Воспоминания. Министр иностранных дел о международных заговорах и политических интригах накануне свержения монархии в России, 1905–1916 - Александр Петрович Извольский

Мне рассказывал сам царь, что договор был подписан за несколько минут до отъезда императора Вильгельма, после завтрака, который состоялся на борту «Гогенцоллерна». Некоторые писатели оказались способными инсинуировать, что количество и качество вин послужило до некоторой степени причиной согласия императора Николая, — вульгарное утверждение, которое легко могло бы быть устранено, если бы кто-нибудь из них имел случай, как это бывало со мной, часто присутствовать на подобных завтраках. Кроме того, подобная гипотеза излишня для объяснения успеха кайзера, поскольку он слишком хорошо понимал, как управлять царем, не прибегая к столь жестоким мерам. При каждом общении кайзер, непревзойденный актер, каким он был, прилагал все усилия, чтобы предстать в новой роли; каждая роль, которую он играл, была тщательно изучена заранее и адаптирована к конкретным обстоятельствам места и момента; он не давал своей жертве времени на размышления и шанса избежать его цветистого красноречия и властной манеры аргументации.

Когда оба императора, оставшись наедине, поставили свои подписи в конце текста, который предварительно был подготовлен кайзером, последний настаивал, чтобы договор был контрассигнован. Он пригласил с собой в путешествие чиновника высокого ранга из министерства иностранных дел фон Чиршки, который впоследствии сделался статс-секретарем этого министерства и подпись которого должна была заверить подпись его шефа. Ввиду того что в царской свите не было никого, равного по рангу и по осведомленности этому чиновнику, германский император настоял призвать адмирала Бирилева, русского морского министра, который присутствовал на борту «Полярной звезды» в качестве гостя. Старый моряк, совершенно не осведомленный в вопросах внешней политики, был призван в последний момент и без колебаний приложил свою руку к документу, о содержании которого он не мог даже догадываться; действительно, одно из лиц царской свиты рассказывало мне, что в то время, когда адмирал Бирилев подписывал свое имя в конце страницы, верхнюю ее часть царь закрывал своей рукой. Когда впоследствии адмирал Бирилев был спрошен об этом графом Ламсдорфом, он заявил, что, если бы он оказался снова в том же самом положении, сделал бы то же самое, считая своим долгом, как морской офицер, беспрекословно повиноваться своему государю.

Теперь, когда восстановлены все обстоятельства, сопутствовавшие заключению договоров в Бьерке, всякий, кто с должным вниманием отнесется к его тексту, не может не понимать, что император Николай II никогда не помышлял заключить союз, враждебный Франции, и, следовательно, не может быть вопроса и об измене с его стороны. Совершенно верно, что первая статья договора предусматривает, что «если какое-нибудь европейское государство нападет на одну из империй, другая договаривающаяся сторона обязуется помочь своему союзнику всеми имеющимися в ее распоряжении силами на суше и море»; неопределенности редакции этой статьи, если взять ее вне контекста, может быть и могли быть истолкованы в том смысле, что, в случае агрессивности Франции по отношению к Германии, Россия должна бы была оказаться на стороне последней, но такое толкование становится абсолютно невозможным, если принять во внимание 4-ю статью того же договора, по которой Россия должна была принять необходимые шаги для ознакомления Франции о содержании договора по возможности скорее и предложить Франции присоединиться к нему в качестве союзника.

Бесполезно указывать на абсурдность приглашения Франции присоединиться к союзу, направленному против нее самой. Очевидность показывает, что договор в Бьерке ни в какой степени не был изменой Франции. Столь же ясно, что он был направлен против Англии, и только против нее. В то время, когда подписывался договор, Англия была наиболее враждебно настроена против России; вооруженный конфликт между этими двумя странами был только что предотвращен благодаря дружественному вмешательству со стороны Франции, но враждебное влияние Англии продолжало чувствоваться повсюду по отношению к России. Не было ли естественным и даже законным со стороны царя заручиться гарантией против Англии посредством создания «континентальной коалиции»? Но поскольку император Николай может быть совершенно свободен от обвинений в намерении изменить Франции, постольку он был не прав, когда, после долгих колебаний, уступил убеждениям германского императора и согласился подписать договор без предварительного осведомления своего союзника. Как только кайзер уехал и царь имел возможность спокойно оценить то, что сделал, он понял свою ошибку, и, когда вернулся в Петербург, он был очень обеспокоен и озабочен, как рассказывал мне граф Ламсдорф, во время аудиенции, которая была дана министру иностранных дел. Он медлил пятнадцать дней, прежде чем решился заговорить о договоре. Граф Ламсдорф был совершенно подавлен, когда узнал об этом, и со всей убедительностью, на которую он только был способен, стремился указать императору всю опасность положения и полную необходимость принять немедленные меры для уничтожения договора. Царь увидел, что совершил ошибку, и дал графу Ламсдорфу карт-бланш предпринять необходимые шаги, чтобы локализовать последствия договора, — дело, которое граф Ламсдорф выполнил со свойственной ему опытностью в этом и с энергией, заслуживающей величайшей похвалы.

В это время на сцене появляется граф Витте, который только что заключил мирный договор с Японией в Портсмуте.

Граф Ламсдорф, ввиду политической и личной близости с ним, призвал его на помощь, чтобы выпутаться из того положения, которое создалось благодаря слабости императора. По дороге домой из Америки граф Витте остановился в Париже, где его визит совпал с наиболее острой фазой переговоров между Францией и Германией по мароккскому вопросу. Он имел случай видеть французских министров, которые не скрыли от него опасений относительно возможного разрыва отношений с Германией. Зная, что граф Витте был приглашен императором Вильгельмом посетить его во время охотничьей прогулки в Роминтене, французское правительство попросило Витте сделать все возможное, чтобы устранить затруднения и прийти к соглашению. Граф Витте очень активно пришел на помощь министрам республики, так как ему было поручено подготовить пути для подготовки весьма важного займа, предназначенного для восстановления финансов России после войны, и потому что он знал, что успех этого займа зависит от урегулирования мароккского вопроса. В Роминтене кайзер выказал громадную предупредительность и внимание по отношению к графу Витте, которого он уже рассматривал как главу русского правительства, заходя в этом отношении так далеко, что обращался с ним почтительно, как с коронованной особой. Нет никакого сомнения в том, что разговор между этим русским государственным деятелем и германским императором имел благоприятное влияние на ход переговоров, которые велись в то же самое время между французским правительством и германским посланником в Париже. Обсуждался ли в это время договор в Бьерке и сообщил ли кайзер его содержание? Я склонен думать это, потому-то кайзер телеграфировал царю 11 сентября, запрашивая, знает ли граф Витте, о пребывании которого в Роминтене он был извещен, о