Особые обстоятельства (СИ) - Чеп Инна

Второе убийство — сын травника. Тело найдено, кстати, недалеко от гостевого дома, в котором поселился Димитрий. Как будто зверь напал на человека, вот только в руке жертвы остался клок белой рубашки, но чья-то одежда, мужчины или женщины, не понять. Тут сложнее. Мало ли куда и откуда мог идти взрослый неженатый мужчина? Но кто и зачем на него напал? И как? Натравили зверя? Вещь редкая, но вполне реальная. Или какое-то приспособление сделали по типу челюсти дикого зверя? Или вообще так заклятье трансформировалось? Второе убийство было похоже на первое степенью жестокости и кровавостью, но отличалось тем, что никаких ритуальных элементов в нем не было. Тело лежало мешком в кустах у тропинки, ведущей к старым яблоневым садам. Повреждения нанесены хаотично, никаких рисунков ни рядом, ни на теле не обнаружено. Здесь из зацепок только записи осмотра тела, по которым получается, что жертву загрыз зверь. У кого есть такая зверюга? Зверёк из аптеки не подходит: слишком мал. Пометка: по рассказу всезнающего Вито здесь есть общество животноводства, следует наведаться туда, узнать.

Третье убийство — опять женское тело. Полностью обескровленное. При этом ритуальных знаков нигде нет. Но отсутствие в теле крови само по себе наводит на мысль, что это непростое убийство. Впору вспомнить легенды о Темных временах, когда мир заполнили всякие твари, в том числе ни живые, ни мертвые, существующие за счёт крови людей или их органов. Некоторые подобные существа и потом появлялись, но редко. Это можно было бы взять за теорию, но первые два убийства были очень кровавыми и никто эту кровь не собирал, не употреблял и т. д… Скорее всего ещё один ритуал, просто неизвестный.

Выходит, основная версия — кто-то проводит ритуалы с неизвестной целью. Просто эксперимент? Научный? Практический? Почему каждый раз ритуалы разные? Почему в первый раз делали, чтоб было много крови, а в третий — ее не проронили ни капли? А второе убийство — в чем смысл, оно и правда похоже просто на нападение дикого зверя. И четвертый случай — судя по рисунку, попытка влиять. На что? И где ещё два участника ритуала? Димитрий был уверен, что они существовали. Но как искать? Самое простое рассуждение: если остальных сила убила, то этих должна была хотя бы покалечить. Значит, они ранены. Или болеют. В любом случае внезапно исчезли из общественной жизни. Но неизвестно ни какого они сословия, ни возраст и пол их. Можно спросить доктора, но что, если они достаточно умны и не стали к нему обращаться?

Вернулись Вито и Цветана. Водрузили на стол корзинку с пирожками и графин с компотом. Затем выложили исчерканные грифелем листы.

— Это по дому из земельного архива. Но там давно никто не живет.

— Я у травника был, но он… Там писать нечего, только неприличные слова. А вот соседи рассказали, с кем общался его убитый сын. Говорят, премерзкий был мужик. Я записал самое главное, как вы сказали: имена и характер отношений, кого вспомнили и как описывает его тот или иной человек. Но там… — Вито замялся… — Люди разбежались все, день же, дела… — парнишка стал совсем красным. Понятно. Разговаривать не стали. — Я только с соседкой поговорил, другом его и…

Договорить парнишка не успел. На улице раздался дикий визг, а потом крик:

— Убили!!! Уби-и-и-ли!!!

Крик на мгновение смолк, а затем женщина заголосила снова:

— Батю-ю-юшки-и! Уби-и-и-ли-и!!!

Вито, повинуясь кивку сыщика, выскочил в коридор первым: показывать в этом лабиринте мелких комнат прямую дорогу.

— Ой, уби-и-и-ли-и! — разносилось дальше по улице.

Глава 5. Мертвые и живые

У кровати убиенного столпились доктор с помощником, представители правопорядка, любопытные соседи и даже один газетчик.

— А вы что тут делаете? — спросил Димитрий последнего.

— Так это наш, — развел тот руками. — Нежелан Коготь.

— Коготь? — заинтересовался сыщик.

— Ну так назвался, — пожал плечами мужичишка. — А так он Нежелан Летнь. Но статьи пишет под именем Коготь.

— А о чем статьи?

— Так о разном. Что найдет, о том и пишет.

— А об убийствах писал?

— Конечно, писал. Все писали.

— А у вас тут одна газета?

— Обижаете! — гордо вздернул нос газетчик. — Две! Но у нас парни пронырливее, чем в "Событиях".

— А вы, простите?

— Мы — "Известное и неизвестное"!

— Да отойдите же! — закричал выведенный из себя доктор. — Он сейчас задохнется!

— Кто? — воскликнула пышнотелая хозяйка доходного дома. Та самая, что полчаса назад завывала на улице.

— Покойник!

Люди отпрянули. Квартальный и сыщик из местных вывели любопытствующих из спальни, стали у дверей. Плюгавый газетчик тоже исчез в неизвестном направлении.

— Так он живой? — спросил Димитрий доктора. Тот кивнул.

— На данный момент вполне. — Сид Угрь посмотрел на поднявшую шумиху женщину. — А с чего вы решили, что он мертв?

— Да как же! Он же два дня уже как не выходил отсюда! А его всегда не бывает дома! Всегда! Носится повсюду, носом своим вынюхивает, где какой скандал! Работенка-то паскудная какая — грехи чужие высматривать да сплетни печатать! Так вот, захожу, вы не подумайте, я порядок проверить! Я за порядком в своем доме слежу! Вот захожу, смотрю — а он лежит! Я перепугалась, но подумала, что спит. Вышла. Захожу вечером — а он опять лежит! А сегодня захожу, пора пришла ему за квартирку-то платить! Тормошу, тормошу, а он не отзывается! Тут-то я вспомнила, что об убийствах писали, и перепугалась. Какой ужас! Какой убыток!

Доктор поморщился, Димитрий сдержался.

— Как же ж хорошо, что жив! — причитала тем временем женщина. — Я ж так рада! А скажите, — обратилась она к доктору, — Сильно он плох?

Сид Угль заскрипел зубами и вышел из комнаты. Хозяйка доходного дома проводила его изумлённый взглядом.

— А…

— Да, плох. — Дарьян говорил уверенно, но негромко. — Есть подозрения на внутренние повреждения. Сломаны ребра. Вы не могли бы выйти, здесь и так дышать нечем?

Комната действительно была слишком узкой. Маленький стол у стены, на нем — таз с водой и глиняный графин, над ним — круглое зеркало с отколотым краем. Стол побольше — у окна, на нем письменные принадлежности, старые газеты. Рядом сундук, служащий и стулом, и шкафом. Да кровать в углу, на которой лежал молодой человек настолько бледный, что его действительно можно было принять за покойника. В комнате было душно. И казалось, она наполнена чем-то… чем-то… неуловимым, многочисленным, тяжёлым… и впрямь тяжело дышать.

— Давайте выйдем? — Димитрий взял под локоток хозяйку и вывел из спальни газетчика.

В коридоре толпились люди. Что-то говорили, ещё больше думали, их было много, от них было много шума, невыносимо.

Димитрий отпустил женщину. Поспешил к лестнице. Понимая, что не успевает до двери, юркнул под скрипучие ступени.

И там его накрыло.

***

"Молоденький какой! Жалко-то как!"

"Нет, ну а деньги? Плату я с кого собирать буду? А если вообще помрёт? У него небось и в вещах ничего ценного нет, одни бумаги, а сколько та бумага стоит? Тьфу!"

"Так нужна труповозка или нет?"

"Туда и дорога! Выкормыш порока!"

"А сколько стоят его те статейки про вена? Точно уж не мало! И куда деньги девает, в такой конуре живя?"

Зависть. У нее кислый привкус и грязно-зеленый цвет. Она вязкая, потому что навязчивая. С ней можно пробовать бороться, но маленькое зёрнышко непременно останется где-то в складках души. Если за него потянуть… Впрочем, иногда и тянуть не надо, само растет.

Злоба. Злоба она красного оттенка, но будто с примесью коричневого. Злоба — порошок, что приправит любую мысль, она соленая, разъедает каждую царапину, умножая боль. У нее всегда есть причина, но по большей части придуманная, под которой, за семью полупрозрачными покрывалами из тончайшей паутины слов кроется истинное зерно ее, совершенно отличное от декларируемого.