Цепная реакция идей - Федор Кедров

Ежедневно в половине пятого Резерфорд собирал сотрудников в специально отведенной комнате (или у себя дома) для беседы за чашкой чая. Во время этих „файв о клок ти“ оживленно обсуждались научные вопросы, результаты экспериментов. Резерфорд быстро вникал в суть обсуждавшихся вопросов, указывал ошибки, предлагал новые решения. Иногда разговор отклонялся от науки и переходил к политике, искусству, литературе, спорту. Интерес к этим областям никогда не угасал у Резерфорда, даже тогда, когда его работа в лаборатории была особенно утомительной и трудной.

Профессор Девид Шенберг рассказывал, что Резерфорд руководил своими учениками как „благодушный отец семейства“.

Как правило, могучий голос Резерфорда, раздававшийся в коридоре, предупреждал о его приближении, и сотрудники успевали собраться с мыслями перед встречей со своим верховным главой. Именно этот сигнал, как говорили в Кембридже, дал Капице повод назвать Резерфорда Крокодилом по аналогии с персонажем английской популярной книжки для детей Питера Пэна. Герой этой книжки — Крокодил проглотил будильник, и с тех пор тикание предупреждало о приближении страшного зверя. Раньше Крокодил появлялся без предупреждения и. пугал детей. Прозвище закрепилось среди учеников на долгие годы.

Резерфорду не были чужды и чудачества, как это полагается перегруженным умственной работой профессорам. Шенберг писал о том, что Резерфорд делил науку на физику и собирание почтовых марок. Но, по мнению Резерфорда, собирание марок могло перерасти в физику, если находилось достаточно много фактов и наблюдений. Химию Резерфорд относил также к собиранию марок. Представляя однажды аудитории знаменитого голландского ученого и своего друга Питера Дебая, Резерфорд сказал почти серьезно: „Хотя он и химик, но неплохой парень“.

В жизни Резерфорда юмор играл огромную роль. Марк Олифант писал, что рассмешить Резерфорда ничего не стоило. Он не только живо отзывался на различные шутки и смешные истории, но и сам любил рассказывать всякие анекдотические случаи и делал это шумно и весело.

Резерфорд, по свидетельству друзей, сотрудников и учеников, был прогрессивным человеком, всегда придерживавшимся высоких моральных принципов. Он участвовал в составлении меморандума о создании Совета академической помощи для сбора миллиона фунтов стерлингов в фонд помощи нуждающимся ученым — беженцам из фашистской Германии. Резерфорд возглавил этот Совет и председательствовал на митинге в Альберт-Холле в Лондоне, где были собраны крупные денежные средства. В своем вступительном слове перед десятитысячной аудиторией он сообщил, что более 1000 университетских профессоров лишены возможности продолжать работу и не имеют средств к жизни. „Каждый из нас, — сказал Резерфорд, — вправе иметь собственные политические взгляды, но в этой работе по оказанию помощи все политические разногласия должны быть отброшены перед жизненной необходимостью успешно сохранить этих людей — носителей знания и опыта, которые в противном случае будут потеряны для мира“.

Главным оратором на митинге в Альберт-Холле был Эйнштейн. Он сказал в своей речи: „В мою задачу не входит выступать в роли судьи поведения нации, которая многие годы считала меня своим членом... Сегодня нас волнует другой вопрос: как спасти человечество и его духовные достижения, наследниками которых мы являемся?“

По свидетельству близко знавших его людей, Резерфорд ненавидел войну и насилие любого рода. Приведем письмо знаменитого немецкого физика Макса Борна ученику и сотруднику Резерфорда Джеймсу Чадвику.

„Дорогой Чадвик!

Я только что прочел вашу резерфордовскую мемориальную лекцию, опубликованную в полученном сегодня журнале. Мне хочется сказать вам, как мне нравится ваша лекция. Вы прекрасно показали образ этого человека и дали оценку его работ. Мое непродолжительное общение с ним является одним из наиболее дорогих воспоминаний, ибо это был величайший из людей, которых я встречал, включая даже Эйнштейна. Меня все время волнует один вопрос: каково было бы его отношение к современному положению физики в нашем политическом мире? Припоминаю следующий случай. Когда я приехал в 1933 г. в Кембридж, там был также химик Фриц Габер. Это был порядком надломленный человек, лишенный своего положения, политического влияния, почитаемый, но никому не нужный эмигрант. Мне было жаль его, и я пригласил его жить у нас в доме на Хиллс Роуд, хотя и не был с ним в хороших отношениях, так как мне претила его политическая и военная активность во время первой мировой войны. Однажды моя жена и я спросили Резерфорда, не хочет ли он встретиться в нашем доме с Габером за чашкой чая. Он наотрез отказался; он не желал иметь никаких контактов с человеком, который изобрел химический способ ведения войны с помощью отравляющего газа. Хотел бы я знать, что сделал бы Резерфорд, если бы дожил до наших дней и увидел военное применение ядерной физики. Как трагично, что он не может указать нам правильный путь. А быть может, хорошо, что он умер до того, как эта дилемма встала перед нами во весь рост?

11 августа 1954, Германия. Искренне ваш М. Борн“.

Резерфорд до конца своих дней не верил, а может быть, не хотел верить в возможность создания ядерного оружия огромной мощности.

Уже после смерти Резерфорда физик-атомник Фредерик Жолио-Кюри посвятил многие годы борьбе с угрозой атомной войны, борьбе против применения любого атомного оружия в конфликтах между странами.

Выдающаяся и разносторонняя личность Резерфорда производила огромное впечатление на всех его сотрудников, учеников и тех, кто общался с ним даже в течение короткого времени или видел хоть однажды.

Марк Олифант отмечал, что „энтузиазм Резерфорда был заразителен, а обаяние его личности распространило его влияние далеко за пределы чисто профессиональных контактов...“

Многие из сотрудников Резерфорда впоследствии писали об этой неповторимой личности. Но, может быть, наиболее яркие страницы воспоминаний о Резерфорде принадлежат его любимому ученику П.Л. Капице. Вот строки из этих мемуаров.

„Наружностью он был довольно плотный, роста выше среднего, глаза у него были голубые, всегда очень веселые, лицо очень выразительное. Он был подвижен, голос у него был громкий, он плохо умел его модулировать, вполголоса он говорить не мог. Когда профессор входил в лабораторию, все знали об этом, и по интонации можно было судить — в духе профессор или нет. Во всей его манере общения с людьми сразу с первого слова бросались в глаза его искренность и непосредственность. Ответы его были всегда кратки, ясны и точны. Проводить время в его обществе было исключительно приятно. Когда ему что-нибудь рассказывали, он немедленно реагировал, что бы это ни было. С ним можно было обсуждать любую проблему — он сразу начинал охотно говорить о ней“.

Капица писал, что фундаментальные эксперименты Резерфорда в области определения основных свойств атома и его ядра по своему значению, несомненно, равны фундаментальным открытиям, которые были сделаны гениальными физиками Галилеем, Франклином, Ньютоном, Ломоносовым, Фарадеем, Герцем.

Резерфорд скончался 19 октября 1937 года во время операции. Незадолго до этого дня ему исполнилось 66 лет.

Его ученик Норман Фезер посетил Резерфорда за несколько дней до его смерти. Резерфорд был уже тяжело болен. Леди Резерфорд подала на стол чай и пирожные. Но к пирожным никто не притронулся. После недолгой беседы Резерфорд проводил Фезера по песчаной дорожке и у калитки неожиданно быстро повернулся и пожал гостю руку. Это, по словам Фезера, было необычно и поразительно. Резерфорд не имея обыкновения пожимать руки своих сотрудников. Через час Резерфорд позвонил Фезеру в лабораторию и спросил, как проходит опыт. Больше Фезер никогда уже не слышал этого голос». Спустя 5 дней Резерфорд умер.

Нильс Бор получил известив о смерти Резерфорда, когда находился в Болонье (Италия), где отмечалось двухсотлетие со дня рождения великого итальянского ученого Луиджи Гальвани. Он сразу же на самолете отправился в Кембридж.

«Совсем недавно, — писал Бор в воспоминаниях о Резерфорде, — я был здесь (в Кембридже. — Ф. К.), видел Резерфорда, полного сил, бодрого, как всегда, и вот теперь я снова встретился с Мери Резерфорд при таких подлинно трагических обстоятельствах. Мы говорили с ней о замечательной жизни Эрнеста, на всем протяжении которой она была ему верным товарищем с их ранней юности, и о том, как для меня Резерфорд стал вторым отцом».

Прошло много лет с тех пор, как умерла и Мери Резерфорд, и дочь великого ученого Эйлин-Мери, и его близкий друг и ученик Нильс Бор...

Резерфорд похоронен в соборе святого Павла, известном и как Вестминстерское аббатство. Его саркофаг установлен в одном из нефов собора, названном «Уголком науки» (Sience corner).