Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 гг. - Карл Абсхаген

Глава 4

Конец войны и революция

С возвращением в Германию наконец исполнилось желание Канариса – служить в подводном военном флоте. Однако прошло еще немало времени, прежде чем его послали на боевое задание. Сначала будущему командиру подводной лодки предстояло досконально изучить новый для него вид вооружения. После нескольких месяцев интенсивных тренировок Канарису вновь пришлось сдерживать свое нетерпение поскорее оказаться в зоне боевых действий. Дело в том, что теперь ему нужно было обучить свою будущую команду в школе подводников в Экер-фьорде. Наконец весной 1918 г. он получил в свое распоряжение подводную лодку, которую благополучно провел через Атлантику и строго охраняемый англичанами Гибралтарский пролив в Средиземном море, где с австрийской военной базы в Которе начал войну с торговым флотом союзников. Между тем Первая мировая война приближалась к своему неблагоприятному для Германии завершению. Как раз в тот период, когда Канарис стал единоличным командиром, наметился спад в боевых операциях подводных лодок. Принятые англичанами защитные меры – в первую очередь усовершенствование системы сопровождения торговых судов – сильно затрудняли применение подводных средств нападения, несмотря на героизм немецких моряков. Хотя Канарис и провел несколько удачных операций на транспортных путях союзников, как-то повлиять на общую ситуацию они уже не могли. В начале октября положение подводных лодок, базирующихся в Которе, резко ухудшилось. Повсюду, в Италии и на Балканах, разваливались фронты Тройственного союза. Солдаты уже не ограничивались лишь вспышками недовольства, а закидывали ранцы за спину и расходились по домам. На южнославянских землях вокруг Котора бушевало пламя восстания против остатков габсбургской монархии. Все дороги были блокированы. Ожидать подвоза топлива и боеприпасов из Германии не приходилось. На совещании у командования подводной флотилией было решено, что каждая подводная лодка должна самостоятельно попытаться пробиться в родную гавань Киля. В середине октября суда вышли из Котора поодиночке в море, а когда после полного опасностей плавания одиннадцать лодок собрались в проливе Скагеррак у побережья Норвегии, то получили из Киля радиограмму о восстании на военно-морском флоте. 8 ноября флотилия сомкнутым строем под боевыми знаменами вошла в гавань Киля. На мачтах стоявших на рейде кораблей развевались красные флаги. На другой день кайзер Вильгельм II бежал в Голландию, и депутат Шейдеман объявил со ступеней здания Рейхстага о полной победе немецкого народа.

Не трудно себе представить, как эта неудачная формулировка социал-демократического политика была воспринята офицерским корпусом, члены которого после нескольких лет тяжелых сражений и многих жертв оказались перед лицом военного и политического краха родной страны. Канариса тоже возмутили эти «социалисты», которых он считал главными зачинщиками подавленного в 1917 г. бунта на флоте[2], хотя в первые дни пребывания в красном Киле его не очень занимали различия между Эбертом и Носке, Шейдеманом, Диттманом и Либкнехтом… Почти 32-летнего морского офицера поражение Германии удивило меньше, чем многих его товарищей по службе. Ясный ум и богатый опыт, полученный во время пребывания в Чили, Аргентине и в Испании в 1916–1917 гг., уже давно подсказывали ему, что рассчитывать на победу нет оснований. Его не ввели в заблуждение успехи весны и лета 1918 г. во Франции, ибо он лично убедился, что подводная война не будет решающим фактором и не сможет долго противостоять смертельной для Германии тотальной блокаде. Пожалуй, здесь уместно заметить, что Канарис, как и полагается морскому офицеру, видел главного врага в Англии, но это представление никогда не перерастало у него в ненависть к англичанам. Его скорее можно было причислить к англофилам. Во всяком случае, он был высокого мнения о британском флоте, морской и боевой выучке его офицерского корпуса. Выросший в условиях беззаботного, безопасного детства и юношества, чуждый поэтому всяких комплексов, Канарис одинаково непринужденно общался с людьми разных сословий, высокого и низкого происхождения. Похожим было и его восприятие англичан: он видел в них равных себе противников. Никогда, даже в мрачные дни 1918–1919 гг., он не обнаруживал ни малейшей завистливой неприязни по отношению к англичанам, которая часто встречалась среди немецких морских офицеров и которая обусловлена комплексом неполноценности перед более старой морской державой и ее обширным флотом.

Как и большинство товарищей по службе, Канарис был монархистом, хотя вряд ли из политических убеждений. Вопрос о целесообразности той или иной формы государственного устройства не возникал у сына промышленника и профессионального военного. Офицеры кайзеровского военно-морского флота ощущали тесную связь с Вильгельмом II, который живо интересовался состоянием флота и постоянно заботился о его развитии. У каждого офицера молодых еще ВМС это чувство к своему главнокомандующему не уходило корнями в складывавшуюся сотни лет традицию, как в сухопутных войсках, а имело сугубо личностный оттенок. Не влияли на это чувство преданности и присущие кайзеру слабости, которые морским офицерам виделись яснее, чем кому-либо еще. Тем тяжелее восприняли они известие о бегстве кайзера за границу; тем, кто размышлял над случившимся – а к ним, безусловно, принадлежал и Канарис, – такое поведение казалось равносильным дезертирству. Ведь, в конце концов, присяга, если глубже вникнуть, вовсе не одностороннее выражение готовности к действию и жертве, а освященный именем Господа нерушимый договор, требующий и предполагающий обоюдную верность. Размышления Канариса в конце 1918 г. о бегстве кайзера и сути военной присяги помогли ему, как и многим высшим чинам всех видов вооруженных сил, значительно позднее, в 1934 г., дать правильную оценку клятве на верность лично фюреру, навязанной вермахту в нарушение конституции при содействии Бломберга после смерти Гинденбурга. Во всяком случае, когда несчастное отечество позвало его на борьбу с преступным режимом, он не стал отнекиваться, ссылаясь на присягу, обесцененную в его глазах.

Но давайте вернемся к ситуации в Киле в ноябре 1918 г. Монархия рухнула, сдерживающие узы военной дисциплины были разорваны. Подстрекательные речи красных агитаторов не могли не начать воздействовать на команды даже тех малых крейсеров, торпедных катеров и подводных лодок, которые не участвовали в мятеже и, сохраняя полный порядок на своих кораблях при безоговорочном подчинении своим офицерам, недавно вернулись в Германию. В условиях царившего в Киле хаоса, вызванного поражением в войне и революцией, единственной подходящей фигурой, способной восстановить порядок, казался социал-демократический депутат Носке. Некоторые офицеры не могли и помыслить, чтобы сотрудничать с социалистом. Другие предпочли вообще снять офицерский мундир, то ли потому, что были материально обеспечены и имели возможность переключиться на гражданскую профессию, то ли потому, что, обиженные холодным приемом на родине, решили попытать счастья где-нибудь в дальних странах. Канарис вполне бы мог благодаря семейным связям избрать первый вариант, а его знания жизни за границей и иностранных языков помогли бы ему неплохо устроиться за рубежом. Но он чувствовал слишком глубокую привязанность к своему делу и свою ответственность за судьбу отечества, которое не мог бросить в беде. Канарис не ломал голову над социальными и политическими причинами революции, но наблюдал сопровождавшую ее разруху и предвидел дальнейшие тяжелые потрясения, если не принять быстрых мер к ее сдерживанию. А потому он, долго не раздумывая, записался в «Корпус порядка», формируемый Густавом Носке.