Зюзюка, или Как важно быть рыжей - Екатерина Вильмонт

Кристинка – безумная оптимистка, и я легко и охотно заряжаюсь ее настроениями. Я вообще поддаюсь влиянию, правда, до определенного предела, а потом бунтую, но все же… Вот, к примеру, после беседы с Зюзюкой я почти не думаю о худородном дворянине. И тут, я вспомнила, что у меня ведь нет машины. А может, и не стоит ее покупать? Зачем мне она? Сейчас в Москве ездить такая мука, эти вечные пробки, наглые и неопытные водители, от которых сплошь и рядом не знаешь, чего ждать, жулики и вымогатели в автосервисах, да даже если я буду ездить на такси, мне это обойдется намного дешевле… Ладно, там будет видно, сперва надо найти работу…

Я взяла телефон и стала обзванивать старых знакомых, чтобы сообщить новый номер телефона и заодно закинуть удочку – вдруг кто-то что-то услышит насчет работы. Правда, в этот час я далеко не всех застала, а звонить по таким делам на мобильный просто бессмысленно. И каждый, с кем я говорила, спрашивал: когда новоселье? Но мне была непереносима даже мысль о том, что ко мне ввалится толпа гостей, мало чем друг с другом связанных, некоторые перепьются, как водится, кто-то с кем-то поссорится, хорошо, если не подерутся, кто-то будет лопаться от зависти… Нет! Ни за что!

И вдруг в дверь позвонили. Кто бы это мог быть? На пороге стояла соседка Эмилия Казимировна с горшочком розовых гиацинтов.

– Извините, Даша, я не вовремя? Вот, хочу поздравить вас с новосельем.

– Спасибо, спасибо огромное, заходите, Эмилия Казимировна, сейчас будем пить кофе или чай. Я очень рада!

– Вы переносите запах гиацинтов? А то у некоторых бывает аллергия…

– Не просто переношу, а обожаю! Ничего, если мы на кухне посидим?

– Конечно, мы же соседки. Я так понимаю, мы все трое одиночки?

– Трое? – не поняла я, занятая завариванием чая.

– Ну да, вы, я и Егор. Он, кстати, очень славный человек, но бабник жутчайший.

– Я уж поняла. Но мне это как-то все равно.

– А я, кстати, люблю бабников, они умеют общаться даже с женщинами, на которых не имеют видов. А это приятно…

– Не думала об этом, но, кажется, вы правы.

– Дашенька, простите за нескромность, вы где работаете?

– Ах, в данный момент нигде, я пока безработная. Я начала новую жизнь…

– А, поняла, но профессия у вас есть?

– Да, я окончила филфак МГУ, романо-германское.

– Боже мой, я в свое время тоже училась на романо-германском, потом работала в издательстве «Прогресс», а потом вышла замуж за дипломата и на этом моя карьера закончилась. Мы с мужем где только не побывали…

– Моя мама работала в «Прогрессе»! И, как я понимаю, примерно в те же годы…

– Как ее звали?

– Алла Евгеньевна Шапошникова, по мужу Милорадова…

– Аллочка Шапошникова? Боже мой, я прекрасно ее помню, она была такая хорошенькая, такая женственная, только очень много курила, да?

– Да, правда… Как свет мал…

– Так вы ее дочка? А мама…

– Мама умерла пять лет назад…

– Ох, простите, Даша… Но как же вы…

Я живу одна, поменяла огромную родительскую квартиру, вернее, продала, купила эту, и мне пока есть на что жить, сейчас вот ищу работу…

– У вас какие языки?

– Французский, итальянский и английский…

– Знаете, Даша, я ничего не обещаю, но попробую вам помочь.

– Да? Вот было бы здорово! А что за работа?

– Знаете, у моей дочери своя фирма, и как раз на днях она говорила, что ей нужен человек с итальянским, она затевает бизнес с Италией, я в этом ничего не понимаю, но попробовать стоит!

– А какой бизнес, я ведь могу совсем не знать специфики и терминологии.

– Ну, Даша, терминология дело наживное, я сама когда-то взялась за технический перевод, абсолютно ничего не зная о сути предмета, два-три дня со специалистом – и я щелкала тексты, как орехи… И мне это нравилось, хотя я все равно ничего в технике не понимала.

– Вообще-то вы правы. Так чем занимается ваша дочь?

– Она поставляет модным домам Европы изделия русских художников, но не живопись, а кружева, батики, вышивки и все в таком роде…

А все началось с того, что Ирочка попала в сибирский городок Мухлынь, где плетут удивительные кружева, о которых никто как-то не знал, в отличие от вологодских, елецких и других. Муж ее бросил, надо было как-то жить, и вот тут ее осенило… Она занялась этими кружевами, вывезла их в Германию и показала одной женщине, модельеру, та ухватилась, и они вдвоем организовали совместную фирму. Что Ирке пришлось пережить… Знаете, как у нас – валяется капитал под ногами, никто и не замечает, а нашелся один приметливый, так сразу и остальным захотелось… Там, в Мухлыни этой, мэром женщина одна, умная, энергичная, она и поддержала дело, они там цех открыли кружевной… Но, боже мой… мне постоянно боязно за Ирку, она такая отчаянная… Впрочем, что это я разболталась, надо брать быка за рога! Я сию минуту позвоню дочке! «Иринка, ты сейчас можешь говорить? Нет, ничего не случилось, просто ты на днях жаловалась, что у тебя нет надежного человека с итальянским? Да, у меня есть кандидатура. Это моя новая соседка, оказалось, что я работала с ее мамой, а сама Даша окончила филфак, у нее итальянский, французский и английский! И она как раз ищет работу. Думаю, твоя ровесница. Она из очень хорошей семьи».

Я вся дрожала. Неужто повезет?

– Да, обязательно! Хорошо, хорошо, ладно, беги! Даша, завтра в двенадцать тридцать сможете быть у Иринки в офисе? Он находится в Головином переулке. Я вам дам адрес.

– Разумеется, буду! Не знаю, как вас благодарить-то, Эмилия Казимировна…

– Бросьте, Даша, пока благодарить еще рано, но мне почему-то кажется, что все получится и, более того, вы с Иринкой подружитесь. У вас есть что-то общее, а, кроме того, я просто считаю своим долгом помочь вам, как однажды мне помогла ваша мама. Да не просто помогла, а буквально спасла меня, ну, если не от ареста, то уж от увольнения с волчьим билетом точно.

– Я ничего об этом не знаю, расскажите, Эмилия Казимировна! Умоляю!

– С удовольствием расскажу! Дело было в семидесятых, кажется, в конце шестидесятых… точно года уже не помню, но только кто-то привез мне какую-то запретную книжку, то ли Оруэлла, то ли Авторханова, а может, и Солженицына. Не помню. Мы с Аллочкой симпатизировали друг другу, но особой дружбы не было, я больше с Лоркой Шостко дружила… Лорка с Аллой в одной комнате сидели, а я в другой. И вдруг, как то вечером звонок в мою дверь. На пороге Алла, бледная, лоб в испарине, я испугалась. А она молча берет меня за руку, выводит на лестницу и шепчет: «Не вздумай завтра на работу Оруэлла принести, тебя заметут, я слышала. А лучше всего избавься от книги прямо сейчас, мало ли что…»

Я испугалась страшно и даже решила, что со стороны Аллочки это провокация…

Мы ж тогда всех в стукачестве подозревали. Она видит мое состояние и шепчет:

– Ты у Лорки мужика отбила, а она на тебя настучала, что ты запрещенные книги распространяешь…

– А ты откуда про это знаешь?

– Совершенно случайно разговор услышала… Может, ничего и не будет, но подстрахуйся, если что запретное есть, уничтожь! Но уж на работу точно книгу не приноси.

Ох я и растерялась. А она спрашивает:

– У тебя много?

– Книжка и рукопись!

– Сожги!

Вот когда она это сказала, я ей окончательно поверила.

– Как я в коммуналке жечь буду? Подозрительно.

– Тогда давай сейчас же это сюда и поедем к нам на дачу! Там печка…

Аллочка тогда уже на «москвичонке» ездила, и мы помчались за город, сожгли там все в печке, смеялись и плакали. Ну, короче, на другой день подходит ко мне Лорка, спрашивает: «Ну, принесла?» Я на голубом глазу отвечаю: «Что?» – «Книжку». – «Ага, – говорю, – принесла», – и отдаю ей в руки… поваренную книгу Молоховец, тогда это раритет был, но не крамольный. Смотрю, у нее морда вытянулась. Короче говоря, ночью у меня был обыск. И ничегошеньки не нашли! Так что, сами понимаете…

– И вы с этой Лорой общались?

– Да нет, она вскоре сама ушла. Очень уж явно все было. Я потом боялась, что меня могут с мужем за границу не выпустить из-за той истории, но нет, обошлось…

– Ас мамой как сложилось?

– Первое время мы боялись обнаружить наши отношения, то есть общались как прежде, мы об этом договорились еще на даче, а потом… Жизнь развела, но я всегда жалела, что у меня нет такой подруги… И вот Бог привел встретиться с Аллочкиной дочкой, и, надеюсь, с вами мы подружимся.

У нас обеих глаза были на мокром месте. Так приятно было услышать эту историю о маме…

Она была очень закрытым человеком, я мало что знала о ее молодости, да и вообще бабушка была мне намного ближе. Но от Эмилии Казнмировны веяло теплом и атмосферой моего детства. Вот такие интеллигентные редакционные дамы частенько собирались у нас в квартире, вели заумно-диссидентские беседы, распаляясь иной раз до скандала, а иногда эти поборницы свободы и демократии вдруг начинали просто сплетничать по-бабьи и становились как-то симпатичнее, что ли… Я терпеть не могла эти посиделки: «Вчера по "Голосу Америки"… Слышали на "Немецкой волне"… на "БиБиСи"…» Я была еще совсем девчонкой, и меня пугали эти известия, мне становилось плохо, неуютно жить. И я бежала к бабушке, которая тоже все это не любила. Бабушка учила меня языкам, манерам, рассказывала истории из прошлой жизни, она была в молодости красавицей и, как я понимаю, не слишком любила мою мать. Называла ее приятельниц суфражистками и однажды сказала в сердцах, когда в столовой уж очень пылали страсти: