Пространство круга - Лина Баркли

Хейзл почувствовала себя так, словно ей на голову вылили ведро ледяной воды. Неужели он именно так воспринимает наше существование? Как постоянную гонку? Может, как ловушку, из которой нет выхода? И мы безостановочно крутимся как белки в колесе. А может, просто существуем рядом, каждый сам по себе, и мне, укрывшейся в своем уютном и безопасном маленьком мирке, не приходит в голову, как Дик отчаянно несчастлив?

— Сомневаюсь, что могу представить тебя, ведущего такой образ жизни, — медленно ответила она.

— То есть?

— Да ты полностью поглощен стремительным темпом городской жизни. Деланием денег. Подъемом на самый верх. Ты бизнесмен с головы до пят.

— Может, я действительно привык к этому облику, — кисло признал он, — но ситуация не может все время оставаться статичной. Я хочу проводить куда больше времени с тобой и с девочками.

От изумления она вытаращила глаза.

— В самом деле?

— Да, в самом деле. Потому что, если мы не будем меняться и развиваться, значит, мы стоим на месте. Не растем.

— Предполагаю, ты имеешь в виду свой личный рост? — выпалила Хейзл, подумав, что, наверное, им стоит заняться написанием учебника по самосовершенствованию.

Дик грустно посмотрел на нее, и Хейзл вдруг обратила внимание, до чего он вымотан, какие тени лежат под глазами, как ввалились щеки. Ее снова захлестнула волна желания. Ей страстно захотелось отбросить со лба мужа упрямые пряди темных волос, легкими прикосновениями кончиков пальцев снять груз, что лежит на его плечах.

— Наверное, и его тоже, — пробормотал Дик.

— А если мы не изменимся? Что тогда?

В молчании, которое последовало в ответ на ее настойчивые вопросы, было напряжение скрипичной струны, готовой вот-вот лопнуть.

— Просто я знаю, что больше не хочу вести такой образ жизни, — наконец сказал Дик. — Участвовать в этих сумасшедших крысиных гонках большого города.

— А девочки?

— Думаю, что и они готовы к переменам. Почему бы тебе не спросить у них?

— Что я и сделаю, Дик, не волнуйся. О, я это сделаю.

Чтобы поговорить с детьми на эту тему, Хейзл дождалась времени вечернего купания, когда и сама успела в какой-то мере восстановить привычное спокойствие.

Тройняшкам уже минуло десять лет, но, когда наступало время купаться, они вели себя как пятилетние! В большей из трех ванных комнат располагалась обширная угловая ванна, и порой, как, например, сегодня вечером, Хейзл разрешала залезать в нее всей троице разом.

— Но только не брызгаться! — предупредила она, понимая, что ее слова тут же будут забыты. Набравшись терпения, она дала девочкам вволю натешиться воплями и пусканием пузырей. — Папа говорит, что ты очень хочешь завести лошадь, Лили, — осторожно начала она, поливая водой кудряшки старшей из тройни.

Хейзл заметила, что синеглазая, как и она сама, троица обменялась взглядами, и с беспокойством подумала, что девчонки общаются чуть ли не на телепатическом уровне.

И действительно, будучи матерью троих детей, Хейзл не могла отделаться от однажды осенившего ее подозрения, что троица может прекрасно существовать и сама себе, в своем маленьком тесном кругу, совершенно не нуждаясь ни в ней, ни в Дике. Более того, Хейзл постоянно снедало беспокойство, что она может стать лишней, чем и объяснялась ее непреклонная решимость постоянно участвовать в жизни дочек. Дик даже пенял ей на несколько чрезмерную вовлеченность в их дела.

— Ох, мамочка… я так люблю лошадок! Но я не просила ни тебя, ни папу покупать лошадь. Я скопила деньги и сама куплю ее! — гордо сказала Лили, выложив давно вынашиваемую идею.

— Да, я знаю, — спокойно согласилась Хейзл. Она пустила струйку воды из резиновой игрушки в самую младшую и шаловливую из троицы — Валери, которая, захихикав, зажмурилась.

— И мне, мама! — попросила Летти, которая обычно была самой серьезной. — И мне!

Хейзл безжалостно стала поливать их водой, пока девчонки не взмолились о пощаде, и лишь когда они насухо вытерлись пушистыми банными полотенцами лимонного цвета, а Хейзл вымыла ванну, она сочла возможным снова вернуться к разговору о карьере дочерей.

— И еще папа сказал мне, что вы уже сыты по горло работой на «Триумф».

Тройняшки снова обменялись многозначительными взглядами, и Хейзл невольно подумала, что оказалась единственным членом семьи, не посвященным в тайну.

— Я — да, — очень осторожно сказала Лили. — Мне не позволяют ездить верхом, так как это опасно!

— И я тоже, — поддержала сестру Летти. — Потому что мне нужно время заниматься латынью.

— Латынью?

— Учительница считает, что меня ждет большое будущее, — важно сказала Летти, не обращая внимания на издевательские смешки сестер.

— Ну, а ты что скажешь, Валери? — мягко спросила Хейзл.

Валери лишь пожала плечами и простосердечно призналась:

— А мне просто надоело мелькать в телевизоре.

— Надоело? — недоверчиво переспросила Хейзл.

Валери кивнула.

— Долго приходится стоять и ждать, а потом снова и снова повторяешь одно и то же. А в школе завидуют и говорят разные гадости.

— Понимаю, — медленно сказала Хейзл, раздумывая, сколько еще червоточин выявит сегодняшний день. — И как давно тебе надоело, Валери?

— Не помню, — уклончиво ответила та.

— И все же ответь, — мягко надавила Хейзл.

— Наверное, после смерти дедушки, — прошептала девочка.

Хейзл тут же все стало ясно.

Отец, продав ей и Дику квартиру, перебрался в квартирку поменьше, расположенную поблизости, в доме за углом. Рождение внучек возродило его к жизни, и он снова стал тем энергичным человеком, которого Хейзл помнила с детства. Адам Маршалл отказался от дополнительных часов работы в Уайтхолле и все свободное время проводил с внучками.

Он провел немало счастливых часов, играя с ними и смеша малышек, с гордостью и легкой печалью наблюдая, как они растут, потому что Лили разительно напоминала ему покойную жену. Позже он с нескрываемым удовольствием любовался их мордашками на рекламных плакатах и по телевизору.

Год назад Адам Маршалл скоропостижно скончался. И скорбя вместе с девочками, Хейзл тем не менее остро осознавала, что определенный этап ее жизни подошел к концу. Интересно, чувствовал ли Дик то же самое? Не стала ли для него смерть тестя катализатором размышлений о суетности своей собственной жизни?

— Дедушка любил смотреть, как вы выступаете, — тихо сказала Хейзл. — И очень гордился вами.

Посерьезнев, Летти кивнула.

— Я знаю, мама. Но он говорил, что мы должны заниматься этим, пока нам нравится.