Таинственный возлюбленный - Джулия Сеймур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И потом я еще долго спрашивал Мануэлито:
— Неужели тебе совсем не было страшно?
А он мне все время твердил:
— Нет. Я и не думал об этом. Ведь надо было поскорее прогнать наглеца. Только потом, когда я уже стоял, обнимая коня, меня так заколотило, что я успокаивал скорее себя, чем Бабьеку.
Вскоре после этого случая Мануэлито вслед за старшим братом уехал в Мадрид и там поступил в королевскую гвардию, а я отправился учиться к святым отцам, в монастырь тринитариев[17]…
Маленькая Клаудилья, подперев тонкой ручонкой голову, слушала рассказ святого отца, смотрела, как пляшут пылинки в мутных лучах каморки церкви Иеронима и представляла себе сказочного принца. Она часто мечтала о том, что однажды он каким-нибудь чудом узнает о существовании бедной маленькой девочки и на своем горячем Бабьеке приедет за ней в их нищую Бадалону. Но урок заканчивался, чары рассеивались, и девочка снова возвращалась в размеренную жизнь глухой провинции, где царили тишь да гладь, да божья благодать, а также святая инквизиция и могущественный коррехидор[18].
* * *
В то зимнее утро Клаудилья проснулась от холода раньше обычного. Донья Гедета еще спала, выводя носом почти чарующую мелодию. За ставнями синел призрачный рассвет, и девочка подумала, что успеет сама сбегать к Франсине, чтобы дать своей бедной наставнице поспать еще хотя бы полчаса. Бесшумно одевшись, Клаудилья выскользнула на улицу, но, к ее удивлению, улицы, несмотря на столь ранний час, оказались полны народа. На каждом углу собирались кучки людей, мелькали пестрые юбки женщин и голые икры мужчин. По воздуху плыл невнятный гул, скоро сменившийся колокольным перезвоном с обеих церквей. Запыхавшаяся девочка вбежала в лавку, набитую покупателями до отказа.
— Вот до чего довела этих французов склонность к болтовне! Мы, испанцы, молчим, зато уж никогда не позволим себе подобного! — громче всех разглагольствовал сапожник Реквехо, потрясая номером «Газеты», которая раз в неделю прибывала в Бадалону из столицы. — Вы только послушайте, до чего дошли эти лягушатники! — С негодованием в голосе обращался к стоящим в очереди сапожник. — Казнили своего короля!
— Поднять руку на помазанника Божия! Само небо покарает их. — В суеверном страхе крестилась старая донья Марианна, работавшая на монастырской кухне.
— Что там небо, я слышал, наш новый фельдмаршал собирается объявить Франции войну, — вступил в разговор какой-то заезжий ремесленник.
— Да ну?!
— Провалиться мне на этом месте! Да разве Их Католические Величества потерпят такое надругательство над своими родственниками?! Ведь эти безбожники вот-вот казнят и королеву!
— Неужели они и на королеву поднимут руку? — с еще большим рвением принялась креститься донья Марианна.
— С этих извергов все станется. Они и дофина запросто казнят.
— Да что ты! Он ведь совсем еще мальчик!
— А им то что? С этой своей теткой Гильотиной они совсем озверели. Скоро друг другу начнут головы рубить.
— Воистину, воистину Бог покарает их! — молилась донья Марианна.
— Ну, наши им теперь зададут трепку, — довольно загудели молодые парни, которые вошли в лавку, привлеченные возбужденными голосами.
— Куда там, зададут, — презрительно буркнул грамотный сапожник. — Воевать-то у нас уж некому. Все вояки, поди, давно подались в Америку. Ну-ка, несколько миллионов уехало. А из тех, что остались, половина уже сидит сами знаете, где…
— Тише, тише! Или соскучился по зеленому посланцу? Попридержи-ка язык, дон Реквехо!
— Да ладно вам! Недаром пословица-то говорит, «Испания — родина великих мужей, Испания — их могила».
— Вот ужо тебе будет «ладно»!
— А как же королевская гвардия?! — не унимались парни.
— Ха-ха, вспомнили, гвардия, — вновь оживился насупившийся было сапожник. — Да кто этой гвардией командует? Вчерашний лейтенантишка, которого за одну ночь произвели в фельдмаршалы?! Да этот молокосос ни в тактике, ни в стратегии не разбирается. Я, дорогие мои, достаточно повоевал в свое время и знаю, — кипятился сапожник, выставляя на всеобщее обозрение свою наполовину деревянную левую ногу, — прекрасно знаю, сколькими талантами должен обладать настоящий полководец. И уж поверьте мне, эти таланты приобретаются отнюдь не в постели, даже если эта постель и…
— Тише, тише! — зашипели все на сапожника.
— А я слышал, — снова вступил в разговор незнакомый ремесленник, — что какой-то монах в Сарагосе предложил всем священникам собраться и пойти на Францию войной.
— Во-во-во! — в восторге завопил сапожник. — Воистину это было бы замечательно. Попов-то у нас раз в десять больше, чем солдат! Да и вся эта черная братия — сущие черти…
— Да тише ты, тише, черт! Тьфу, проклятый! Совсем голову потерял, — все крестилась и крестилась старая Марианна.
Только тут Клаудилья заметила, что один из парней смотрит на нее каким-то странным взглядом. Она уже не в первый раз ловила на себе такие непонятные взгляды мужчин, и взгляды эти изрядно ее пугали, даже несмотря на то, что мужчины обычно при этом сладко ей улыбались. Однако от этих улыбок все где-то там, глубоко внутри, холодело и сжималось, а по спине пробегал легкий озноб. Поэтому, воспользовавшись тем, что все забыли о покупках, девочка быстро протолкалась к прилавку и, купив фунт кофе, помчалась обратно, испуганная не на шутку. Так вот чем кончились все эти ведущиеся уже пару лет глухие разговоры отца и Гедеты о зверствах, происходящих в соседней Франции! Клаудилья, слышавшая их краем уха, всячески старалась не думать об этом, но живое воображение то и дело рисовало ей какие-то толпы, волосы в крови и осиротевших детей, бродящих по улицам. А самым ужасным, должно быть в силу своей непонятности и неизбежности, представлялась девочке таинственная тетка Гильотина, казавшаяся толстой страшной старухой с рынка, но с львиной головой на могучих плечах.
Все эти разговоры про лейтенанта, фельдмаршала и постель она совсем не поняла, зато новая весть о таинственной тетке сильно подействовала на ее детское воображение, и так, благодаря книгам, развитое не по годам. Неужели эта страшная старуха съела теперь самого короля Людовика?! Значит, уже никому и нигде нет от нее спасения! И Клаудилья неслась к дому так, словно ужасная тетка уже гналась за ней под все нараставший звон колоколов.
В доме, однако, царило спокойствие и даже некое оживление, сразу же почувствованное восприимчивой девочкой.
— Папа, на улицах говорят, что французы…
— Тихо, Клаудита, девочка моя. Бог с ними, с французами, у меня для тебя есть известие гораздо более важное. — Клаудилья совсем испугалась, ибо тон отца был непривычно торжествен и громок. Он поставил ее себе
