Варварство - Ринат Валиуллин

Авиа

Бокал винанечем закусить,некем зацеловать,день по дешёвке солнце продал,повязкой осталась связь.

Аэропорт. Люди метались,что им ещёвременным суждено.Вместо тебя уста кумачомскрашивало вино.

Всё. Проводил.Избавился от тела.Свободная касса чувств.Тянущее что-то больно кусало,не улетело?Вернулось.

Не отворачивайся

Не отворачивайся,я ещё люблю…Твоё недомогание хромоераскачивало веру на ходу,ходу часов, лишившихся покоя.

Не отворачивайся,я ещё с тобой,так преданна, что предала бы счастьеи, разругавшись напрочь с головой,безмозглая,невзгодам выпалила: «Здрасьте!»

Не отворачивайсястороной луныобратной, бледной половины,в отличие от слов, поступки менее умныно поразительно значимы.

Не отворачивайся, всё ещё люблю.Хранишь молчание,меняя внешнее на внутреннюю влагу,присутствие моё здесь не случайно.Я виноват лишь тем, что делаю во благо.

Не отворачивайся,я ещё люблю,то самолюбие перетекло в другуюлюбовь, которую краду,пожизненное получить рискуя.

Я бы выкурил папироску…

Я бы выкурил папироскупод души флегматичный мотив.О насущномвыстелит дым философскибирюзовых волнений залив.

Разбираться в них нету смысла,разбираться в себе рутина,в других?Пауза – это то, что повислово вдохновении никотина.

Я бы выкурил папироску,расстелившись удобно в закатепалёном

натюрмортом или наброском,затянувшись на автомате.

Любопытная дымкасойдётся с туманом,разлохматится связью,где улыбка зависит от солнца,там луна бесталанна.

Зубы жмут папироску,и нечем смеяться,на фоне раздумийгоризонты сойдутся в плоскость.Я не образумлюсь.

Непокорная

Я расчувствовался до самого сердца,а оно у тебя есть.Ощущаю его нагнетающий бум,разве встретились, чтобы раздеться?Промолчим, если выписано на лбу.

Я растрогался нежностью, ранилтак, как грубость едва ли способна.Встреча наша грешна исключением из правил,непокорная ты, будь всегда непокорна.

Беспощадная ты, будь всегда беспощаднак нелюбви, к привыканию, к боли, ко мне.Я умею любитьоставляя шрамы в душе, но не пятнаполусладкой вины на игристом вине.

Осколок

Расстегну прогулкой улицу,выйду, выскажусьбез единого слова,куполам, золотистым луковицампочтение выкажуот лица меня, городского

памятника архитектурыконца XX векаот Рождества Христова,у скалистых и хмурыхпобережий проспекта,где ночь поседела снова,

я воздвигнут родителями,лиричен и звонок,зачатый в потёмках,монументальный, язвительный,искусства осколоквлюблённый.

Мама

Мама, мама – священная песняот пришествия до прощания.Без мотива она уместна,упоительна без лобзания.

Символ женственности недостижимойи значения бытия.Не скользнёт незаметно мимомоего немого нытья.

Оплетая покоем властнымбеспокойство за мой портрет,образ выцветет, хоть в цветастоебыл когда-то давно одет.

Не спеши говорить в прошедшем,я скучаю по настоящей,может, счастья и не нашедшей,как меня, в колыбельном плаче.

Па-смурные дни

Причащалась улица небом,хотелось налить и себе,уйти от реального в псевдо,ничего не требуя.Чистота меня не отмоет,нужна винная исповедь,сжавшееся внутреннее выставить.Тухнет вода в покое?

Нажравшемуся благословениеи лёгкость тяжёлых дум,что содержит мозг толстосум,привычки погоды в явлениях,лишь человеческие дурные.Подливаем их другим и себе,распузырившись виной на винев пасмурные и смурные.

Флора и фавны

Когда на улице дождь,хочется продать всё, уехать подальше,но дальше Невского дело не шло,выходил, приручённый, гораздо раньше.Под беспорядочный свыше бегкремированных снежинокзонтами цвёл проспект.Возложенных на могилу настроения живосветились габариты предметов,подозрительным блескомкапало прямо в мозг.Отчего же радость так бедствуетили я её перерос?Дождь из детства не был таким противным,обоснованный в школе физически.

Я любил молодые ливниза флотилию спичечную.Я любил молодые побегивлаги, взошедшей с неба.Что-то есть в этом мокром от снегачистое, искреннее.Сейчас не до них.Убранство мыслейспрятано в зонтики,нет глаз, нет сердца,рука за стебель тоненькийскладного букета держится.

Не стать бы описью имущества вселенной…

Не стать бы описью имущества вселенной,увлёкшись потребительской заботой,монетой дешевеющей разменной,трудом на рынке, вроде мяса что-то.Мигренью болен век и состраданием,надолго арендована душав том мире, где на небе от отчаянияповесились и солнце, и луна.Слова устали возникать, противоречить,что бог и человек одна родня,когда творят, других не покалечиви понимая, что пришли не зря.

Я не люблю просто так

Я откровенно ветреный.Необходим единственный.Точки одной геометрии,только звучат воинственно.

Мне не нужны отношения,поднаторевший роман.Движим сюжет к разрушению,я начитался в хлам.

Близость моя беспечна,платье в который размир открывало в вечность,играешь ты или пас.

Радость, она откровенна,сегодня ты и никто,другая, что лучше, наверное,это и есть тепло.

Жадность до тела. Скупость.Разные по нутру.Желудку озеро супа,мне налейте весну.

Чёрствость застыла в хлебе,как лаконизм в словах.Я от тебя не бегал,как от себя впотьмах.

Бедность моих изреченийили объятий жестьтоже имеют значение,чтоб не пролезла лесть.

Мерзость простывшей ночидарит жертве маньяк.Я не умею пророчить.Я не люблю просто так.

Искушённого не искусаешь

Искушённого не искусаешь,совращенную не совратишь.Клонит шею изнеженный ландышот заката, что резок и рыж.

Поцелуй у двери провожает,утоляя в последний раз.Псевдоним теряешь – родная,не использовав полушанс.

Не скучай, даже если вечер,много будет ещё мужского.И не лей понапрасну на печень,обернётся с утра тоскою.

Ухожу, как однажды явился,как и ты польстилась однажды.Не природная это милость —погибать без любовной жажды.

С шариком ручки пинг-понг одиночествавыиграл, кто дописал.Сон на двоих принимаю за почести,выход в полуфинал.

Бутерброд

Постель с утра растерзана до дырне торжеством сражений,саблей света,как тосковавший на матрасе сыриз масла белоснежного и хлеба,

Нет в доме никого,и кажется снаружи —от шкафа к миске кошка босикомтрусила, вспоминая ужин.

Шкаф книжный заперт,как ненужный интеллект.В слух стрельнувший будильник-снайперсдвигает на великое скелет.

Сидела книга

Сидела на коленях книга,на подоконнике весна.Прошедшая любовь настигла,и отшумевшая онакасалась солнцем, как губами,страницы скучные паля,литературу поедалилучи и пальцы второпях.Сидела на коленях книга,там, где совсем недавно ты,чужая силилась интригапонятным словом и простымпрогнать навязчивое больно,кусавшее и ум, и душу.Мысль в прошлое ушла безвольновоспоминание жадно кушать.

Милый

Ах, милый Питер! Творческая слякотьпричудливой извилиной барокко.Твоя душа Невою вынуждена плакать,слезами каменными о высоком.

Безумный Питер, интеллектуал,не думай! Наслаждайся славой.Всё то, чего в тебе не наблюдал,на берегах обветренных представил?

Не плачь, зима

Не плачь, зима, уходить всегда трудно.Облезлые берега петляют по небу мутному,и люди, похоже, туда по водным спешат тропинкам,в разорванные снега, ныряя с опаской ботинком,как в рыхлые облака.Мокрые волосы леса причёсаны и блестят.Чтобы познать неизвестное,надо ускорить шаг.Чтобы создать весну,надо немногим больше:старую сбросить листвус плеч или с подошвы.

А