Вранье - Жанна Тевлина

– Двадцать два.

– Ну, вот видите, вы уже большой мальчик.

– Ну, это смотря для чего.

Мама удивилась:

– Как для чего? Для всего. Человек в вашем возрасте уже отдает отчет во всех своих поступках.

– Это да. Я отдаю.

Шура почувствовал, как Марина наступила ему на ногу. Довольно больно. Тон мамы стал мягче, но при этом дидактичнее.

– Ну, давайте посмотрим на примере.

– Давайте.

– Вот вы, как я знаю, заканчиваете институт.

Шура кивнул.

– Очень хорошо. То есть вы еще студент.

– Пятого курса.

– Я надеюсь, вам, например, не придет в голову заводить семью, не встав на ноги?

– Ну, что вы! Конечно нет.

– Что – нет?

– Не придет в голову. Семью заводить.

Мама переглянулась с папой. Заговорила вкрадчиво:

– Шура, а вы всегда соглашаетесь?

Шура задумался. Он никак не мог понять, чего эта дама от него ждет. Да и разбираться не хотелось. Надо было как-то завершить разговор и при этом остаться вежливым. Тогда положение спас папа, настоятельно предложив выпить, так как перерывчик сильно затянулся. Потом Марина говорила, что мама осталась в целом довольна, а вот папа как раз назвал его мягкотелым. Шура очень удивился. Ему казалось, что тот вообще к разговору не прислушивался и не было ему до Шуры никакого дела. Эти люди были ему непонятны с самого начала, да и сейчас, по прошествии стольких лет, понятнее не стали. Они были другие. А вот Марина, дочь своих родителей, оказалась своей. И ее несхожесть не отталкивала, а зачаровывала и побуждала разобраться. Но это он понял потом. В тот день, когда приехал с Мариной на дачу к Борцову.

Зазвонил мобильник. Шура, не торопясь, со значительностью вынул его из кармана. Некоторое время слушал трель, разглядывая номер на дисплее. Все-таки какой он молодец, что в кои-то веки не послушался Лиду и не поторопился с покупкой трубки. Теперь ему выдали пелефон от работы: и аппарат, и звонки бесплатные. Он нажал кнопку. Звонил Аркадий. Шура обрадовался: во-первых, устал от молчаливого одиночества, а во-вторых, его переполняло чувство гордости, что не подвел благодетеля, оправдал надежды, несет свой пост исправно, без жалоб и нареканий.

– Алекс, манишма?

– Спасибо, все нормально.

Шура давно выучил три самых распространенных приветствия, среди которых «манишма» было одним из самых ходовых, а также знал, что на это следует отвечать «бэсэдер». Более того, ему не составляло никакого труда произнести заветное слово. Однако в самый ответственный момент он как-то смущался и не мог преодолеть барьер искусственности такого ответа, тем более точного перевода слова он не знал.

– Алекс, вы знаете, что завтра вы едете в Иерусалим?

Шура опешил:

– Я? Зачем?

– Вы там завтра работаете.

Шура заволновался. Наверное, он что-то сделал не так, и ему об этом почему-то не сказали. Но с другой стороны, в Иерусалим не ссылают. Это же не Урюпинск. Может быть, это такое повышение.

– Вы меня слышите?

– Да-да, слышу. Только я не понял – почему?

– Потому что завтра человек нужен там. Люди распределяются по мере необходимости. Вас же предупреждали.

– Да? Может, я не понял… Ну, не важно… А на сколько это?

Аркадий усмехнулся:

– Кто ж это знает? Как только утрясут с тем детсадом, вас вернут в Натанию. Не переживайте.

– Детсадом? А что там не школа?

– А это имеет значение?

– Да нет… Просто тут рядом с домом… А сколько же туда ехать?

– Не переживайте. Вас отвезут. В четыре часа будет подвозка на углу Герцеля и Смелянски.

– В четыре утра?!

– Ну, не вечера же. Туда ехать больше двух часов. В общем, я все вам рассказал. Не опаздывайте. Удачи. Бай!

Шура еще какое-то время стоял с трубкой в руке, переваривая услышанное.

В Иерусалим поднимались. Дорога закручивалась вверх по спирали, и, хотя подъем не был крутым, у Шуры закладывало уши и перехватывало дыхание. Он смотрел в окно, не отрываясь, боясь упустить любую деталь восхождения. Теперь он понимал, почему в Израиле говорят «подняться», а не «приехать» в Иерусалим. Сейчас он поднимался куда-то, правда, куда – он не знал, но точно знал, что так надо.

Его попутчик, малоприятный мужичонка лет пятидесяти, сразу дал понять, что к беседе не расположен. Кроме того, он почти всю дорогу дремал и даже ни разу не взглянул в окно. Шура не выдержал и обратился к водителю:

– А я первый раз в Иерусалим еду.

Водитель не ответил и лишь еле заметно кивнул головой.

– А мы по городу круг сделаем?

– Какой круг?

– Ну, там к Стене Плача.

Водитель нехорошо усмехнулся:

– К Стене Плача ты в другой раз поедешь.

В обычной ситуации Шура бы обязательно расстроился из-за собственной нелепости, но сейчас слова не доходили до него. Он был в параллельной реальности. Голову сдавило в висках, как бывает при подъеме давления. Но это ощущение было странно блаженным, и хотелось, чтобы оно длилось и никогда не кончалось. Город был абсолютно белым и как будто необитаемым, вернее, не предназначенным для жилья. Только когда их сильно тряхнуло на светофоре, он увидел вокруг множество машин и людей, семенящих по переходу.

Садик, который Шура сторожил, был для детей из религиозных семей. Он уже успел привыкнуть к виду ортодоксальных евреев, а вот детки его умилили. Они выглядели уменьшенными копиями взрослых: мальчики – в кипах с маленькими пейсами, девочки – в длинных темных юбочках и туфельках по моде шестидесятых. При этом играли и шумели они как обычные дети, и воспитательницы в строгих темных нарядах никак не обрывали их крик, а если обращались к кому-то, то голоса не повышали. Все опять казалось сказочным и нереальным, как будто он вернулся на пару веков назад. Однако к вечеру настроение испортилось. Вдруг смешной и абсурдной показалась его собственная миссия. Для чего он тут стоит с пистолетом? Смешно рассказать кому-нибудь. Ни дети, ни воспитатели его не замечали. Так, стоит какое-то неодушевленное чучело в дополнение к пейзажу. Он вдруг отчетливо вспомнил свой первый инструктаж. Его проводил некий Хаим, который на поверку оказался Фимой из Харькова. Этот Хаим особо подчеркнул, что они трудоустраивают шомеров по всей стране, но при этом всегда (он подчеркнул «всегда») находят объект рядом с домом. И работнику удобно, и фирма на подвозках экономит. Очень может быть, это исключительный случай, но спросить об этом было не у кого: по-русски никто вокруг не говорил, а на иврите он мог спросить только «манишма» и сам себе ответить «бэсэдер». Вспомнился ульпан, и впервые кольнуло, что он, возможно, упускает что-то важное, что играет в какие-то нелепые игры, и лишь для того, чтобы не думать и не двигаться вперед, потому что не знает, где его перед, а где зад, и то, где он сейчас пребывает, скорее зад, только красиво обставленный. Он, такой ответственный, трудится себе на прокорм, а другие жизнь прожигают, язык учат. Якобы учат. Так как только маленькие дети могут не понять, что в ульпане никакого языка не выучишь. Мысль сделала круг и вернулась в исходное положение, и тогда он немного успокоился. Конечно, он не ушел бы из ульпана, если бы видел в нем хоть какой-то смысл. А завтра он вернется на прежнее место, и жизнь потечет в правильном русле. А в Иерусалим он приедет, но не сейчас, позже, и совсем другим человеком. В кармане зазвенел мобильник. Он поспешно вытащил трубку и нажал на кнопку. Звонил Аркадий:

– Алекс, манишма?

– Бэсэдэр, спасибо.

– Как работается на новом месте?

– Нормально. Но лучше уж опять на старом.

– Да вы что?! Неужто Иерусалим не понравился?

– Очень понравился. Но не для работы.

– А для чего?

Шура разозлился, но не от самого вопроса, а от тона, с которым он был задан. Этот Аркадий еще смел над ним издеваться. Привык работать с определенным контингентом, с бесправными и никчемными людишками, которым некуда больше податься, и думает, что все такие.

– Я, наверное, неправильно выразился. К городу у меня претензий нет.

Аркадий громко расхохотался. Шура слушал смех и молчал.

– Ну, слава богу! В общем, завтра вы на том же месте.

– В смысле, в Натании?

– Нет, в этом же садике. Я звоню, чтобы вас вечером не беспокоить, а то приедете, устанете. Так что завтра в четыре вас заберет подвозка.

– Подождите, как это опять? Вы же сказали, что это на один день.

– Когда я такое говорил? Я что-то не понимаю, вам работа нужна?

– Нужна.

– Ну, тогда какие претензии? Знаете, Алекс, тут свои правила на работе не диктуют. Если, конечно, хотят продержаться. А если не хотите, так и скажите. Все, счастливо, бай!

Шура спал, и ему снилось что-то тревожное, и еще он помнил, что надо обязательно разлепить глаза на въезде в город. И он действительно проснулся в самом начале подъема и опять затаил дыхание, но вчерашнего чуда не случилось, сколько он ни озирался. Они также ехали по серпантину, и белые бесконечные стены обволакивали со всех сторон. Вокруг мчались машины, а сам он сидел в одной из них, рядом со вчерашним сонным мужичком, и все было обыденно, и не было ничего впереди.