Мысли о войне - Теобальд фон Бетман-Гольвег

более широкое значение, что одновременно оно представляло возможность прийти к мирному согласованию взаимных интересов в этих странах также с Францией и Россией. План Ягова тем самым обнимал весь комплекс вопросов, которые приводили нас в передней Азии в соприкосновение не только с Англией, но и со всей Антантой. Англия, упрямая по обыкновению, обнаружила, однако, в этих переговорах добрую волю и вполне пошла нам навстречу. Приблизительно в это же время мы снова подняли затронутые еще лордом Хольденом вопросы, связанные с африканскими колониями. Общее согласие Англии на выраженные нами пожелания об укреплении и увеличении наших колониальных владений в Африке опровергает самым убедительным образом позднейшую попытку наших противников, поддержанную особенно усердно как раз той же Англией, объявить Германию морально недостойной каких бы то ни было колониальных владений. Соглашение по среднеазиатским вопросам приближалось к концу, и колониальный договор был уже заключен, когда вспыхнула война.

Путь мелких соглашений оказался, таким образом, вполне возможным.

Верная принципам миссии Хольдена, английская политика одновременно с тем усердно старалась окончательно забронировать свою дружбу с двойственным союзом против всякой бури и непогоды. В сентябре 1912 г. была заключена англо-французская морская конвенция, которая передавала в руки Франции защиту Средиземного моря, в то время как Англия приняла на себя оборону французского северного побережья; а в ноябре того же года Грей и Камбон, как это стало окончательно известно в момент возникновения войны, обменялись письмами, которые устанавливают, наконец, в документальной и совершенно определенной форме линию английской политики.

Сэр Эдуард Грей в своей речи 3 августа 1914 г. усердно старался доказать, что эта переписка с Камбоном не обязывала Англию принимать участие в мировой войне. Это совершенно верно, но сильное моральное воздействие она все же оказала. Франция почти уже 10 лет состояла в теснейшей дружбе с Англией и во время обоих мароккских кризисов получила самые определенные доказательства этой дружбы. По поручению своих правительств генеральные штабы обеих стран в происходивших с 1906 г. периодических совещаниях вырабатывали планы совместных совещаний обеих армий на случай общей войны против Германии. И если теперь Франция почти в непосредственной связи с военной опасностью, вызванной угрожающими словами Ллойд-Джорджа, могла добиться того, что постоянная совместная работа обоих генеральных штабов была санкционирована в письменной форме на широком политическом базисе, то она могла сделать отсюда лишь один вывод, что в случае войны с Германией она может рассчитывать на помощь Англии, даже если бы по договору последняя и оставляла за собою свободу действий относительно участия в войне. Как и при устном соглашении 1906 г., обстоятельства, сопровождавшие обмен письмами между Греем и Камбоном, придавали их содержанию такую силу, которой подчас лишены даже союзные договоры, выражающие взаимные обязательства в более точной форме. Было бы несправедливостью по отношению к сэру Эдуарду Грею сомневаться в искренности уверений, высказанных им в речи от 3 августа, в том, что во время балканских войн он твердо стоял за мир и в июле 1914 г. искал мирного решения вопросов. Но это, быть может, бессознательный самообман с его стороны, когда он относит эту похвалу ко всей своей деятельности. Его дружественная двойственному союзу политика, так сильно подкрепленная военными соглашениями, заключенными даже на самые серьезные случаи, представляла необыкновенно сильную опору для основных тенденций двойственного союза, а что намерения франко-русской политики были далеко недружелюбными по отношению к Германии, знал каждый ребенок в Европе. Даже наиболее слепые ненавистники Германии не могут отрицать, что еще жившее во Франции желание возврата Эльзас-Лотарингии и русские притязания на Балканы и Константинополь могли быть осуществлены только путем войны.

Таким образом фактически теория Грея, принявшая, благодаря деятельности его сотрудников, еще более грубую форму, шла не на пользу мира, но усиливала военную опасность. Каковы бы ни были конечные цели, преследуемые при этом Англией, – преобладало ли намерение, опираясь на сильную военную коалицию, побудить Германию дипломатическим путем подчиниться всем притязаниям, или считалась совершенно неизбежной война с Германией, – фактический результат разжигания агрессивных тенденций, воплощенных в двойственном союзе, не подлежит сомнению.

Еще более запуталась английская политика весною 1914 г. О том, что происходило, мы были уже тогда осведомлены благодаря опубликованным русским документам[5]. Они обнаружили, что Россия использовала визит английской королевской четы в Париж в апреле 1914 г., носивший, благодаря присутствию сэра Эдуарда Грея, высоко политический характер; она желала при посредстве французского правительства возбудить вопрос о заключении англо-русской морской конвенции для того, чтобы, как выразился граф Бенкендорф в беседе с г. Сазоновым, «до сих пор слишком теоретические и мирные идейные основы Антанты заменить чем-либо более ощутительным». Грей сочувственно отнесся к русскому предложению, горячо поддержанному французским правительством, запросил и получил согласие английского кабинета; и в то время как военные и морские власти вступили в переговоры, правительства держались в стороне, чтобы в случае надобности можно было оспаривать наличие соглашения политического характера.

Узнав об этом, мы поместили в одной из немецких газет предостерегающий призыв, а князю Лихновскому было поручено дать понять сэру Эдуарду Грею, что у нас есть основания для некоторых подозрений по поводу возбуждающих беспокойство событий.

Грей, недовольный тем, что обнаружилась истина так тщательно скрываемого секрета 11 июня, на запрос в английском парламенте дал весьма сбивчивое и запутанное объяснение, в котором отрицал существование малейшего ограничения свободы решений английского правительства и парламента, но которое, в действительности, как телеграфировал граф Бенкендорф в тот же самый день г. Сазонову, должно было, по собственному желанию Грея, замаскировать состоявшееся уже соглашение с Францией и начатые переговоры с Россией.

По имеющимся у нас сведениям, морская конвенция не состоялась. Но готовность английского кабинета заключить ее была для России многообещающим показателем английских намерений и настроений. Ведь России только что была предоставлена возможность на глазах Англии проводить в Балканских войнах бурную политику, непосредственно вызывающую общеевропейские осложнения. Ведь всего за несколько недель до этого г. Сазонов использовал инцидент Лиман-Сандерса для создания явно-воинственных проектов. Если даже сэр Эдуард Грей не одобрял проявленного Сазоновым самодовольства, то все же приходится признать за настоящее поощрение воинственных тенденций России, если после подобных событий, понукаемый Францией, он с радостью согласился на предложенную морскую конвенцию с Россией, при помощи которой Россия хотела себя обеспечить необходимым количеством английских судов для высадки своего десанта в Померании. Это было то же блюдо, что и обмен нотами с Камбоном, только в еще более горячем виде. Полное удовлетворение России и Франции, которые вполне понимали, что Грей, учитывая общественное мнение Англии, не может заключить настоящего договора, видно из слов, в которых граф Бенкендорф описывает Сазонову успех английского визита