Рождественское убийство - Агата Кристи

Он положил трубку, затем оглядел рассевшихся вокруг родственников.

— Вы какие-то все мрачные сегодня, — хихикнув, произнес он. — Что случилось?

— Ты послал за нами, отец… — начал было Альфред.

— О, прошу прощения, в этом нет ничего особенного, — поспешно перебил его Симеон. — Вы, небось, подумали, что это семейный совет? Нет, я просто немного устал сегодня и хотел попросить вас не беспокоить меня больше. Я лягу спать. Я хочу хорошенько отдохнуть и быть бодрым к Рождеству.

Он усмехнулся.

Джордж с серьезным видом пробормотал:

— Конечно, конечно…

— Прекрасный обычай — Рождество, — продолжал Симеон. — Сплачивает семьи. А что вы об этом думаете, Магдалена, дорогая моя?

От неожиданности Магдалена вздрогнула и разинула рот.

— О, о, да! — только и сумела вымолвить она.

— Погодите-ка, — сказал Симеон Ли, — вы ведь, кажется, жили с отставным морским офицером, — он сделал многозначительную паузу, — вашим отцом. Не думаю, что вы праздновали Рождество. Для этого нужна большая семья.

— Да… да… наверное, вы правы.

Симеон даже не обратил на нее внимания.

— Не хочется говорить о чем-либо неприятном в это время года, но знаешь, Джордж, боюсь, мне придется сократить немного твое содержание. Мне придется в будущем тратить на хозяйство больше, чем я рассчитывал.

Джордж побагровел.

— Но, послушай, отец, ты не можешь этого сделать!

— Вот как, не могу? — вкрадчиво произнес Симеон.

— Мне приходится много тратить. Очень много. Я не знаю, как свести концы с концами. Я и так навожу очень суровую экономию…

— А ты научи свою жену делать то же самое. Женщины это умеют. Они могут экономить даже там, где мужчины не помышляют об этом. Могут, например, шить сами себе платья. Моя жена, я помню, вечно занималась шитьем. Прекрасная была женщина, но смертельно скучная.

Дэвид резко поднялся.

— Садись, мой мальчик, — потребовал Симеон. — Еще разобьешь что-нибудь…

— Моя мать… — начал Дэвид.

— Твоя мать была безмозглым существом! И я начинаю думать, что эту ее черту унаследовали все мои дети! — Симеон внезапно встал. Красные пятна выступили у него на лице. Он злобно закричал на окружающих:

— Вы все не стоите и обломка пенни, слышите?! Меня тошнит от вас! Вы не мужчины! Вы недоноски — компания сентиментальных кретинов! Пилар стоит вас всех, вместе взятых! Черт меня побери, я уверен, что вы все не стоите и мизинца любого из моих незаконных сыновей!

— Послушай, отец, это уже слишком! — закричал Гарри.

Он вскочил с кресла и встал перед отцом с сердитым выражением на своем обычно добродушном лице.

Симеон немедленно накинулся на него:

— Все, что я говорю, относится и к тебе! Что ты делал до сих пор? Бродяжничал, да клянчил у меня деньги. Повторяю вам, вы все мне опротивели! Убирайтесь вон!!

Он рухнул в кресло, грудь его тяжело вздымалась.

Один за другим все потянулись из комнаты. Первым выскочил Гарри. Джордж вышел весь красный, с возмущенным видом. Магдалена выглядела испуганной. Дэвид был бледен и весь дрожал. Альфред шел, как во сне. Лидия проследовала за ним с высоко поднятой головой. Хильда задержалась в дверях и затем медленно вернулась назад.

Она остановилась перед стариком, и тот от неожиданности вздрогнул, открыв глаза и увидев ее. Было что-то угрожающее в этой фигуре, неподвижно застывшей перед ним.

— Что такое? — раздраженно произнес Симеон.

— В своем письме вы написали нам, — медленно произнесла Хильда, — что хотели бы собрать всю семью на Рождество и этим возродить старые традиции. Я поверила в это и убедила Дэвида приехать сюда.

— Ну, и что из того? — требовательно спросил Симеон.

— Вы действительно хотели собрать всю семью, но совсем не с той целью, о которой писали нам! Вы хотели перессорить их всех между собой, не так ли? Боже, помоги вам! Так вот как вы развлекаетесь!

Симеон хихикнул.

— У меня всегда было довольно своеобразное чувство юмора. Я не нуждаюсь в том, чтобы кто-нибудь другой понимал мои шутки. Главное, что я сам ими наслаждаюсь!

Хильда молчала. Старика на мгновенье охватило смутное чувство тревоги.

— О чем вы думаете? — резко спросил он.

— Я боюсь, — был ответ.

— Боитесь? Меня?

— Нет, не вас. Я боюсь за вас!

Произнеся эти слова, подобно тому, как судья произносит приговор, она отвернулась и медленным твердым шагом вышла из комнаты…

Некоторое время Симеон сидел неподвижно, не отрывая глаз от двери.

Затем он встал и проковылял к сейфу.

— Полюбуемся теперь на мои сокровища, — пробормотал он.

III

Без четверти восемь раздался звонок в дверь.

Трессильян пошел отворить. Когда он возвратился в буфетную, то застал там Хорбери, который вынимал из буфета кофейные чашки, с любопытством их рассматривая.

— Кто это был? — поинтересовался Хорбери.

— Суперинтендант[1] Сагден из местной полиции… Смотрите, что вы делаете!

Одна чашка выпала из рук Хорбери и со звоном разбилась.

— Господи, за что же это! — горестно запричитал Трессильян. — В течение одиннадцати лет я каждый день мыл эти чашки и ни одной не разбил. А теперь вы приходите сюда, беретесь не за свое дело — и вот результат!

— Простите, мистер Трессильян, — извинился камердинер. Его лицо блестело от внезапно выступившего пота. — Я, право, не знаю, как это получилось. Как, вы сказали, зовут этого суперинтенданта?

— Мистер Сагден.

Хорбери провел языком по побелевшим губам.

— А зачем… что ему было нужно?

— Он собирает деньги на организуемый полицией приют для сирот.

— Ах, вот как! — Слуга расправил плечи. Более естественным тоном он спросил:

— Он получил что-нибудь?

— Я сообщил о нем старому мистеру Ли, и тот велел мне провести суперинтенданта наверх и поставить на стол графин с хересом.

— Сколько попрошаек в это время года, — заметил Хорбери. — Старик, надо отдать ему должное, великодушен, несмотря на все свои прочие недостатки.

— Мистер Ли, — с достоинством сказал Трессильян, — всегда был щедрым джентльменом.

Хорбери кивнул.

— Это уж точно! Ну ладно, я пошел.

— Пойдете в кино?

— Наверное. Ну, я пошел, мистер Трессильян.

Он вышел через дверь, которая вела в комнату для слуг.

Трессильян бросил взгляд на большие стенные часы и отправился в столовую, где разложил по тарелкам булочки.

Убедившись, что все в порядке, он вышел в холл и ударил в гонг.

Одновременно с последним звуком гонга в холл спустился высокий, красивый мужчина с холеными усами — суперинтендант Сагден. На нем был синий костюм, застегнутый на все пуговицы, и двигался он с чувством собственного достоинства.

— Надеюсь, — вежливо заметил полицейский дворецкому, — вечером подморозит. Зима что-то очень задерживается в этом году.

— Эта проклятая сырость сильно влияет на мой ревматизм, — отозвался Трессильян, качая головой.

Суперинтендант выразил мнение, что ревматизм — мучительный недуг, и Трессильян проводил его до двери.

Заперев дверь, старый дворецкий несколько минут стоял, потирая лоб и вздыхая. Затем вернулся в холл. Лидия в этот момент как раз входила в гостиную. Джордж Ли спускался вниз по лестнице.

Трессильян ждал наготове. Когда в гостиную вошел последний гость — Магдалена, он распахнул двери и объявил:

— Ужин подан.

Слабостью Трессильяна был его интерес к женским платьям. Расхаживая вокруг стола и разнося напитки, он всегда мысленно давал оценку умению женщин одеваться к столу.

Миссис Альфред Ли, отметил он, была сегодня в своем новом платье из черной и белой тафты, украшенной цветами. Смелый узор, даже очень смелый, — не каждая женщина решилась бы надеть такое платье, но ей оно очень идет. Платье миссис Джордж Ли было, вне всякого сомнения, приобретено в каком-нибудь Доме мод. Должно быть, стоит немало. Интересно, что сказал мистер Джордж, когда ему пришлось уплатить за него? Мистер Джордж не любит тратить деньги — и никогда не любил. Миссис Дэвид — очень милая леди, но понятия не имеет о том, как одеваться. Для ее фигуры больше всего подошел бы однотонный черный бархат. Малиновый халат с узорами свидетельствует о плохом вкусе. Мисс Пилар — ну, с ее фигурой и прической не имеет значения, что на ней надето, она будет выглядеть прелестно в чем угодно. Сейчас на ней было дешевое белое платье. Ну, ничего, скоро мистер Ли позаботится о ее туалетах! Так всегда бывает с пожилыми джентльменами — юное личико может сделать о ними все, что угодно!

— Рейнвейн или кларет? — почтительно шепнул Трессильян на ухо Магдалене. Краем глаза он заметил, что Уолтер, лакей, опять подает зелень перед подливкой — это после всех его наставлений!