Узник моего сердца - Пейдж Брэнтли

– Благородно, очень благородно, когда ценят честь, Луи, – раздался голос Изабеллы. – Но нужно быть благоразумным. Если твою жену отправят на костер, ты потеряешь ее приданое, доходы с владений леди Бургундской.

Братья короля поддержали Изабеллу. Громче всех – монсеньор де Валуа, который уже просчитал многое: если жен не казнят, а отправят по тюрьмам, королевские сыновья не смогут зачать законных наследников. И тогда трон, о котором мечтал монсеньор, завоевать будет легче.

– Потеря значительных доходов – катастрофа для нашей казны, – внес свой голос де Мариньи. Он предложил заточить принцесс в монастырь до тех пор, пока дело не уляжется.

Но Изабелле эта мысль не показалась приемлемой.

– Монастырь – слишком мягкое наказание.

Луи, все еще пытающийся в самых резких выражениях обвинить свою жену, неожиданно закашлялся. Де Ногаре воспользовался этим моментом.

– Нужно заточить их в крепостных замках. И пусть они останутся узницами до тех пор, пока не смилостивится Господь.

– Да, – согласилась Изабелла. – Они согрешили, и никогда больше не должны пятнать королевскую честь!

– Нет! – воскликнул Луи. – Я отомщу!

– Успокойся, Луи, – приказал король. – Научись держать себя в руках. Мало кто будет уважать принца, не способного удержать в руках себя или свою жену. Ты был глупым мужем. По крайней мере сейчас веди себя разумно.

Де Ногаре ждал окончательного решения короля. Епископ, который побледнел при мысли, что ему придется поставить подпись под смертным приговором трем королевским невесткам, горячо поддержал предложение о заточении.

– Пусть будет так! – провозгласил король.

Де Ногаре начал диктовать секретарям, словно боясь, что король изменит свое решение. Те быстро схватились за перья. Скрип перьев по пергаменту походил на рассерженное жужжание пчел.

Наконец инквизитор взял пергамент и, откашлявшись, начал читать:

– Братья Готье и Пьер д'Олни, полностью признавшиеся в преступлении против чести и власти их сюзерена, приговариваются к сдиранию кожи, четвертованию и повешению останков на всеобщее обозрение. Приговор будет приведен в исполнение завтра на рассвете.

Лэр де Фонтен ничего другого и не ожидал, но все же его сердце словно пронзили кинжалом, когда он услышал ужасный приговор.

Ни Готье, ни Пьер ничем не выдали, что услышали слова де Ногаре. Их души уже покинули этот мир.

Лэр ожидал услышать и свое имя, но оно пока не прозвучало. Какое же наказание придумал для него Ногаре? То, что из цепких лап инквизитора ему не уйти, Лэр не сомневался. Он глянул туда, где сидел дядя. Их глаза встретились, и во взгляде старого маршала де Фонтен прочел покорность судьбе, словно д'Орфевре хотел сказать: «Я сделал все, что мог».

Де Ногаре продолжил:

– Леди Жанна и Бланш, позорно запятнавшие честь мужей, навлекшие позор на королевскую семью, приговариваются к тюремному заключению без всяких удобств в замке-крепости Дордон и там будут пребывать до тех пор, пока им не придет время предстать перед судом божьим.

Молодые женщины зарыдали. Жанна упала без чувств на пол. Николетт повернулась к ней, но в это время услышала свое имя, произнесенное де Ногаре. Сердце остановилось…

– Леди Николетт Бургундская и Наваррская, содействовавшая величайшим преступлениям своих невесток, навлекшая позор на своего мужа и всю королевскую семью, приговаривается к тюремному заключению без всяких удобств. Не покаявшаяся в грехах, она лишается утешения и милости Святой Церкви. Леди Николетт будет заключена в крепостном замке Гайяр и останется там до тех пор, пока Господь не снизойдет к ней.

Николетт дотянулась до Жанны, решив, что бесполезно рыдать и громко протестовать. Они осуждены. Перед ней, как откровение, вспыхнула ужасная картина будущего. «Они отошлют нас, чтобы спокойно умертвить. Ведь только наша смерть дает возможность сыновьям короля стать свободными, чтобы взять других жен».

Де Ногаре продолжал читать:

– Шевалье Лэр де Фонтен за его молчание, касающееся преступлений Готье и Пьера д'Олни, за соучастие и преступное согласие будет отстранен от двора, направлен комендантом в Гайяр и останется там в качестве тюремщика леди Николетт столь долго, сколь будет угодно Богу и королю. Таков приговор Его Величества короля Франции Филиппа Четвертого, нашего августейшего, могущественного и любимого монарха.

Все было кончено. Король поднялся со стула. Маршал д'Орферве печально покачал головой. Он утешал себя мыслью, что спас любимого племянника от ужасной смерти. Но вместо этого – пожизненное заключение. Глаза старого маршала остановились на де Ногаре. Как тот надувается от собственной значительности, тощие ноги сгибаются под двойным грузом собственного брюха и самомнения. «Придет день, – подумал старый маршал, – когда де Ногаре задохнется в своей паутине лжи и обмана. Придет день…» Маршал д'Орфевре поклялся, что сделает все возможное, чтобы ускорить его.

Зал опустел. Агнес де Маржиней бросилась к брату, но ее остановил один из королевских стражников.

– Никто не может разговаривать с пленником, – сказал он, преграждая путь. Жером схватил Агнес за руку.

– Благодари судьбу, что он будет жить. Но Агнес взглянула на Изабеллу, и ее глаза вспыхнули.

– Вот королева проституток, она во всем виновата, – процедила она сквозь зубы. – Она опозорила нашу семью и обрекла моего родного брата на жизнь хуже смерти. Она об этом пожалеет, я обещаю.

Лэр не видел сестру и ее мужа в толпе зрителей. Он двигался, как слепой, подталкиваемый вперед стражниками, не осмеливаясь верить тому, что слышали его уши. Он будет жить. Однако он ничего не чувствовал – ни облегчения, ни злобы, ни вины – пока еще, до поры.

Изабелла плелась за братьями. Одетая, как обычно, в красный бархат, с тонкой золотой короной на голове, она дважды останавливалась посмотреть, как уводили ее невесток. На губах застыла холодная улыбка. Она верховодила в делах братьев, добилась обвинения их жен, но оставался еще Лэр де Фонтен. Ее отец из-за слабости или из-за симпатии к своему старому другу, маршалу, пощадил шевалье. Пока Лэр де Фонтен жив, он представляет опасность.

Рауль де Конше шел рядом с Изабеллой, нетерпеливо теребя пальцами перчатки для верховой езды, засунутые за пояс. Он также был одет в бархат, и его черные волосы блестели, напомаженные душистым маслом.

– Ты должна быть довольна. Все произошло так, как ты планировала, – тихо прошептал он.

Изабелла окинула его холодным взглядом.

– Я хочу, чтобы он умер. Слышишь?

– Де Фонтен? Какое зло он может причинить в Гайяре? Он будет в трех сутках езды от Парижа без права возвращения. Изгнанник. То, что король легко согласился на заточение Николетт Бургундской в Гайяре, уже хорошо.