Дора Брюдер - Патрик Модиано

«Господин префект, позвольте обратиться к Вам с просьбой. Дело касается моего племянника Альберта Грауденса, французского подданного, 16 лет, интернированного…»

«Господин начальник отдела по делам евреев, умоляю благосклонно отнестись к моему ходатайству и освободить из лагеря Дранси мою дочь Нелли Траутман…»

«Господин префект полиции, нижайше прошу за моего мужа Зелика Пергирхта, о котором не имею никаких известий…»

«Господин префект полиции, простите великодушно за беспокойство, очень прошу сообщить хоть что-нибудь о моей дочери, мадам Жак Леви, в девичестве Виолетте Жоэль, арестованной в десятых числах сентября сего года при попытке пересечь демаркационную линию без положенной звезды. С нею был ее сын Жан Леви, 8 с половиной лет..»

Передано префекту полиции:

«Умоляю благосклонно отнестись к моему ходатайству и освободить моего внука Михаэля Рубина, 3 лет, француза, рожденного от матери-француженки, находящегося вместе с матерью в Дранси…»

«Господин префект, буду вам бесконечно обязана, если вы проявите внимание к делу, с которым я обращаюсь к Вам. Мои родители, пожилые и больные люди, арестованы как евреи, и мы остались одни — моя сестренка Мария Гросман, 15 1/2 лет, еврейка, французская подданная, удостоверение личности французское, № 1594936, серия В, и я, Жаннета Гросман, еврейка, французская подданная, 19 лет, удостоверение личности французское, № 924247, серия В…»

«Господин начальник отдела, не сочтите за дерзость, что обращаюсь к Вам по следующему делу. 16 июля 1942 года в 4 часа утра пришли за моим мужем, а когда дочь начала плакать, ее забрали тоже.

Ее зовут Полета Готхельф, 14 1/2 лет, родилась 19 ноября 1927 года в 12-м округе Парижа, она — французская подданная…»

17 апреля 1942 года в том же регистрационном журнале участка Клиньянкур, в тех же графах «Дата и ориентировка — Гражданское состояние Заведено дело…» записано:

«17 апреля 1942. 2098 15/24. О. несовершеннолетних. По делу Брюдер Доры, 16 лет, разыскиваемой, см. Протокол 1917, водворена по месту жительства матери».

Я не знаю, что означают цифры 2098 и 15/24. «О. Несовершеннолетних» это, видимо, «охрана несовершеннолетних». В протоколе за номером 1917, по всей вероятности, были зафиксированы показания Эрнеста Брюдера и вопросы, касающиеся его дочери Доры и его самого, которые задавали ему 27 декабря 1941 года. Других следов этого протокола в архивах не сохранилось.

Неполные три строчки «по делу Брюдер Доры». За ними в регистрационном журнале следуют датированные тем же числом записи по другим «делам»:

«Голь Жоржета-Полета, 30.7.23, родилась в Пантене, департамент Сена, родители Голь Жорж и Пельц Роза, незамужняя; проживает в гостинице, улица Пигаль, 41. Проституция.

Жермена Морер, 9.10.21, родилась в Антр-Дез-О (департамент Вогезы). Проживает в гостинице. 1-й привод О.н., Ж.-Р.Крете, 9-й округ».

Вот что записывали в регистрационных журналах, которые велись в полицейских участках во времена оккупации: проститутки, потерявшиеся собаки, брошенные дети. И — как Дора — сбежавшие из дома подростки, которым вменялось в вину бродяжничество.

Казалось бы, о евреях и речи нет. И все же они проходили через полицейские участки и оказывались в тюрьме предварительного заключения, а затем в Дранси. Коротенькая фраза: «Водворена по месту жительства матери» подразумевает, что полицейские квартала Клиньянкур знали, что отец Доры арестован месяц назад.

Она не оставила никаких следов между 14 декабря 1941-го, когда сбежала, и 17 апреля 1942-го, когда, если верить регистрационному журналу, была водворена по месту жительства матери, то есть в гостиницу на бульваре Орнано, 41. Где Дора Брюдер скрывалась эти четыре месяца, что она делала, с кем была — неизвестно. Неизвестно также, при каких обстоятельствах она возвратилась к матери «по месту жительства». Может, пришла сама, узнав об аресте отца? Или ее задержала на улице полиция по делам несовершеннолетних — ведь было объявление о розыске, Я пока так и не нашел ни единой ниточки, ни одного свидетеля, который мог бы хоть что-нибудь рассказать об этих четырех месяцах, остающихся для нас белым пятном на карте ее жизни. Единственный способ не потерять окончательно из виду Дору Брюдер на протяжении этих месяцев — заглянуть в сводки погоды того времени. Первый снег выпал 6 ноября 1941-го. Зима заявила о себе лютой стужей 22 декабря. К 29 декабря температура еще упала, оконные стекла затянуло корочкой льда. С 13 января ударили поистине сибирские морозы. Даже вода замерзала в кранах. Это продолжалось около четырех недель. 12 февраля проглянуло солнце, первое робкое предвестье весны. Почерневший снег на тротуарах превращался под ногами прохожих в чавкающую грязь. Вечером того самого дня — 12 февраля моего отца задержала полиция по делам евреев. 22 февраля снова пошел снег. Сыпал он и 25 февраля, еще гуще. 3 марта, вечером, после девяти часов, впервые бомбили предместья. В Париже дрожали стекла в окнах. 13 марта сирены завыли средь бела дня: воздушная тревога. Пассажиров метро не выпускали наружу два часа. Всем было приказано спуститься в туннель. В тот же день была еще одна тревога — вечером, в десять. 15 марта ярко светило солнце. 28 марта около десяти вечера вдалеке загромыхали взрывы, бомбежка продолжалась до полуночи. 2 апреля — воздушная тревога в четыре утра, город бомбили с воздуха до шести. После одиннадцати вечера — снова бомбежка. 4 апреля лопнули почки на каштанах. 5 апреля под вечер пронеслась весенняя гроза с градом, а потом в небе засияла радуга. Не забудь: завтра после обеда встречаемся на террасе кафе «Гобелен».

Несколько месяцев назад мне удалось раздобыть фотографию Доры Брюдер, непохожую на те, что у меня уже были. Наверно, это последняя. В лице и во всем облике не осталось ничего от детства, запечатленного на всех предыдущих фотографиях, — в глазах, в круглых щечках, в белом платьице, что было на ней в день вручения наград… Я не знаю точно, когда сделан этот снимок. Скорее всего, в 1941-м, когда Дора была в пансионе «Святое Сердце Марии», а может быть, в начале весны 1942-го, когда она вернулась после декабрьского бегства на бульвар Орнано.

Она снята с матерью и бабушкой c материнской стороны. Все три стоят рядом, бабушка посередине, между Сесиль Брюдер и Дорой. Сесиль в черном платье, с коротко подстриженными волосами, а на бабушке платье в цветочек. Обе женщины смотрят в объектив без улыбки. На Доре черное — или темно-синее? — платье без рукавов и блузка с белым воротничком, но, может быть, это не платье, а жилет и юбка — фотография не очень четкая, и разглядеть трудно. Она в чулках и в туфлях со шнурками. Волосы до плеч, лента на голове не дает им падать на лоб; левая рука опущена, пальцы сжаты в кулачок, а правой руки не видно за бабушкиной спиной. Она высоко держит голову, глаза ее серьезны, но губы готовы улыбнуться. Это придает лицу печально-кроткое и в то же время вызывающее выражение. Три женщины сняты на фоне стены. Виден плиточный пол, похоже, это коридор какого-то общественного места. Кто мог сделать этот снимок? Эрнест Брюдер? Его на снимке нет, значит ли это, что он уже арестован? Как бы то ни было, видно, что женщины принарядились по-праздничному, чтобы их снял этот неизвестный фотограф.

Не та ли на Доре темно-синяя юбка, что упомянута в объявлении о розыске?

Такие фотографии есть в каждой семье. Несколько секунд, пока они смотрели в объектив, им ничего не угрожало, и эти секунды стали вечностью.

Смотришь и думаешь: ну почему гром небесный обрушился именно на них, а не на кого-нибудь еще? Я пишу эти строки, и мне приходят на ум другие люди, мои собратья по ремеслу. Сегодня, например, вспомнился один немецкий писатель. Его звали Фридо Лямпе.

Поначалу меня просто заинтересовало его имя, да еще название одной его книги: «На краю ночи» — она была переведена на французский больше двадцати пяти лет назад и попалась мне в то время в библиотеке на Елисейских полях. Я ничего не знал об этом писателе. И все же, еще не открыв книгу, почувствовал ее интонацию и атмосферу, как будто уже читал ее когда-то, в другой жизни.

Фридо Лямпе. «На краю ночи». Это имя и это название — как освещенные окна, от которых невозможно оторвать взгляд. Смотришь на них и говоришь себе, что за этими окнами кто-то, кого ты давно забыл, ждет тебя уже много лет — а может быть, там и нет никого. Просто лампа осталась гореть в пустой квартире.

Фридо Лямпе родился в Бремене в 1899-м — в том же году, что и Эрнест Брюдер. Он учился в Гейдельбергском университете. Работал библиотекарем в Гамбурге и начал там свой первый роман «На краю ночи». Потом получил место в одном издательстве в Берлине. Он всегда был равнодушен к политике. Его занимало другое: он описывал сгущающиеся сумерки над бременским портом, бело-лиловый свет дуговых фонарей, оркестры, звон трамваев, железнодорожный мост, пароходный гудок, матросов, борцов, многих и многих людей, ищущих друг друга в ночи… Роман «На краю ночи» был издан в 1933 году, когда Гитлер уже пришел к власти. Книгу изъяли из продажи и из библиотек, тираж пустили под нож, а автора объявили «неблагонадежным». А ведь он даже не был евреем. Что вменяли ему в вину? Всего лишь то, что его книга была прекрасна и пронизана печалью. Многого ли он хотел? Он сам признался в своем письме: «Дать читателю пережить несколько вечерних часов, от восьми до полуночи, в окрестностях большого порта; я пишу и вспоминаю квартал Бремена, где прошла моя юность. В коротеньких сценках, сменяющих друг друга, как эпизоды фильма, переплетаются судьбы. Получается что-то акварельное, размытое, связанное непрочно и зыбко, только средствами живописи и поэзии, с главным — атмосферой».. В конце войны, когда наступали советские войска, он жил в предместье Берлина. 2 мая 1945 года двое русских солдат остановили его на улице и потребовали предъявить документы, затем силой утащили в сад. И убили — им недосуг было разбираться, кто хороший, а кто плохой. Соседи похоронили его поодаль, под тенистой березой, и передали в полицию то немногое, что от него осталось, — документы и шляпу.