Тимошкина марсельеза - Галина Карпенко

Уже вечер

Уже вечер. У народного комиссара Луначарского давно кончилось шумное заседание. Народ разошелся.

Репкин всё поглядывал на дверь, ждал, что вот-вот появится Тимошка. «Где его черти носят? Темно уже».

— Опять остаётесь здесь ночевать, товарищ Репкин? — спросил Луначарский.

— Нет, Анатолий Васильевич, сегодня на квартире ночую. Не один, — добавил Репкин.

И Репкин стал рассказывать комиссару про Тимошку.

— Удивительный! Поёт, пляшет, от горшка два вершка и на всём земном шаре ни одного родственника.

— Это трагедия — одинокие дети! — Луначарский грустно посмотрел на Репкина. — Вы Дзержинского знаете? Обратитесь к нему.

— Нет. — Репкин покачал головой. — Нет, Анатолий Васильевич: из приюта этот артист сбежит. Его к музыке надо пристроить.

— Ну что ж, поглядим вашего вундеркинда, — улыбнулся Луначарский.

— Завтра вымою — приведу, — пообещал Репкин. — Сегодня с ним на квартиру пойдём.

— А помните, как вы капризничали? — спросил Луначарский. — Вот и вам пригодился дом. У каждого человека должен быть дом, товарищ Репкин. — И Анатолий Васильевич, вынув из кармана часы, покачал головой. — Мне сегодня непременно попадёт. Никогда не нужно обещать, что придёшь пораньше!

Попрощавшись, Луначарский ушёл. А Репкин, оставшись один, задумался. «Каждому человеку нужен дом…»

Как же не помнить!

— Вот вам ордер, — сказал Луначарский спустя несколько дней после того, как они познакомились.

— Зачем это? Мне не надо. Я не просил.

— Видите ли, я заинтересован, чтобы мои сотрудники высыпались, — ответил Луначарский, но Репкин продолжал отказываться. Тогда Анатолий Васильевич даже вспылил: — В конце концов, я требую, чтобы вы жили по-человечески…

Репкину ничего не оставалось, как взять ордер и поблагодарить комиссара просвещения. В тот же день он отправился по адресу, который был указан в ордере. Уже поднимаясь по ступеням подъезда, Репкин вспомнил: «Ну конечно, в этом доме был скандал. А вон на том балконе стоял старик, который ни с кем не был согласен. Как бы к нему не попасть… — подумал Репкин. — Вот будет кадриль!..» Нажав на звонок, Репкин ждал, когда ему откроют дверь.

«Профессор Гнедин Алексей Лаврентьевич», — прочитал он на медной дощечке.

Дверь открыли, и отступать было поздно.

— Что вам угодно? — спросила Репкина молодая, красиво причёсанная женщина. — Что вам угодно? — повторила она.

Репкин протянул ей ордер:

— Выходит, я к вам!

Не отвечая, женщина ушла в комнаты, а Репкин остался один в полутёмной передней.

«Зачем мне это нужно? — злился Репкин и мял в руках бескозырку, — Жил без квартиры и ещё проживу».

— А где у вас ружьё? — спросил кто-то рядом. В кресле, в углу, сидела девочка и с любопытством его разглядывала.

— Ружьё? Нету у меня ружья.

— Нету? — Девочка поправила бант. — А почему?

— Ни к чему оно мне! А вас как зовут, барышня? — спросил Репкин.

— Меня зовут Лена, — нараспев ответила девочка.

Показав на дверь, она стала говорить громким шёпотом:

— Вы знаете, я здесь буду сидеть целый час. Меня наказала мама, — И предложила: — Давайте играть. У меня есть бирюльки. Хотите?

— Некогда, барышня, — сказал Репкин.

Девочка положила бирюльки в карман фартучка и сообщила Репкину:

— Вы знаете, за мою Зиночку сегодня целое ведро картошки дали. Целое ведро… — повторила она и даже всплеснула руками.

— Кто же это — Зиночка?

— Закрывает глаза, открывает глаза. — Похлопав ресницами, девочка объяснила: — Кукла Зиночка!

— Елена! — позвал строгий голос.

Девочка замолчала.

— Елена, иди сюда, — позвал тот же голос.

Девочка не спеша сползла с кресла и, оглядываясь на Репкина, ушла из передней.

Дверь из комнаты распахнулась.

Перед Репкиным стоял владелец квартиры. Конечно, это был он. Тот самый седой человек, который просил не играть «Крокодилий марш» под его окнами. А Репкин разъяснял ему тогда про революцию. Профессор Гнедин, наверное, не узнал Репкина. Мало ли матросов в Петрограде?

— Что ж, сударь, вселяйтесь, — сказал профессор. — Вам уже, кажется, освободили комнату. Дуня! — позвал он. — Дуня!

И профессор Гнедин, поклонившись, ушёл, а заплаканная кухарка Дуня проводила Репкина в комнату за кухней.

— Живи, — сказала она, утираясь фартуком. — Сундук мой здесь остался. Куда его тащить в гостиную?

Нехитрые манёвры, происшедшие в доме Гнединых, были ясны Репкину. Взяв у Дуни ключ от чёрного хода, не простившись с хозяевами, Репкин ушёл.

На профессорской квартире он бывал редко. Да и времени, чтобы выспаться, всё не выпадало. А сегодня… «Где его носит! — досадовал Репкин на Тимошку. — Явиться на квартиру к профессору ночью, да с попутаем — неудобно получится!»

Волшебство

Тимошка шёл, шлёпая по талым лужам. Ветер насквозь продувал его одёжку и сыпал за шиворот мокрым снегом.

«Один проживу! — повторял про себя Тимошка. — Не пропаду! «За хлебом поехали»! Да родная мать меня ни в жисть бы не бросила!..»

Горькая обида на Пелагею Егоровну и на Фроську заслонила царский дворец. Тимошке вдруг стало всё равно: ждёт его матрос Репкин или нет.

Не чувствуя ни ледяного ветра, ни мокрого снега, который падал сплошной завесой, Тимошка шёл, не разбирая дороги, и вдруг прямо перед ним сквозь метель блеснули огни. Яркая цирковая афиша преградила Тимошке путь. На афише по малиновому полю, высоко вздымая ноги, скакала белая лошадь, а на лошади плясала девочка. Тимошка замер на месте, ноги у него будто приросли.

Ветер раскачивал над афишей фонарь, и девочка улыбалась. Вот так же улыбалась Фроська.

Тимошка никогда не был в цирке, а Фроська была.

— Меня на святках Гриша водил! — хвастала она, рассказывая про чудеса, которые видела.

Тимошка ей не поверил:

— Что же, и лошадь плясала?

— Лошадь — это ещё что!

Фроська вышла на середину комнаты и, приподняв руки, встала на носки.

— Гляди, лошадь пляшет, а на ней — девочка, и ни за что не держится.

Фроська, танцуя, прошлась по половице.

— На девочке платьице. — Фроська поглядела на своё, серенькое, в цветочках. — На ней платьице было в серебре, — вздохнула она.

Вот она, девочка в серебряном платье. Ветер раскачивает фонарь, и сквозь летящий снег Тимошке кажется, что девочка ему кланяется. А рядом, распластав руки, летит гимнаст.

— «Польди — король арены!» — прочитал кто-то громко за Тимошкиной спиной.

Тимошка, оглянувшись, увидел матросика и девушку в пуховом капоре.

— «Король»! — повторил матросик. — Не могут без контрреволюции! — И с шиком предложил своей спутнице: — Желаете поглядеть?

Матросик в лихих клёшах и девушка скрылись в метели, а Тимошка остался перед афишей один. Он дотронулся до неё закоченевшими пальцами.

Вот бы глянуть!

Мимо Тимошки идут, торопятся, но никто не берёт с собой мальчишку. А мальчишка, притопывая на снегу, просит:

— Проведите, дяденька!.. Проведите, тётенька!..

Тимошка давно тут вертится. Его уже приметил важный швейцар в галунах:

— Без билета, шантрапа, желаешь проникнуть?..

Теперь мимо него не проскочишь — возьмёт за шиворот и спустит с лестницы.

— Проведите, дяденька!.. — просит Тимошка.

И вдруг повезло. У подъезда цирка остановился строй солдат. И, скрытый шинелями, Тимошка прошмыгнул в цирк.

Песчаным кругом желтел перед ним манеж. Играла весёлая музыка. А народ шумел и хлопал в ладоши.

Но вот на манеже появился барин в чёрном фраке и белой манишке. Он что-то очень громко сказал, и Тимошка, прижавшись к солдату, ахнул: по песчаному кругу одна за другой пробежали нарядные лошади.

— Видал? — сказал солдат, который сидел рядом. — Чего придумали! А в деревне пахать не на чем.

Тимошка не переводил дыхания — куда он попал?! Одно чудо сменялось другим. Под музыку плясали собаки, потом очень смешной человек в колпаке и в широких штанах падал, смеялся и всё норовил стукнуть барина во фраке по голове, но промахивался. Потом вышел другой смешной человек. Он стал кидать и ловко ловить бутылки, шары. Солдаты хохотали до слёз, а Тимошка улыбался молча. Но когда на арене появился акробат Польди, Тимошка перестал улыбаться.

Вот он какой, король! Заиграла музыка. Подняв руку, Польди торжественно обошёл арену. Потом, сбросив блестящий плащ и разбежавшись, ухватился за трапецию. Алле! И, как по волшебству, взлетел вверх, под купол.

Барабаны в оркестре стали бить тревожную дробь, а Польди, раскачавшись, выпустил из рук перекладину и, перевернувшись в воздухе, без промаха поймал другую.

Стиснув потные руки, Тимошка следил за его полётами.