Вышка - Закир Дакенов

Дверь в сером здании уже была открыта. Офицер стоял рядом.

Припадая на левую ногу, Воскобович пошел на черный провал. У самого порога он оглянулся и показал серое лицо с кривыми губами. Офицер подтолкнул его…

День прошел. Вечером на боевом расчете назвали мою фамилию в списке караула, назначенного на какую-то «Консерваторию». Потом узнал, что «Консерватория», «Институт» и «Детский сад» — строительные объекты в городе, где работают осужденные. И еще есть жилая зона.

До отбоя прошла целая вечность, наполненная незнакомыми голосами, топотом ног и криками дневального. Какой-то чернявый ефрейтор дергал меня за ремень: «Подтяни!» Кто-то послал за кружкой…

На вечерней поверке появился замполит. Список зачитали, но отбоя все не было. Строй гудел, колыхался…

Поблескивая иссиня-черной головой, замполит вышел на середину.

— Так, внимание сюда… Мне необходимо кое-что довести до вашего сведения… — Он сделал паузу, потыкал утихающий строй цепкими глазами. Наступила полная тишина. — Как вам уже известно, во втором батальоне имел место быть случай самострела. Кто забыл, напомню: рядовой Воскобович, находясь на посту, прострелил себе ногу. Как он говорит, нечаянно… Следствие установило…

Слова стучали в голове. Воскобович… Ссутуленный, остановился у черного провала… Оглянулся. Серое лицо. Губы кривые…

— …Злонамеренное членовредительство. Дело передано в военный трибунал…

— Чека вонючий, — проговорил кто-то сзади.

— Нас как гоняли, но мы почему-то не стрелялись…

— Ну теперь узнает там…

Сзади отпускало — там расходились. Наверное, и у всей первой шеренги спины облегченно вздохнули: шеренга ослабла.

— Отбой, орлы, — сказал Войтов. Он стоял уже в нательной рубашке с полотенцем на плече. В руках держал зубную щетку и пасту.

Утром стоял сплошной крик:

— Бегом койки заправлять!.. «Консерватория», строиться на завтрак!.. Вооружаться, «Детский сад»!.. На службу шагом-ма-арш!

В темноте куда-то быстро зашагали. Туго скрипел под ногами выпавший ночью снег. Впереди курили, через плечо летели пучки красных искр. Повизгивала овчарка.

Справа забелел бетонный забор — маскировочное ограждение. Зона. К забору прижались вздыбленные сугробы с заостренными краями. Над углом темнела вышка. Там маячила багровая точка-часовой курил. Когда поравнялись, оттуда послышалось:

— Дягилев! Здесь Дягилев?

— Здесь я, Костя! — крикнули сзади.

— Передай Димке из пятого отряда: я в четверг принесу, он знает что!..

— Лады, передам.

Обогнули забор, прошли еще, и — показались радужные пятна фонарей. Там был вход в зону: железные ворота в колючем посверкивающем инее, а подальше — ступеньки и дверь.

В один ряд задом к воротам стояло пять ЗИЛов с огромными фургонами. В освещенной кабине одного сидели трое гражданских — шоферы. Играли в карты. За мутным белесым стеклом мелькали руки, расплывчатые лица… табачный дым клубился. Трое или четверо отделились от колонны, припали к работающим моторам.

— Становись, оцепление! — скомандовал Войтов. — Оружие — на грудь!

Встали полукругом перед воротами, захватывая фургоны. Ремни автоматов отпустили и повесили их на грудь стволами к воротам. С трех сторон захлебывались лаем овчарки. Небо кое-где протыкали острые звезды. Чего-то ждали… Слышно — стук моторов и лай.

Боковая дверь открылась, и под свет фонаря быстро вышел низенький офицер со слоеными щеками и повязкой на рукаве шинели — ДПНК[7]. Он махнул рукой.

И тут послышался короткий скрежет, потом скрип — ворота дрогнули, гулко ухнуло листовое железо, и посередине начала расти щель. Она становилась все шире и шире, показался слабоосвещенный туннель — шлюз. Там шевелилась огромная темная масса с желтыми пятнами лиц, слышался стук сапог. Вот они — заключенные…

— Первая пятерка пошла-а! — тонко закричал дежурный помощник.

От темного отделились пятеро и зашагали, держа руки за спиной, к крайнему фургону.

— Вторая пошла-а!..

Шлюз опустел.

Потом была команда «По машинам!», и вышкари тоже полезли через задний борт. Я и еще один сели в крайний фургон. От заключенных нас отделяла решетка с дверью на замке. Мы сели на короткие скамеечки по углам, автоматы поставили между Ног. За решеткой в табачном дыму плавали лица.

Поехали, оставляя на дороге рубчатые следы.

Приблизились к решетке глаза.

— Командир, чифир есть?

Я не отвечал. Не отвечал потому, что не знал, кто сидит напротив — моего призыва или дед.

Спросивший повернулся к нему, блеснув белками:

— Воин?

Тот искоса глянул на меня и отвернулся. Глаза ушли в темноту. Там послышался приглушенный шум, иногда долетали голоса:

— Я тебе говорю, это не первый взвод…

— Да я ж, дело прошлое, видел этого, как его… Войтова.

— Так его же перевели…

Вот и город.

Проезжали по белым пустынным улицам. Иногда попадались торопливо идущие люди — первый ряд припадал к решетке, поблескивали внимательные глаза. Задние ряды вытягивали шеи.

Круглая, вся меховая женщина переходила улицу, переваливаясь с боку на бок.

Тот, что спрашивал чай, приподнялся и, просовывая рот сквозь прутья, громко крикнул:

— Ж… пока-жи!

Задние сразу привстали, загоготали, будто и в самом деле надеялись, что толстуха выполнит просьбу. А та стояла и ошалело глядела вслед машине. За решеткой цокали языками, оживленно говорили…

Потом машина остановилась. Постояла и тронулась дальше — мы въезжали в открытые ворота с запрокинутым в небо шлагбаумом. От ворот в обе стороны разбегалась густая колючая проволока. А через равные промежутки виднелись деревянные вышки, припорошенные снегом. У ворот синел вагончик.

Мимо проплывали снежные бугры, на верхушках их снег ополз, и на белом ярко краснели кирпичи. Потом проплыли траншеи, тоже полузасыпанные снегом. Остановились возле четырехэтажного здания с пустыми окнами.

Напарник лег животом на борт и спрыгнул вниз. Я последовал его примеру. С других машин тоже спрыгивали, бряцая автоматами.

— Давай по постам! — крикнул пухлолицый сержант.

Я должен был идти подменным, поэтому вместе с другими подменными пошел в синий вагончик — караульное помещение.

Внутри вагончика чернела железная печка, рядом лежали желтые куски досок с белыми обломанными краями. Дощатый стол. Лавки. Маленькое оконце, а в нем — большое багровое солнце.

— Применение оружия знаешь? — спросил меня Войтов, выкладывая на стол пачку чая, целлофановый кулек с конфетами…

Оказывается, я все помнил.

— Молодец! Только после окрика «Стой, стрелять буду!» нужно сначала выстрелить в воздух, а потом уже — в него… — На, — протянул конфету.

Подошло время смены часовых.

Вышли во двор. С треском зарядили автоматы, выслушали приказ и захрустели по снегу вдоль колючки. Мой пост находился у того самого здания с черными окнами.

Я менял Морева. Поставил ногу на первую ступень, но — он уж спускался вниз, не глядя на меня.

— Принять пост, — сказал Войтов.

— Товарищ сержант, рядовой Лауров пост принял! — Я проговорил это торопливо. Войтов уже уходил.

Я остался один. Вышка была низкая, здание нависало надо мной. Прямо от нее начинался первый ряд запретки, последний, третий подходил к самому зданию. На объекте — ни души. Только из черных кривых труб, торчащих из стен, выбегал дымок. На стенах повыше труб темнели широкие пятна… Ветер накатывал, и дым начинал метаться. Солнце то проступало, то снова уходило…

Неожиданно в окне первого этажа выросла черная фигура. Зэк!

Он спрыгнул на снег, встал и, отряхиваясь, пошел прямо на запретку. Уши его шапки были опущены, между ними темнел треугольник лица. На треугольнике матово блестели белки глаз.

Он остановился в двух шагах от проволоки. Постукивая сапогом о сапог и пряча пальцы в рукавах фуфайки, сверкнул золотыми коронками — сквозь тугой воздух донеслось:

— Командир!.. Много еще тебе осталось?..

— Полтора года, — ответил я, чувствуя, как в ладонь сквозь рукавицу врезается ремень автомата.

— Так ты весной только пришел? — Обведенные синевой глаза его смотрели с сочувствием.

— Весной. Точнее, летом уже.

— А сам откуда?

Я сказал.

— О-о! Был я там в семьдесят пятом году на тюрьме. Нас тогда на Мангышлак волокли этапом, — радостно говорил зэк. Потом он помолчал и спросил: — А когда у вас смена?

— Через час. — В глазах закачалось, ярко промелькнуло: синий вагончик, тропа наряда, соседняя вышка… Никого!

Выдохнул, чувствуя гулкие удары в груди… Ведь и не заметил бы, как начкар или собаковод оказались бы под вышкой… Глянул на зэка и… замер.

Он отходил к зданию спиной, вытягивая шею и глядя куда-то мимо меня… И тут справа пролетело что-то темное, ударилось об верхнюю проволоку — густо посыпался снег, сверкая на солнце. Зэк в два прыжка очутился там, куда упало это темное, и выхватил из сугроба тугой мешок. В окне третьего этажа показался другой зэк, без шапки, переломился на подоконнике, крича: