Белый слон - Александр Рубан

То есть, солнце-то грело, но не меня: я последнее время что-то стал мёрзнуть. Все мы, кто после Парамушира, какие-то мерзляки стали Помазанник, вон, и в штабе ватник не снял.

Шагов через двадцать у меня в голове что-то забрезжило. Что-то вроде надежды. Я ведь нигде в штабе не отметился — ни в приёмной, ни тем более, ТАМ, а на вахте ещё никого не было. Надо предупредить Нику: если спросят, пускай говорит, что мы этой ночью не спали. Да нет, её не будут спрашивать. Спросят меня. Что вы, господа ОТТУДА, я не видел никакой трансляции, даже личного сна не видел, потому что не спал. Ни я не спал, ни супруга моя не спала… Повестка? Святые сновидцы, кто же мог знать? Выходит, я прободрствовал повестку? Вот это ой… То есть, как: почему не спали? Экие вы, право, недогадливые, господа ОТТУДА! Чем занимаются ночью супруги, когда не спят? Вот и мы тем же… Словом, такая вот линия поведения на допросе. Дальше. Кто меня видел в штабе? Чижик-пыжик — но ему я даже не представился, настолько был взбешён. Самохвалов — он сам меня предупредил (о чём?), значит, не выдаст. Девочки… Девочкам я представился, но они скорее с Хельгой заодно, чем с НИМИ. Больше никто не видел, даже Помазанник. Это хорошо, что он меня не видел. Ещё месяц назад я был бы уверен в нём, но этот месяц он провёл в «Ключах». А там люди меняются. Для того и «Ключи», чтобы людей менять. Ну, а для дежурного офицера я — просто «лопух»-первосрочник. Ветераны пораньше приходят, чтобы воспользоваться льготой и покалякать с командиром о личных делах, и все ветераны ТАМ… Пуховик! Мой пуховик висит в гардеробе штаба… А почему он, собственно, мой? Жалко: хороший пуховик и почти новый. Но не мой. Я там нигде не отметился.

И всё. Транслируйте повторную повестку, полковник Включенной: первую я прободрствовал. Белыми нитками шито — ан не порвёшь!

Я бодро повернул обратно и столкнулся с Хельгой.

— Погоня будет? — спросила она без предисловий.

— А зачем? — я усмехнулся, снова обхватил плечи руками и стал приплясывать. — Куда я денусь?

— Дезертиров расстреливают?

— Не сразу. — Мне было весело. Тоже мне ведьма, ни черта не знает! Через неделю будет новая повестка: на тот случай если я не спал и не видел трансляцию первой. Вот ежели опять не явлюсь, тогда — да, очень даже возможно.

— Ты замёрз. — (Без тени вопроса).

— Ещё чего! Я просто перенервничал.

Приплясывать я перестал, а стоять было холодно. Хельга тронула меня за руку, и мы пошли дальше — прочь от моего дома. Не всё ли равно, куда сейчас идти? Я шагал деревянно, но старался не ёжиться. Хороший у меня был пуховик.

— А если явишься? — спросила Хельга. — По новой повестке?

Господи, ей-то что?

— Пошлют в дыру, какая попоганей… Однажды так было, и вместо Тифлиса я полетел на Парамушир. Но сначала трое суток заполнял бланки. ТАМ. Чуть в звании не понизили. Постращали, пожурили, пожалели, посоветовали меньше пить и спать ночами. Дали полуроту необстрелянных и послали обезвреживать Парамушир… Впрочем, для Парамушира все мы оказались необстрелянными. Там человеческий опыт ни черта не стоит, это всё равно что натаскать на уличные бои, а забросить в джунгли, или наоборот…

Я осёкся, потому что вдруг сообразил простую вещь: если повестка инспирирована ОТТУДА, то никакая новая дыра меня не ждёт, даже самая поганая. А равно и сослуживцев моих, пришедших сегодня, не ждёт никакое уютное местечко на нашем шарике. Ни Мадрас (где слоны), ни тем более, Рио, ни даже Ашгабат (в нём, говорят, опять неспокойно)… Нет ни одной машины на стоянке у штаба. Есть очередь ТУДА. Спустя неделю просто всё повторится — будет повестка, и я сам приду к НИМ в лапы.

— Виктор, куда мы идём? — спросила Хельга.

— Я — куда глаза глядят. А ты?

— А я рядом. Может, возьмёшь меня под руку?

Я взял её под руку. Сразу стало теплее. А может, просто спокойнее. Равнодушнее к перспективам. Впереди неделя. Целая жизнь. На Парамушире я так далеко не загадывал…

Мои глаза глядели вдоль проспекта Светлых Снов, который как-то незаметно перешёл в улицу Пушкина. Справа нас обгоняли конки. Слева от нас буксовали автобусы. Ещё правее, за рельсами, тянулся высоченный забор из стеклобетона. Ещё левее, за разбитой мостовой, бурлил овощной рынок. Потом рельсы повернули направо, в проулок между двумя заводскими территориями, а мы пошли себе дальше, к Белому озеру. Я там давно уже не бывал. Там, почти напротив озера — дом, в котором я родился. Деревянный. Там три деревянных дома, каждому по сто пятьдесят лет, а за домами высоченный забор из стеклобетона, а за забором — территория «Кибероптики», где работает мичман Ящиц из Отдельного Парусного. Повезёт ли ему на днях ошибиться дверью?..

— Виктор! — Хельга подёргала мою руку.

— Да?

— Повестки не было, Виктор!

— Спасибо, Хельга, я это уже слышал. Кстати, — не помню, говорил ли я тебе, что я женат?

— Если надо бежать или драться, ты соображаешь быстрее.

— Уж так натаскан… Лучше скажи мне, колдунья: что ОНИ затевают? Что ИМ нужно от нас, парамуширцев?

— Я не знаю.

— Странно. Помнится, кое-кто говорил, что знает всё.

— Я знаю всё — о тебе. А то я могу знать о НИХ?

— Жаль, лучше бы наоборот… А обо мне откуда?

— От тебя.

— Гм. И когда это я успел.

— Сразу. У тебя разве не было: посмотришь на человека — и знаешь о нём всё.

— Я не колдун, Хельга.

— Это ещё не колдовство. Это… такая неизбежность. Ну, как звезда падает — значит, так суждено. Падает и горит, изо всех сил светит… Это жизнь. Я её вижу.

— Это смерть, если уж на то пошло. И если уж на то пошло, звёзды не падают. Падают метеоры: песчинки, пылинки. Камешки.

— Да. Но становятся звёздами.

«На миг, Хельга. На очень короткий миг!»

«Разве мало?»

У неё были зелёные глаза.

Глава 6. Сказка о неизбежном

Это жизнь…

А если камешек так не считает? А если ему хорошо и спокойно лететь в никуда, леденеть в ледяных просторах и просто существовать? Если он вопит на всю Галактику (но его не слышат): «За что? Я ведь просто летел по своей орбите, я никому не мешал, не надо! Уберите с моего пути эту голубую безобразную громадину!..»?

Он всё равно сгорит — падая и светя изо всех своих сил. Это такая неизбежность.

Может быть, его даже никто не заметит…

Глава 7. Улыбка мичмана

Мичман Ящиц оказался заметной фигурой на «Кибероптике». Вахтёр, во всяком случае сразу понял, кого мы ищем, и посоветовал подождать «морского волка» возле проходной — он должен был вот-вот подойти с обеда. В заводскую столовку Яша не ходит, всегда дома обедает. Не потому, что экономит, а скорее, наоборот, поскольку потребляет исключительно молочные продукты с рынка, овощи оттуда же и йодированную водку, приготовленную по особому рецепту. И уж Бог весть, как он умудряется их совмещать, молоко и водку. А всё потому, что в своё время (было это года два тому назад в Охотском море) мичман вконец испортил себе печень радиоактивной рыбой, вот и пришлось ему перейти на молоко и водку. Причём от магазинного молока Яшу ещё круче схватывает, а на рынке брать — какая уж тут экономия! По выходным человек работает на свою печень — все из-за той чёртовой рыбки. И ведь знать-то они, конечно, знали, что рыбка «звенит». Не могли не знать: радиометры у них на борту обязательно были, но жрать-то всё равно хотелось, а на голых макаронах, сами понимаете… Да вот он и сам идёт, Яша Ящиц, наш «морской волк» — вон, видите, верста коломенская, рыжая. Рот до ушей и к бабам цепляется — значит, опять печень скрутило. Когда печень отпустит, ему не до баб — работать спешит. Над цехом пыль столбом, и сюда слышно, как он начальство на херах носит. А вас, Яков Тимурович, дожидаются! Посетители до вас, прям как до генерал-акционера: барышня вот и ваш сослуживец при ней говорят, что с Парамуширу, вы бы мне, Яков Тимурович, рецептик ваш записали, а? Мой-то на днях дембельнулся и вертается скоро, внучок-то мой оттуда же, где и вы были, вертается, и тоже с печенью — запишете рецептик, а? Сколько туда йоду, сколько чего, и как, чтобы молоко не свернулось, а, Яков Тимурович? Приснился мне Славик мой, оттуда приснился, поздравь меня, деда, с дембелем, говорит, вертаюсь, мол, — и улыбается, а самого крутит, уж так крутит…