Большая Жемчужина - Герцель Новогрудский

Минданаец выжидающе смотрел на своего пассажира. Что он только не придумает, богатый бездельник!

А господину Деньги уже не терпелось Он велел торговцу выгрузить весь товар, который тот возил с собой на катере.

«НЕТ», — СНОВА СКАЗАЛ НКУЭНГ

Скоро на белый коралловый песок возле садка были свалены куски пёстрой ткани, ножи разной величины, наборы рыболовных крючков, топорик, острога, котелок, три медных таза и среди них тот большой, круглый, блестящий, который в прошлый приход шхуны Нкуэнгу не удалось приобрести.

Последним минданаец торжественно вынес патефон в красивом пластмассовом футляре, с никелированной ручкой и с диском, верх которого был оклеен шершавым сукном, зелёным, как листья бананов.

Нкуэнг знал, что такое патефон. Это одно из чудес, придуманных белыми. Его привозил на остров вербовщик, когда уговаривал людей ехать на ананасные плантации. Он крутил никелированную ручку, зелёный диск с чёрной, положенной на него пластинкой вращался, и по всему острову разносилась громкая, красивая, весёлая музыка. Под эту музыку хорошо танцевалось, Полированный ящик мог петь тоже. Хором и в одиночку. То мужскими, то женскими голосами. Всё зависело от того, какую пластинку положить на диск. После того как вербовщик уехал, островитяне ещё долго вспоминали про патефон. Очень хотелось, чтобы красивая громкая музыка из полированного ящика звучала на острове. Нет ничего лучше весёлой музыки.

Товара минданаец вынес долларов на сто и решил, что хватит, выглядит достаточно внушительно. Ни американец, ни Нкуэнг всё равно не разберутся, что сколько стоит.

Куча добра получилась в самом деле внушительная. Господин Деньги встал перед нею и велел Чуонгу пустить в ход киноаппарат. Забавно всё это будет выглядеть на экране, когда он станет крутить дома заснятую ленту и давать свои пояснения.

После того как аппарат отжужжал, американец поманил к себе Нкуэнга.

Нкуэнг подошёл.

— Посмотри, — сказал господин Деньги, — всё, что ты видишь здесь, — твоё. Я тебе всё это отдаю, а ты мне отдаешь прилипалу. — Господин Деньги осклабился: — Тебе очень повезло.

Минданаец больше не ленился. Он перевел речь американца слово в слово.

Охотник слушал. Охотник глядел. Сердце его бешено билось. Значит, белый предлагает ему всё то, что выложено на песке, — и патефон, и медный таз, и куски тканей, и острые рыболовные крючки, и крепкие стальные ножи, и хорошо загнутую острогу, и топорик с удобной ручкой, и котелок… Очень полезные вещи, очень нужные. Получив их, можно в одну минуту стать самым богатым человеком на Тааму-Тара.

Руки сами собой тянулись к богатству. Но Нкуэнг удержался. Нет, он ещё не сошёл с ума. Ведь за все это надо отдать белому Большую Жемчужину. Никогда!

Придав лицу равнодушное выражение, океаниец отвернулся от белого и его добра. Что ему патефон, что всё остальное!.. Он не расстанется с Большой Жемчужиной даже за сто патефонов, хотя бы все они играли одновременно; он не отдаст прилипалу даже за гору медных тазов. Там, где дело касается Большой Жемчужины, никакой торговли быть не может. Она ему друг, она его кормит, она не продаётся.

— Нет, — коротко бросил Нкуэнг минданайцу.

Ему хотелось поскорее кончить пустой разговор. Сегодня он должен и омаров половить.

Минданаец попытался уговорить охотника, хотя заранее был уверен, что попытка ничего не даст.

— Послушай моего совета, Нкуэнг, — примирительно заговорил торговец, — возьми, что тебе причитается, и отдай прилипалу. Не надо сердить белого. Если белый рассердится, плохо будет.

Нкуэнг пожал плечами. Почему нужно поступать так, как хочет белый, а не так, как хочется самому?

И охотник снова сказал «нет». А сказав, решительно зашагал к дому.

ЯРОСТЬ БЕЛОГО

Спина удаляющегося Нкуэнга, всю жизнь вдыхающего воздух морских просторов, была шоколадного цвета, крепкая, мускулистая, широкая в плечах и узкая в поясе.

Однако американца эта крепкая голая шоколадная спина с хорошо развитыми мускулами привела в негодование, близкое к неистовству. Как, черномазый смеет показывать ему спину! Черномазый смеет говорить ему «нет»! Черномазый смеет срывать великолепную съёмку! Такую наглость терпеть нельзя.

— Стой, чёрный! — в ярости крикнул господин Деньги.

Но Нкуэнг шёл своей дорогой. Под навесом хижины его ждало с вечера заготовленное вяленое мясо. Два-три омара сегодня обязательно попадут в котелок. Ребята будут довольны.

На возглас белого он не обратил никакого внимания. Даже не обернулся.

— Стой! — снова крикнул господин Деньги, весь наливаясь кровью.

Он кричал, хотя понимал: кричать бесполезно. Ведь крик сотрясает воздух, и только. Тут нужно предпринять что-то другое. Нужно не горлом действовать, а кулаками. Избить негра, что ли? Свернуть ему скулу, помять ребра. Он это сделает неплохо, он ведь занимался когда-то боксом. Негр надолго запомнит его урок.

Приезжий собрался в несколько прыжков нагнать охотника, но остановился. Какой толк? Подумаешь, геройство: черномазому тумаков надавать. Об этом даже вспоминать будет неловко, а уж рассказывать — тем более.

НОВАЯ ИДЕЯ

Тут вдруг господина Деньги осенило. Опять. Как предыдущей ночью. Он снова сам от себя пришёл в восторг. Молодец! Умница! Золотая голова! То, что он придумал, позволит ему снять сценку куда более интересную, чем ловля черепах.

Однако нельзя медлить. Дорога каждая секунда.

Господин Деньги выхватил аппарат из рук оторопевшего минданайца и навёл объектив на удаляющегося охотника. Послышалось знакомое жужжание.

Жужжащий звук недолго буравил воздух. Белый нажал на кнопку. Всё. Достаточно. Снято именно столько кадров, сколько нужно. Надпись, сопровождающая их, будет такой: «Не пожелав отдать свою прилипалу за целую кучу добра (куча добра уже снята), упрямый туземец удаляется. Он проявил неуважение к белому, и белый его проучил».

Снимать дальше господин Деньги не мог. Он должен был сам участвовать в съёмке и передал аппарат минданайцу.

— Теперь ты будешь снимать, Чу, — сказал он.

Владелец шхуны вопросительно посмотрел на своего пассажира:

— Что снимать?

— Снимай меня и снимай чёрного, — пояснил американец. — Много снимай. Крути, не жалей… Только сначала задержи его, крикни, чтобы остановился. Он тебя послушается.

Минданаец спешить не любил. Сузив и без того узкие глаза, он прикинул в уме, как обернётся для него дело, задуманное белым. Выходило, что обернётся с пользой. Ведь если он будет снимать, значит, американец за съёмку будет платить. Так договорились. А раз американец будет платить, значит, охотника следует вернуть. Без него съёмка сорвётся.

Обдумав всё, торговец позвал океанийца:

— Эй, друг Нкуэнг, погоди, дело есть!

Нкуэнг не хотел оборачиваться на голос белого, но обернулся на голос минданайца. В голосе белого было презрение, в голосе минданайца — другое. Минданаец назвал его «друг». Когда слышишь слово «друг», нельзя не откликнуться. Так считал охотник. Он не знал, что друзья бывают настоящие, но бывают и фальшивые.

НКУЭНГ ОБЕРНУЛСЯ

Нкуэнг обернулся.

Только этого господин Деньги и добивался. Ему нужно было, чтобы Нкуэнг обернулся. Негр должен видеть, чем занят белый.

И Нкуэнг увидел.

Правда, не сразу.

Сначала он посмотрел в сторону минданайца. Ведь именно минданаец позвал его.

Торговец занимался вполне безобидным делом: держал в руках жужжащий ящичек со стёклышком и снимал.

Тогда взгляд охотника переместился туда, куда был направлен объектив киноаппарата. Захотелось посмотреть, что минданаец снимает.

Лучше было бы не смотреть. Минданаец снимал белого. А белый вытворял нечто страшное. У Нкуэнга от увиденного в глазах потемнело.

Белый переворачивал садок, в котором плавала Большая Жемчужина.

Да, именно так. Наклонившись вперёд, упершись сильными ногами в песок, ухватив сильными руками борт полузатопленной лодки, американец мерными движениями раскачивал её.

Лодка была тяжёлая, в ней было много воды, но белый всё-таки кренил лодку то в одну, то в другую сторону. Он был очень здоровый, этот господин Деньги.

Крен лодки становился сильнее. Вода перекатывалась от борта к борту. Вода теперь сама помогала валить садок.

Шея американца побагровела, мускулы вздулись, ботинки ушли глубоко в песок. Ещё рывок. Вода хлынула из садка потоком. Лодка перевернулась. Прилипала, распластавшись в воздухе, отлетела шагов на десять в сторону и судорожно забилась в горячей коралловой пыли.

Охотник в ужасе смотрел на Большую Жемчужину. Изо всех сил ударялась рыба о землю, будто надеясь, что заставит её дать влагу. Воды! Воды! Воды!

Охотник видел и американца.