В + В - Алеха Юшаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фотографии мелькали одна за другой, и чем дольше я смотрела на них, тем больнее становилось мне. Лишь в три часа ночи, когда ненавистный будильник чирикнул, я отложила телефон и легла на маленькую кровать. Я закрылась наглухо, ожидая ударов по голове, по спине, по ногам. Ничего не происходило, сколько бы я ни лежала так, сколько бы ни ждала грозного крика и глухих звуков ударов.
Отработав очередной день, я вышла на улицу к свежему вечернему воздуху. Огненные окна, выдающиеся в темно-синих домах, смотрели на меня со всех сторон, осуждающе затухали и снова зажигались. Усталыми ногами я пошагала к кафе, где мы условились встретиться. Мне было не страшно: внутри меня ничего не двигалось, не ёкало, не замирало. Я стояла около четырех ступеней, накрытых зеленым ковром, и бездумно глядела на улицу, где люди шли и шли не переставая. Их лица сливались в одно, тусклое, без отличительных признаков, без каких-либо черт, гладкое, только что отполированное. Они мчались, ничего не замечая и не желая замечать вокруг, они держались определенного порядка между собой: вот медленно прошёл мужчина, вот пробежал подросток, вот с сумками в руках проковыляла женщина. Погруженные в себя, свои будничные мысли, которые никому не дано услышать, они шли, шли. В гуще безликих людей, проносящихся мимо, возникло светлое, радостно-уставшее, некогда принадлежавшее моей верной подруге.
Она хлопнула дверью такси и, закинув черную сумку на плечо, подошла ближе, стуча каблуками.
– Привет, Маш, – выдохнула она, словно её заставили сюда прийти.
Я слегка улыбнулась и кивнула. Мне не хотелось раскрывать рта.
– Надеюсь, ты не слишком долго ждешь, – Ника посмотрела на дверь кафе и помялась.
Я ничего не спросила. Она сама предоставила мне выбор.
Равнодушно отвернувшись, я прошла по ступеням и дернула за ручку. Внутри было тепло и уютно. Играла приятная музыка, вроде джазовой. Поздоровавшись с девушкой за стойкой, которая упорно тыкала на кнопки калькулятора, я двинулась между столами в самый конец кафе. Светлые скатерти с фигурными рисунками лежали на круглых деревянных столах, в противоположность им на поверхностях торчали черные салфетки, слегка трясущиеся от разговоров. Я остановилась около крайнего стола, сидя за которым можно было наблюдать движение на улице. Сбросила свою куртку, повесила её на крючок и села у стены. Вероника, убрав прядь своих нежных волос за ухо, повесила сумку на стул, коричневое пальто набросила поверх моей куртки и присела напротив. Словно находясь на официальных переговорах международного масштаба, я сложила руки вместе, переплетая между собой пальцы, и старательно избегала встречи с прямым взглядом старой подруги.
– У тебя что-то случилось? – робко спросила она. – Какой-то беспокойный вид у тебя.
– Нет, всё в порядке, – ответила я, на секунду заглянув в эти два больших посеревших омута прошлого. – Просто я не знаю, что делаю тут с тобой.
– Как это? Мы же договорились…
– Я не о том, – резко оборвала я её. Лицо вытянулось, словно я острым шилом уколола бархатную кожу. – Это странно, что мы снова увиделись. Это странно, что мы снова вместе. Что-то мне подсказывает, что это неправильно.
– Почему? Мы же не делаем ничего преступного. Или ты думаешь, что всё вернется на круги своя?
Я удивилась. Наше столкновение в метро не было случайным, оно спланировано ради какой-нибудь определенной, важной цели. Для того, чтобы я изменилась, изменилось наше отношение друг к другу, изменились мы снова.
– Я всего лишь хочу извиниться перед тобой, – лукавая улыбка скользнула по красивому лицу. – Мне правда неудобно, что наше знакомство так резко, так глупо оборвалось. Понимаю: мы были девчонками, и никто из нас не задумывался о чувствах другого, – она кивнула, словно пыталась этим жестом набить цену словам. – Мы просто действовали, и всё. А думать начали, когда остановились и обернулись назад.
Ника сжала губы. Тонкая, без лишних выпуклостей, официантка подошла к нам и скучным лицом обратилась ко мне:
– Что хотите заказать?
– Принесите, пожалуйста, хорошее вино и самый лучший сыр, – выпалила Вероника на одном дыхании, будто была здесь уже миллионы раз и каждый визит просила одно и то же.
– Это всё? – официантка подняла бровь в знак деланного удивления.
– Да, пожалуй.
Закрыв маленький блокнотик, она удалилась.
– Маша, возможно, я не была идеальной подругой, возможно, мне никогда уже ею не стать. Потому я прошу у тебя не о возобновлении нашей дружбы, но о прощении. Всего лишь о прощении, – её голос дрожал. Она, казалось, пришла сюда, чтобы умолять меня за то, что случилось совершенно в другую эпоху, будто бы не со мной.
Её холодная рука схватила мои сжатые.
– Прости меня, пожалуйста. Прости меня, если сможешь, если твоя прекрасная душа так же прекрасна, как и раньше, – она жарко выговаривала каждое слово, почти не вдыхая воздух, выпаливала из себя, словно это были её последние слова. – Прости и никогда не вспоминай то, что было с нами. Прости, Маша, добрый мой человечек. Прости, что я была такая слепая, что я была такая глупая. Прости, что я не видела твоей боли и твоих страданий. Прости меня, прости. Пусть это случилось очень, очень поздно, но я должна была сказать тебе всё это. Я обязана была сделать это. Теперь, когда я знаю, что ждет меня впереди, я могу освободиться от всего, что свербит у меня в душе. Прости меня…
Прозрачные слёзы, тихие капли, бежали по её белому сказочно прекрасному лицу. Она хлопала длинными ресницами, на которых насели крошечные кристаллики, она отуплено двигала розовыми губами с чувством отпуская каждое слово. Я осторожно высвободила руку и, взяв черную салфетку, прикоснулась ею к щекам. Ника дернулась, удивившись. Мы столько лет жили
