Последнее приключение - Хаймито Додерер

— А может быть, она решила, что вы уже успели обо всем поговорить со мной, — вставил сеньор Руй.

— Ну, пускай что хочет, то и решает, — сказал Фронауэр, — я собираю котомку, как говорят на моей родине.

— А теперь, сеньор Гамурет, — сказал испанец, после того как пажи снова наполнили кубки, — я хотел бы еще кое о чем доверительно с вами побеседовать.

— Говорите как на духу, за мной дело не станет! — воскликнул Фронауэр и поставил кубок на стол.

— Есть тут одно бедное сердце, которое совсем исстрадалось по нашей милостивой госпоже. Нам-то, похоже, этого не понять, но это так. Если вы выходите из игры, бедняге можно было бы помочь.

— А Лидуана?

— Последуй предложение с вашей стороны, она, возможно, разумно и даже слишком разумно рассудила бы в пользу более мужественного вида, более высокого звания, более зрелого возраста. Но тоже вполсердца — вот как и вы, — хотя означенной половиной сердца наша милостивая госпожа, как мне кажется, умеет управлять уверенно и ловко. Мне такого даром не нужно. Но если кто-то другой убежден, что от этого зависит его жизнь или смерть, я охотно готов прийти на помощь, если это в моих силах.

— В старые времена, — медленно и раздумчиво проговорил Фронауэр, кое-где люди верили, что в новом доме счастливо живется тогда, когда в основании его замурован живой человек, и по большей части для этой цели приносились в жертву бедные пленники. Но что до меня, я не хотел бы жить над заживо погребенным сердцем. Однако скажите: кто он?

— Сеньор Говен.

— Сеньор Говен! — воскликнул Фронауэр, и какое-то растроганное выражение появилось на его лице. — Вот уж чего не заметил так не заметил. Видно, крепко пришлось юному рыцарю стискивать зубы; а может, Гамурет и в самом деле много глупее, чем на вид.

— Он держал себя в руках, это было похвально и нелегко.

— Еще бы! Но скажите, сеньор Руй, может ли он надеяться?

— Мне кажется, сейчас для него настал самый подходящий момент просить ее руки. Поскольку мы оба все еще медлим, она решится.

— И тот, кто любит всем сердцем, получит полсердца взамен.

Они помолчали некоторое время. Фронауэр поднялся, прошел снова под аркой из листвы и цветов и встал на фоне голубого неба, там, где незадолго до того стояли они оба.

— Тогда у меня к вам есть просьба, сеньор Руй, — сказал он после паузы.

— Считайте, что она уже выполнена, — по рыцарскому обычаю, ответил испанец, все еще сидя на оттоманке.

— Не согласились бы вы вместе со мной просить руки нашей милостивой госпожи для юного рыцаря? Вы знаете, что по ритуалу тут надобны двое. Не сделать ли нам это безотлагательно, сразу и тем самым покончить со всеми сомнениями и восстановить мир и спокойствие при Монтефальском дворе?

— Превосходная мысль! — воскликнул де Фаньес, вскочил с оттоманки и энергично ударил по протянутой Фронауэром руке. — Именно безотлагательно! Прямо завтра!

— Прямо завтра! — смеясь, повторил Гамурет. — А теперь — к сеньору Говену! Где он прячется?

— Да вон он! — вскричал испанец, указывая на дорожку, видневшуюся внизу под лесенками и галереями. — Во всяком случае, его паж. Беги ему навстречу, Патрик, и скажи, что мы с сеньором Гамуретом ожидаем здесь сеньора Говена для очень важного разговора.

Юный англичанин легко и стремительно помчался по дорожке.

— Из него выйдет толк, — заметил Фронауэр, глядя вслед убегающему мальчику. — Хорошая, благородная кровь.

— Я возьму его о собой, когда отправлюсь в путь, — сказал сеньор Руй.

Говен стоял перед обоими рыцарями, и обретенное им на парковой скамье спокойствие лишь гладким, прозрачным слоем прикрывало возбуждение, явственно читавшееся в лице. Сеньор Гамурет дружески взял его за руку и заговорил.

— Сеньор Говен, — сказал он, — мы намерены кое о чем вас попросить. Речь идет ни много ни мало о том, чтобы вы, если у вас есть нужда в двух просителях перед герцогиней, избрали нас обоих, сеньора де Фаньеса и меня. Мы надеемся, что вы на это согласитесь и что, сделав предложение герцогине, вы наконец-то вернете замку Монтефаль желанный мир и покой. Мы оба этого сделать не можем, да и не питаем таких намерений. А вы, если можете, сделайте это — и располагайте нами обоими, от души готовыми вам услужить.

— О сеньоры… — пролепетал Говен и, все наконец уразумев, сначала пожал руку Фронауэру, а потом, протянув обе руки к сеньору де Фаньесу, упал в объятия своего прежнего господина.

— Мы сделаем это завтра, — сказал сеньор Руй.

— Как мне благодарить вас? — воскликнул Говен, уже даже и не пытаясь сдерживаться перед друзьями. Потом он облегченно вздохнул. А они снова вышли из беседки на вольный простор, где солнце уже клонилось к закату, затопляя сады и башни потоками своих золотых лучей.

Снизу, с террас, послышались голоса, звонкий смех, мужской и женский, веселая беготня. Откуда-то вынырнул паж, поклонился и сказал, что герцогиня вместе с придворными дамами и господами играет внизу в мяч и что, заметив трех сеньоров, она пожелала с ними побеседовать.

Они начали спускаться вниз.

Герцогиня распорядилась прервать игру и сидела сейчас на каменном возвышении, расположенном полукругом в глубине сада и наполовину затененном свисавшими сверху гирляндами синего горошка. Придворные — дамы и господа — стояли по обеим сторонам на площадке, выложенной желтой галькой. Повсюду валялись разноцветные мячи — красные, желтые, голубые, а в руках у всех были корзиночки, тоже с мячами; по условиям игры полагалось забрасывать мячи в корзиночки, и у каждой партии был свой цвет, причем цвета не должны были перемешиваться; поэтому все старались ловить мячи своего цвета и избегать чужих, забрасываемых противниками.

— А вот и наши рыцари ордена Истребителей дракона, — сказала Лидуана, в то время как Родриго, Гамурет и Говен, каждый со своим пажом позади, поочередно подходили к ней и отвешивали галантные поклоны с разворотом в поясе.

Замечание герцогини вызвало у окружающих господ приступ почти неприкрытого веселья; оживление легкой волной пробежало по толпе придворных. Лидуана с улыбкой скользнула взглядом по могучим плечам Фронауэра, склонившегося к ее руке, и вдруг с пристальным интересом посмотрела на его пажа.

— Как бы мне хотелось, — сказала она, — посвятить в рыцари тебя, Эрик, ведь ты мужественно встретил лицом к лицу ту же опасность, что и наш сеньор Говен. Но в свои четырнадцать лет ты, к сожалению, еще слишком молод, чтобы носить белый пояс. Ну, все еще впереди. Может, со временем ты и проникнешь в тайну ордена Истребителей дракона, если тебе милостиво дозволяется присутствовать при собраниях этого капитула.

Расхохотаться, конечно, никто не расхохотался, но казалось, в самом шорохе платьев слышно было еле сдерживаемое веселье.

— С вашего позволения, — сказал Фронауэр, и тон его, пожалуй, был несколько резок, — из нас никто еще не истребил дракона…

— Наша милостивая госпожа считает нас более важными и серьезными, чем мы есть на самом деле, — с легкой улыбкой вмешался Родриго, — но уж если мы что и основали, то отнюдь не орден. Всего лишь веселое содружество людей, которым приятно быть вместе.

— Последнее, кажется, верно, — заметила герцогиня. Выпрямив стан и упершись ладонями в сиденье, она откинулась на его спинку и некоторое время разглядывала трех рыцарей, стоявших перед ней как бы в сомкнутом строю. — Ваше сердечное согласие меня поистине радует, сеньоры, продолжала она и вдруг добавила: — Однако ж мне очень хотелось бы проникнуть в вашу тайну!

— В какую тайну, ваша милость? — спросил на этот раз Говен. Он несколько подался вперед и выглядел почти испуганным.

— Тайну того, как драконов если и не убивают, то, во всяком случае, обращают в бегство.

И вот тут умный сеньор Руй не успел вовремя вмешаться, его опередил Фронауэр:

— Прошу прощения, но, сказать попросту, эти твари, похоже, неохотно жрут людей, закованных в железо. Они не в их вкусе.

— И не в моем тоже, — сказала Лидуана, быстрым взглядом смерив Фронауэра с головы до ног, — хоть я и не дракон.

Теперь дозволительно было рассмеяться, что все и сделали с явным облегчением.

— Играем дальше! — крикнула Лидуана и порывисто встала. — Сеньор Говен, вот вам корзиночка, ваш цвет желтый, вы в моей партии!

Бесчисленные мячи один за другим взлетели в воздух разноцветным фонтаном. С земли мячей не подбирали, они так и валялись, где упали, а стоявшие поодаль слуги держали наготове запасы новых. Со смехом, беготней, прыжками и веселым гвалтом игра продолжалась сначала в садах у крепостных стен, где уже не различить было даже собственных бросков, потому что все расплывалось в лучах заката; потом она перекинулась в гулкую, длинную, выложенную цветными плитками аллею, во внутренний дворик, разлилась по лужайкам, бег становился все быстрее, броски все размашистей, смех все приглушенней; казалось, одинокие голубки воркуют там и сям за кустами, но то были дамы. За столы уселись, когда уже начало смеркаться; в свете бесчисленных огней темным зеркалом мерцало вино в плоской чаше, влажным блеском отливали горы плодов, соленым и багряным — крабы в мисках. Когда луна, подавляя весь этот гомон, залила своим светом лужайки и беседки, озарила пруды, по-новому, по-иному высветила глубокий лик садов, многочисленное общество уже совсем рассеялось. Говен удостоился в этой кутерьме пожатия руки герцогини — только жаркими пальцами коснулась она его ладони, но на какую-то секунду вдруг сдавила ее сильней, и рука у него похолодела до самого плеча, и сердце будто тоже подпрыгнуло вверх, в это плечо. Вскоре в лунном свете возле куртины он мельком увидел сеньора Родриго.