Е.И.В. штрафные баталлионы. Часть 1. - Андрей Саргаев

Зарядил. Немного подумав, попытался разрядить. Не получилось, то ли привычки нет, то ли руки кривые. Ничего, вернётся Кулибин, попрошу его о помощи, чай не откажет императору. Кстати, а сундучок так и остался стоять на полу, ненавязчиво так маня откинутой крышкой. Хм… одним только глазком гляну, и всё. А что, он бы и сам мне всё показал, не так ли? Ничего же брать не буду, просто интересно.

Так… микроскоп ночезрительный я уже видел, а это что такое? На немецкую гранату-толкушку похожа, может она и есть? Потом спрошу. Пузырьки какие-то… так он ещё и лекарь?

– Осторожнее, государь!

Ну вот, кто просил говорить под руку? От неожиданности пузырёк выскальзывает из пальцев и падает мне на колени. И чего орёт?

– Не двигайтесь!

Кулибин бледный, с выпученными безумными глазами, кажется даже борода дыбом встала. Бросается к злополучной склянке, схватил, прижал к груди, отпрянул, закрывая её всем телом.

– Иван Петрович, какой бес в тебя вселился?

Долго не отвечал, только было видно, как вздрагивают его плечи. Наконец обернулся, держа руку за спиной, и попытался объясниться, сильно притом заикаясь:

– Это… это… опасно. В-в-взрыв!

– Чего нахимичил? – ой, беда прям с этими учёными. – Философский камень добыл?

– Нет, Ва… Ва… нет, государь. Это ртутный порох.

Мать! Если это то самое, о чём я подумал… да мне бы оторвало всё напрочь…

– Ну-ка поподробнее.

Объяснил. Примерно это же нам рассказывал капитан Алымов на занятиях, но почему-то утверждал, что гремучую ртуть придумали англичане. Украли изобретение? А чего, с них станется. У-р-р-роды!

– И что теперь с тобой делать?

– В Сибирь? – Иван Петрович заглядывал в глаза с некоторой надеждой на положительный ответ.

– Слишком легко хочешь отделаться, – грустное молчание, сопровождаемое тяжёлыми вздохами. – А работать кто будет, Пушкин?

– Нельзя в пушки, – механик явно неправильно понял окончание фразы. – Ствол разрывает сразу.

– Так ты ещё и вредитель?

– Но…

– Никаких но! Какие есть предложения по использованию изобретения в военных целях?

– Значит…

– Иван Петрович, не зли государя-императора, то есть меня. Сроку тебе – неделя. Вопросы?

– А что с золотом делать?

– С каким золотом?

– Из ларца аглицкого посла.

– И много там?

– Ещё не подсчитывали, но пуда полтора будет. И пороха столько же.

Да, Иудина доля в последнее время изрядно выросла. Интересно, могу я считать эти деньги своей законной добычей, или в глазах просвещённой Европы буду выглядеть обычным грабителем? Для необычного сумма слишком маловата, честно признаться. А если поступить по-рыцарски, как подобает особе благородного происхождения, и вернуть ларец англичанам? Вроде как намёк – мол, чужого не надобно, но и своего не отдадим. А не жирно ли им будет?

– Пойдём-ка, Иван Петрович, посмотрим. На месте и определимся.

Вот оно, вражье золото. Оно же – презренный металл, кровь войны и её вечный двигатель. Даже гвинейских монет не пожалели за мою бедную голову. И несколько толстенных промокших пачек банкнот, похожих на обвязанные верёвочкой кирпичи. И аккуратные пакетики из навощённой бумаги. Сам заряд остался цел, пострадала лишь затравка на полках замков, что должны были сработать при открывании крышки. И никаких пистолетов, экономят что ли?

Кулибин показывает на предохранительный механизм:

– Всё же можно было открыть.

Ясен пень, чай не дураки англичане, чтобы бомбу золотой картечью снаряжать. Ладно, мы ведь тоже не лаптем щи хлебаем.

– А не сделать ли нам, Иван Петрович, некий финт ушами?

– Это как?

– Сейчас расскажу.

Документ 6

"Петербугские ведомости.

– Выключенному из Великолуцкого мушкетерского полку, прапорщику Шафоростову, просившему определения в полки московской дивизии, по высочайшему повелению, объявляется, что он, будучи один раз выключен из службы за лень, более никуда определен быть не может.

– Отставному прапорщику Марцынкевичу, просившему об определении паки в службу, объявляется, что он, будучи отставлен по его собственному прошению, должен оставаться в том состоянии, какое сам себе добровольно избрал.

– Могилевскому купцу еврею Бениовичу, приносившему жалобу на жителей города Галаца, ограбивших его в прошлом году, объявляется, что как город Галац находится под владением турецким, то и предоставляется самому ему искать своего удовлетворения у турецкого правительства.

– Отставному капитану Вельяминову, просившему позволения носить мундир, объявляется, что как оного ему при отставке не дано, то при том и остаться он долженствует.

– Выключенному из Тамбовского мушкетерского полку подпоручику Волкову, просившему об определении в Малороссийский гренадерский полк, отказано за прихоть.

– Выключенному на лень и нерадение из службы прапорщику Оглоблину, который просил о принятии его по прежнему в службу, отказано для того, что в оной ленивые и нерадивые терпимы быть не могут.

– В пансионе Августа Вицмана, в Погенполевом доме близь Синего моста под Љ 106, продается новая книга, под названием "Золотая книжка или собрание новых, доказанных, легких, редких и любопытных хозяйственных опытов и искусных действий к пользе и удовольствию каждого… Љ 55. Узнать сколько весу в быке, не свесивши его. Љ 56. Способ выращивать морковь толщиною в руку, а длиною в аршин. Выучить кошку в одну минуту писать на 3-х или на 4-х языках". Сия книжка продается по 5 руб. и кто купит ее по 1-е мая сего года, тот 2-ю часть получит безденежно; для чего при покупке 1-й части будут розданы билеты. Кто же до истечения сего времени ее не купит, тот не прогневается, если и за вторую часть принужден будет заплатить столь же дорого.

– Издана книга под названием: "Любовь-книжка золотая. Люби меня хотя слегка, но долго". Творение сие вообще такого рода, какового еще на нашем языке поныне не было. Так отозвались, и при той назвали "золотой книжкой" в одно слово, как бы согласясь, двое знатоки словесности, читавшие оную в рукописи до издания. Книжка сия почти вся, а паче первые листки ее состоят из притчей (иносказательного содержания). И так, дабы уразуметь прямой смысл, который, впрочем, весьма забавен и любопытен, необходимо нужно читать ее не скорохватом, не борзясь, как обыкновенно читаются романцы, или как некоторые мелют дьячки, что ни сами себя, ни слушатели их не понимают. И так, читай и внимай. Впрочем, любо-читай, а не любо-не читай. Ты и сам, читатель, думаю, той веры, что на всех угодить и критики избежать-мудрено. Человек есть такое животное, которое любит над другими смеяться, и само подвержено равно насмешкам."

Документ 7

"Из дела осуждённого мещанина Радищева:

… Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро,Будешь проклято вовек, ввек удивлением всех,Крови – в твоей колыбели, припевание – громы сраженьев,Ах, омоченно в крови ты ниспадаешь во гроб;Но зри, две вознеслися скалы во среде струй кровавых:Екатерина и Петр, вечности чада! и росс.Мрачные тени созади, впреди их солнце;Блеск лучезарный его твердой скалой отражен.Там многотысячнолетны растаяли льды заблужденья,Но зри, стоит еще там льдяный хребет, теремясь;Так и они – се воля господня – исчезнут, растая,Да человечество в хлябь льдяну, трясясь, не падет.О незабвенно столетие! радостным смертным даруешьИстину, вольность и свет, ясно созвездье вовек;Мудрости смертных столпы разрушив, ты их паки создало;Царства погибли тобой, как раздробленный корабль;Царства ты зиждешь; они расцветут и низринутся паки;Смертный что зиждет, все то рушится, будет все прах…"

Глава 5

Холодное месиво под ногами, состоящее из снеговой каши пополам с конским навозом, вылетало из-под растоптанных сапог на таких же товарищей по несчастью, идущих в строю рядом. И чавкало в такт:

– Ду-рак, ду-рак, ду-рак…

А кто же ещё, как не он? Как назвать человека, человеком с недавних пор не считающимся? Бывшие… так их всех две недели назад окрестил командир батальона, званием всего лишь прапорщик, но называемый исключительно по имени-отчеству. Александр Павлович был краток и немногословен, перед строем он сказал лишь одно:

– Мы все бывшие. Выхода два – умереть с честью… – тут сделал паузу. – Или без неё. Желающие сделать это могут начать прямо сейчас.

Тогда ещё никто не понимал, для чего унтер-офицеры из "постоянного", как их назвали, состава выдали каждому по крепкому шёлковому шнурку. Осознание пришло на следующее утро, когда после марша в семьдесят вёрст сразу шестеро были найдены повесившимися. Второй выход – вот он. Александр Павлович запретил снимать удавленников – они так и остались покачиваться на ветру в безвестной деревушке, определённой батальону на ночлег. Остались, а под ноги им были брошены обломки их собственных когда-то шпаг. Отчего их не сломали ещё при лишении дворянского звания? То неизвестно, разве что государь Павел Петрович всегда слыл бережливым и экономным даже в мелочах?