Охотники за нацистами - Эндрю Нагорски

Однако уже вскоре Хейденбергер услышал достаточно, чтобы разделить чувства той женщины из Союза немецких девушек. «Я думал, что справедливости ради их всех надо поставить к стенке», – говорил он, вспоминая свою первоначальную реакцию.

Взгляды Хейденбергера поменяются еще и потому, что он в подробностях ознакомится с серией судебных процессов, которые проходили параллельно с Нюрнбергским. В Дахау начали судить людей, на практике реализовывавших планы высшего нацистского командования (в том числе и тех, кого повесили в Нюрнберге). Речь шла об офицерах и солдатах СС, служивших в Дахау и других концентрационных лагерях надзирателями. Американцы искали независимого корреспондента, который мог бы давать информацию о судебных процессах на радио Мюнхена – новом канале победителей. Местный чиновник рекомендовал Хейденбергера – образованного немца, не зараженного нацистскими идеями.

Совершенно не имея опыта репортерской работы, тот тем не менее согласился. Вскоре Хейденбергер готовил прекрасные материалы не только для радио, но и для германской службы новостей и крупных информационных агентств вроде «Рейтер».

Процессы в Дахау не столь известны, как Нюрнбергские, однако они воочию продемонстрировали, чем нацизм был на самом деле. Они позволили вскрыть те детали, которые имел в виду Трумэн, когда после своего президентства сформулировал истинную цель всех судов над нацистами: «Ни при каких условиях не допустить, чтобы кто-то мог сказать: “Ничего этого не было, это всего лишь пропаганда, нам попросту солгали”».[71] Иными словами, послевоенные процессы были призваны не только наказать виновных, но и навеки запечатлеть важные исторические события.

В отличие от многих своих современников, Уильям Денсон не воевал на европейских полях сражений.[72] Коренной алабамец – чей прадед в Гражданскую войну сражался на стороне конфедератов, чей дед в Верховном суде штата, рискуя всем, защищал афроамериканцев, а отец был уважаемым адвокатом и политиком, – он закончил юридический факультет Гарвардского университета и преподавал право в Вест-Пойнте. Однако в начале 1945 года его призвали на военно-юридическую службу и отправили в Германию. Так тридцатидвухлетний Денсон оказался в полном одиночестве (жена побоялась ехать с ним в раздираемую войной страну) на незнакомой оккупированной территории.

Размещенный вместе с другими сотрудниками военно-юридической службы во Фрайзинге, недалеко от Дахау, он поначалу воспринимал ужасающие слухи о лагере скептически. «Я думал, просто какие-то люди, с которыми в лагере плохо обращались, теперь хотят отыграться и выдумывают всякие сплетни», – пояснял он спустя десятилетия. Однако вскоре он убедился в достоверности этих сообщений. Так как «все свидетели упоминали одни и те же подробности, значит, они и впрямь имели место, поскольку опрошенные не могли встретиться и сфабриковать свои истории».[73]

Последние сомнения освободителей растаяли при обнаружении документации Дахау и других лагерей. В то же время вновь возникли споры – не заслуживают ли лица, ответственные за массовые убийства и экзекуции, немедленной казни без суда и следствия? После осмотра Ордруфа, одного из вспомогательных лагерей Бухенвальда – фабрики смерти, достойной пера Иеронима Босха, генерал Джордж Паттон кричал из своей машины: «Видели, что творят эти сукины дети?! Что творят эти ублюдки! Не смейте брать их в плен!»[74]

Однако Денсон и его коллеги из военно-юридической службы были убеждены,[75] что без судебных процессов обойтись нельзя – надо не только наказать виновных, но и обнародовать ужасающие факты для нынешних и грядущих поколений. Узнав, что именно американские солдаты видели в Дахау, и получив другие доказательства, Денсон, по его словам, «был готов уверовать во что угодно».[76] Поэтому, когда ему приказали вести следствие как можно быстрее, он охотно подчинился. Свидетельства о массовых казнях перевесили все.

Главным следователем Денсона был Поль Гут.[77] Он родился в Вене, в семье евреев, получил образование в Англии, затем переехал в США и почти сразу же попал в лагерь Ритчи (штат Пенсильвания), где проходил разведывательную подготовку наряду с другими беженцами-евреями из Германии и Австрии. Лучший в своем классе, после окончания учебы он продолжил подготовку в Англии. Впоследствии его перевели во Фрайзинг, где он стал одним из самых эффективных армейских дознавателей.

Однако, когда Гут предстал перед арестантами, которых содержали в тех же бараках, где недавно находились их бывшие узники, вряд ли он произвел на них устрашающее впечатление. Скорее наоборот: эсэсовцы ожидали немедленной казни – Гут же перечислил имена сорока надзирателей, которые должны предстать перед американским военным трибуналом, сообщил, что они свободны в выборе адвокатов (чьи услуги будут оплачены за счет победителей) и при желании могут вообще не давать показаний. Как отметил Джошуа Грин, биограф Денсона, «немцы не верили собственным ушам».[78]

На открытии процесса 13 ноября 1945 года зал был переполнен.[79] До Международного военного трибунала в Нюрнберге оставалась еще целая неделя, поэтому здесь присутствовали многие важные лица, например, генерал Уолтер Беделл Смит, начальник штаба Эйзенхауэра, и Клод Пеппер, сенатор от Флориды. Было и немало журналистов, причем самых маститых, таких, как Уолтер Липпман[80] и Маргерит Хиггинс.[81] Однако и Липпман, и Хиггинс даже не досидели до конца первого заседания и перебрались в Нюрнберг, а к концу недели за ними последовали и все остальные газетчики – там предстояло более масштабное мероприятие, обещавшее громкие заголовки. Вскоре освещать судебные процессы в Дахау остались только Хейденбергер и корреспондент «Старз энд страйпс», официального издания американского Министерства обороны.

Итак, все сорок обвиняемых были удивлены, что их вообще судят, а все зрители – тем, как Денсон ведет процесс. «Немцы, незнакомые с американской судебной практикой, буквально пленились его театральностью»,[82] – отмечал Хейденбергер. Денсон занял место прокурора и начал отлично поставленным голосом: «Представляем на рассмотрение суда…» Публику очаровал не только его мягкий южный акцент: «Он умел располагать к себе людей, что, само собой, шло на пользу делу».

Начинающего репортера еще более поразило то, что Денсон сразу же стал относиться к нему как к полноценному журналисту. «Знаете эту американскую манеру во время разговора закидывать ноги на стол? – иронизировал Хейденбергер годы спустя. – Вот примерно так он себя и вел – совершенно непринужденно, будто видел во мне настоящего газетчика».

Однако под нарочитым дружелюбием Денсона скрывалась железная решимость выиграть дело в отношении всех подсудимых. В отличие от Нюрнберга, на этом процессе судили не организаторов, а исполнителей, поэтому им не могли предъявлять обвинение в преступлениях против человечности. Вместо этого Денсон решил доказать, что персонал концлагерей отлично понимал, в чем заключается их цель, и что они совершали преступления группой лиц по предварительному сговору.[83] В таком случае не было необходимости доказывать вину каждого конкретного преступника.

Во вступительном слове долговязый алабамец кратко изложил суть дела: «Мы предъявим многоуважаемому суду доказательства того, что здесь, в Дахау, в течение долгого времени реализовывался план по уничтожению людей. Мы предъявим доказательства, что жертвами этого запланированного истребления были гражданские лица и военнопленные, не желающие подчиняться игу нацизма. Мы предъявим доказательства, что этих людей морили голодом, подвергали экспериментам, как подопытных крыс, и принуждали к изнурительному труду; что содержались они в бесчеловечных условиях, где были неизбежны болезни и смерть… и что каждый из обвиняемых являлся винтиком этой машины уничтожения».[84]

Адвокаты выступали категорически против положения о «винтиках машины», но безуспешно. Впрочем, позднее от подобного подхода отказались, и большинство судебных процессов ориентировалось на конкретные деяния, совершенные ответчиками.

В отличие от Нюрнберга, где доказательная база строилась на изобличающих документах самих немцев, в Дахау упор сделали на свидетелях, длинная череда которых давала ужасающие показания о повседневной работе фабрики смерти. В том числе и о последнем транспорте евреев из Дахау. Как свидетельствовал Али Куки, заключенный-албанец, 21 апреля в принудительном порядке в вагоны загнали 2400 евреев, а 29 апреля, когда армия США освободила лагерь, эти самые вагоны оказались полны трупов.[85] Куки и другие заключенные окрестили состав, так и не покинувший станцию, «поездом смерти». Выжило лишь 600 заключенных, добавил он. Надзиратели никого не подпускали к составу, пока люди внутри умирали от голода.