Волчья ягода - Анна Данилова

– У нее грипп! Похоже, и у меня тоже грипп, но я же не хнычу… Я спрашиваю тебя, сука, где деньги? Вытряхивай их из своей сумки без разговоров!

Она сидела не шелохнувшись. Все ее естество противилось такому обращению. Она ненавидела этого бледного, омерзительного типа, от которого и сейчас пахло так же, как тогда… Табаком, легким перегаром и еще чем-то мужским, тошнотворным… Она ненавидела сейчас мужчин ВООБЩЕ. Как биологический вид. Но и боялась страшно. Она и сама не могла понять, почему не отдает деньги, ведь ему достаточно одного удара, чтобы сбить ее со стула и повалить на пол, чтобы добить ногами… С него станется.

– Я начинаю подозревать, что ты не Анна Рыженкова. Та баба, о которой мне рассказывали, не могла бы так попасться, как ты… Привезла денежки, значит? И думаешь, что действительно существует папка, которую я собираюсь тебе отдать? Да кто ты такая, чтобы тебе вообще что-нибудь давать? Запомни – через неделю ты привезешь сюда еще столько же…

Сумка уже валялась на полу, а Матвей пересчитывал деньги. Все произошло в считанные мгновения. Одно движение – и деньги перекочевали в пластиковый пакет с изображением голой девицы.

Она не понимала, что с ней происходит. Неужели это конец?

Но теперь она ненавидела не только Матвея… Она испытывала ненависть еще к одному человеку. Именно сейчас, когда вдруг внезапно прозрела и поняла, как могло такое случиться, что она вообще оказалась в этой Богом забытой стране, куда возвращаться ей было столь же опасно, сколь счастливо и безмятежно она жила на ставшем ей родным острове Мэн.

Мила! Снова это ненавистное ей имя! Сестра, пусть даже и мертвая (хотя навряд ли такие, как она, умирают, они живут долго и переживают своих родных, высасывая из них кровь, как смертоносные клещи, питающиеся за чужой счет!), достала ее и отомстила за ту несчастную украденную тысячу долларов…

– Моя сестра действительно умерла? – спросила она шепотом, словно боясь нарушить тишину, воцарившуюся на какие-то несколько минут, пока Матвей прикуривал, прижимая к груди пакет с деньгами.

– А я почем знаю… Мы только выведали, что у тебя есть сестра, которая живет в С., как видишь, этого оказалось достаточным, чтобы выманить тебя… Видать, остатки русской крови еще бродят в тебе, раз ты могла купиться на такое…

И тут он застыл, с тревогой посмотрев на нее, как человек, который внезапно проговорился и теперь не знает, как понезаметней сделать вид, что ничего особенного не произошло и он не сболтнул ничего лишнего… Но Матвей явно проговорился: Анна поняла, что звонок из России, на который она попалась, был результатом усилий тех, кто стоит за Матвеем. И что история с похоронами сестры – плод ИХ профессиональной работы. Но десять тысяч фунтов, которые она привезла сюда – разве это сумма? Разве это вообще деньги, по сравнению с тем капиталом, которым она обладает и с помощью которого делает в год во много раз больше? И если люди, занимавшиеся ее поисками в течение трех лет, в курсе ее деятельности, то что мешало им запросить сто тысяч, а то и миллион?

Все это смахивало на какую-то игру, начало которой ей показали, а уж дальнейший ход событий, главной участницей которых ей еще предстояло стать, предугадать не смог бы и сам дьявол…

Чутье на этот раз подвело ее: она так и не смогла ухватить основную идею того, что произошло с ней в последнее время. С одной стороны, выходило, что шантажисты довольно неплохо осведомлены о ее прошлом и настоящем, но с другой – слишком уж ничтожной была запрашиваемая ими сумма, к тому же непонятны были причины ее предполагаемых частых вояжей в Москву. Кому понадобилось заставлять ее летать из Хитроу в Шереметьево и обратно, если принудить ее полностью откупиться и даже разорить ее было бы куда проще, находясь в Англии, где у нее под рукой вся необходимая для переводов на ИХ счета документация?.. Анна столько раз сама прибегала к шантажу и вообще занималась самыми непотребными в нравственном плане делами для вытряхивания денег из ослабевших компаний, буквально не сходя со своего кресла в офисе. Компьютер и телефон – вот средства, которыми она пользовалась для достижения желаемых результатов.

И она задала этот вопрос:

– Какой смысл мне летать туда-сюда, если требуемая сумма находится ТАМ, и перевести ее мне было бы куда проще, находясь там… Зачем вам было вызывать меня в Москву? Вы боитесь, что я обращусь в полицию? Но вы же и сами прекрасно знаете, что я не сделаю этого никогда… Чего вы от меня хотите? Вы убили Пола… Не отказывайтесь, я понимаю, что он показался вам лишним, и вы просто так, одним нажатием на курок лишили жизни умнейшего человека… Он лишь СОПРОВОЖДАЛ МЕНЯ, и больше ничего… Что мешает вам поехать в Англию, вытрясти из меня все оставшиеся деньги и после этого прикончить меня? Матвей, или как вас там! Кто за всем этим стоит?

Он открыл было рот, чтобы ей ответить, но в это время раздались гулкие удары в дверь, от которых задрожали стены.

– Все, хватит трепаться, и так столько времени потеряли… Это они! Они пришли за тобой… Извини, детка, но мне что-то неохота с ними встречаться… Они ребята такие – не любят сложностей. Оставайся здесь и постарайся быть с ними поласковей… Это У НИХ папочка с документами, а у меня теперь – твои денежки… Все мы люди смертные и хотим хорошо жить…

Она с ужасом смотрела, как он распахивает окно, вскакивает на подоконник и исчезает в фиолетовом проеме рамы… Он, человек, который каким-то образом что-то пронюхал про ИХ дела, про Интерпол и которому удалось встретиться с ней РАНЬШЕ них… Он, который обещал помочь ей оторваться от них и продать ей папку с документами, добытыми ИМИ, профессионалами из ФСБ, ценой трехлетних усилий, попросту подставил ее…

А разве она сама не виновата в том, что оказалась в ловушке, расставленной ее же слабостью? Иначе как можно назвать желание во что бы то ни стало приехать в Москву на похороны сестры, в Москву, вход в которую ей заказан; в Москву, тысячи законопослушных граждан которой, благодаря усилиям Анны Рыженковой, управляющей банком «Норд», остались обобранными до нитки?.. Как же она могла настолько забыться, чтобы потерять всякую осторожность и угодить в лапы ФСБ?

Дверь готова была слететь с петель, когда она, вскарабкавшись на подоконник, застыла над сверкающим при свете фонаря мокрым асфальтом тротуара. Второй этаж. Чтобы переломать все кости – достаточно и этой высоты. Но ведь Матвея-то нигде не видно, а это значит, что он не разбился. Спрыгнул, отряхнулся и побежал себе…

Сзади раздался страшный грохот, очевидно, рухнула дверь или что-нибудь в этом роде…

Справа от окна росла рябина, ее темно-красные гроздья напоминали сейчас какие-то кровавые сгустки, расплывавшиеся на глазах… Ближайшая к ней ветка, за которую Анна зацепилась, пытаясь перелезть на рябину, чтобы уже по стволу спуститься на землю, треснула под ее тяжестью, и она полетела вниз…

Ей повезло, под ногами был упругий газон, заросший подмороженной, но еще довольно мягкой травой. Если бы она упала на асфальт, она бы вряд ли уже поднялась…

Ладони ее кровоточили – она ободрала их о ветку, когда, скользя по ней, падала, пытаясь удержаться. Она бежала на свет, на освещенную улицу и почти ничего не чувствовала, кроме тяжести собственного тела. Сильно болело горло и почему-то живот.

Как ни странно, но никакой погони за собой она не заметила. На улице было удивительно тихо, и только редкие прохожие, закутанные до бровей в плащи и пальто, спешили домой, к своим домашним, к горячей еде…

Едва переводя дыхание, она свернула в какой-то темный проулок и остановилась, чтобы отдышаться. Она неожиданно разрыдалась, когда поняла, что оставила свою сумку в этой злополучной квартире. А ведь в сумке были ее кредитные карточки, немного наличных на текущие расходы и хорошо упакованное в целлофановый пакетик нижнее белье. Неужели теперь ей придется ночевать где-нибудь на вокзале?

И вдруг колени ее подкосились, и она чуть не лишилась чувств, когда до нее дошло, что в сумке остался и ее билет в Лондон… Самолет на этот раз вылетал из Москвы рано утром. Они с Полом собирались провести ночь в гостинице, а оттуда на такси добраться до Шереметьева… Но теперь Полу уже безразлично, в каком часу улетает самолет в Лондон…

Вик!

Она закрыла глаза и представила себе его лицо – небритые щеки, плотно сжатые губы, силящиеся сказать «нет» разводу, но онемевшие от предательства женщины, которую он создал, вылепил и вдохнул в нее жизнь… И, конечно, его глаза, темно-голубые, яркие, почти синие, с внимательными крупными зрачками, делавшими его взгляд жестким и одновременно печальным…

«Вик и тогда был красив и немного диковат, как все провинциалы, хотя слегка поправился, и вместо привычной гривы спутанных волос голову его украшала аккуратная, волосок к волоску, стильная прическа, делавшая его похожим на новорожденного нувориша.