. Кто-то кучу денег отвалил. Глянь, одних печатей да нашлепок сколько.

— А не могли бы вы занести… — неуверенно произнес Джереми, но тележка уже катилась прочь по булыжной мостовой, весело позвякивая и побрякивая содержащимися в ней хрупкими изделиями.

Начался дождь. Джереми наклонился, чтобы посмотреть на приклеенный к ящику ярлык. Посылка, несомненно, была адресована ему, все надписи были сделаны аккуратным круглым почерком, а над ними красовался герб Убервальда в виде двухголовой летучей мыши. Другой маркировки не было, за исключением надписи у самого дна, гласившей:

А затем ящик принялся ругаться — глухим голосом и на иностранном языке; впрочем, содержание самих ругательств было вполне далее интернациональным.