Исцеление - Борис Мишарин

Попив чаю, Иван Петрович успокоился. «Сейчас можно немного расслабиться — новый губернатор дал конкретно понять, что руководитель здравоохранения его устраивает, но ухо надо держать востро. Может быть, поменять зама на главного врача горбольницы: губернатор явно к ней неровно дышит. Нет, этого делать нельзя, а то и я через годик вылечу, лучше держать ее на расстоянии, выказывая уважение и почаще поощряя, а потом поручить верным людям, что бы «подстроили ей козу», и наказать помягче»… Он тихо и нервно засмеялся.

Школу интриг он проходил еще в партии, четко знал, кому поклониться и где рявкнуть, выжил в перестроечном периоде и прочно сидел в демократии.

Конечно, он был за демократию, но тайно, для себя, придавал этому слову философское значение. Верил он только законом природы или в то, что «если не ты, то тебя».

Лаптев уже более 20-ти лет руководил здравоохранением области, знал все подводные течения и камни, старался не участвовать, по мере возможностей, в аппаратных играх, но потенциальных претендентов на свое кресло выявлял и устранял заранее. Делал он это так тонко и умело, что никто не мог догадаться о его кознях и считался в администрации области незаменимым человеком.

Для простого народа жизнь не стала лучшей, а забот и хлопот прибавилось. Старые люди, пенсионеры — нищают, у молодых нет уверенности в завтрашнем дне.

Произошла переоценка ценностей — если раньше власть и деньги принадлежали партии, то сейчас это принадлежит примерно такому же количеству людей, называемых себя демократами. Секретарь обкома зовется губернатором, генсек — Президентом, но сейчас это выборные должности. Пусть попробуют какой-нибудь Ваня от станка или Маша-доярка баллотироваться хотя бы в губернаторы. Шиш с маслом… Баллотироваться-то они, конечно, могут, в этом и есть прелесть демократии, но вот пройти, выиграть выборы — это уж, извините, никогда! Не пустят их в калашный ряд со свиным рылом.

Обнищал народ — зато олигархов стало больше за их счет, мафия разгулялась, воровать стало проще. Много украл — значит, не посадят. Знал Лаптев и то, что многие думали так же, но мысли вслух никогда не высказывал.

«Эх, жизнь моя жестянка», — ностальгически вздохнул Лаптев и вздрогнул — в дверь постучали.

— Можно, Иван Петрович?

— Заходи, Иван Львович, присаживайся. Что там у нас за мальчик-спальчик?

— Я на всякий случай его историю болезни захватил, — начал Иван Львович и, не видя никакой реакции шефа, продолжил: — Шевелев Витя, девять лет, страдает неизлечимой формой лейкоза, вот, Иван Петрович, можете убедиться сами, — протянул он историю болезни, но Лаптев не отреагировал. — Наблюдается у нас длительный срок, состояние ребенка, особенно в последнее время, ухудшилось. Мы посоветовали маме сделать Вите пересадку костного мозга, лучше всего в Германии, но, на мой взгляд, это ничего не изменит — пока найдут донора, деньги, а мальчик погибает на глазах.

— Зачем тогда советовал?

— Что-то же надо говорить, нельзя убивать последнюю надежду, свои силы мы исчерпали. Этот вид лейкоза не лечится ни у нас, ни в Европе, ни в Америке.

— И что дальше?

— А дальше, неделю назад, приходит мать с мальчиком и заявляет, что он здоров, что какой-то Михайлов его вылечил. Мы, конечно, не поверили, но на всякий случай мальчика полностью обследовали.

— И что?

— Здоров, абсолютно здоров!

— И что?

— Ну, я же говорю — здоров!

— А ты мне лучше не говори, ты мне лучше объясни, господин главный гематолог, каким образом этот мальчик вылечился и кто такой этот Михайлов, черт бы его побрал? — Начал раздражаться Лаптев.

— Я не знаю, Иван Петрович, вы же сами хорошо знаете, что эта болезнь не излечима.

— Что ты заладил — неизлечима да здоров? Тебя поставили перед фактом, кто у нас главный гематолог области: я или ты? Если мальчик здоров — значит, болезнь излечима, есть способы лечения. Какие меры ты принял?

— Какие меры тут примешь…

— Ты узнавал о новых методах, открытиях, кто такой Михайлов, я у тебя спрашиваю, ты с ним встречался? — уже начал кричать Лаптев, что водилось за ним крайне редко.

— Нового в лечении таких лейкозов нет, по крайней мере — что бы вылечить больного, я узнавал, созванивался с институтом гематологии, объяснил ситуацию. Мне посоветовали полечиться самому, — он саркастически усмехнулся, — кто такой Михайлов: я не знаю.

Иван Львович нервничал, в институте гематологии с ним разговаривать не стали, не поверили. Но факт имеет место, в Европе и Америке таких не лечат — помогают, продлевают жизнь, но не излечивают, он узнавал. Один случай — это еще ничто, но он не мог найти самого Михайлова, его постоянно нет дома, он бы вытряс из него всю информацию.

— Надо было узнать, черт подери, — продолжал Лаптев, — встретиться, у тебя неделя была, у тебя неизлечимого излечивают, а ты сидишь здесь, сопли жуешь!

— Вы выражения подбирайте, Иван Петрович…

— Какие еще к черту выражения! А если сейчас пресса статейку тиснет, разговоры пойдут и идут уже — не от тебя первого слышу. Что я губернатору скажу, министру? Что у меня главный гематолог сопли жует, у психиатра лечится, работать не хочет, что мне самому приходится встречаться с этим Михайловым. Да, да, не удивляйся, я уже с ним встретился… Выражения ему, видишь ли, не нравятся, работать батенька надо, тогда и выражений не будет, — продолжал сердиться Лаптев.

— И что Михайлов?

Иван Львович понял, что сейчас лучше не перечить. «Говно лучше не ворошить — иначе задохнешься», — так он считал. Многие из практиков не любили председателя облздрава — лез он частенько в дела чисто лечебные, давал указания, хотя на санфаке и не готовят лечебников. «Сидел бы где-нибудь в санэпидстанции, давал указания ЖЭКам по помойкам», — подумал он, гася закипавшую ярость.

— Это я у тебя, голубчик, должен спросить, что Михайлов? — опять возмутился Лаптев.

— А может у этого мальчика брат есть… близнец, тогда все объяснимо, — решил сыграть простачка Иван Львович. Обида туманила ум, и он понимал, что ляпнул несуразное.

— Может, и есть, может, его тоже Витей зовут… Это ты мне должен сказать. Все! Иди отсюда, слышать тебя больше не хочу, — взорвался Лаптев.

Некомпетентность главного гематолога, конечно, его возмущала, но главное было чувство не уходящего беспокойства, внутренней тревоги, словно в мозге мигала красная лампочка — ALERT, ALERT!

«Хорошо, что попросил Михайлова прийти завтра, нужно повнимательнее к нему присмотреться, расспросить подробнее, может предложить подходящую должность», — рассуждал про себя Лаптев.

Михайлов поудобнее устроился в кресле и приготовился слушать, он так и не понял вчера — одобряет ли его идею Лаптев или нет. Но одно он понял наверняка — про мальчика Лаптев знает, значит, будет проверять, наводить справки. Пусть наводит. Интересно, какое решение он примет, логически — отказать не посмеет, не решится. Или согласится, или будет наводить тень на плетень, тянуть резину. «Можно сопротивляться вторжению армий, вторжению идей сопротивляться невозможно». Читал ли В. Гюго Лаптев?

Иван Петрович сел напротив, попросил секретаршу принести чай и ни с кем его не соединять.

«Принимает уже лучше, значит, заинтересовался», — подумал Михайлов.

— Пейте чай, Николай Петрович, — Лаптев выдержал паузу, — я восхищаюсь вами, еще никто, насколько мне известно, не лечил таких лейкозов! Как вам удалось добиться таких поразительных результатов? Где, когда, каким способом? Невероятно!

«Что ж, — подумал Михайлов, — его интерес понятен, уже наверняка проштудировал историю болезни мальчика, встретился с гематологами, но ответа не получил. Иначе бы не принимал так. А как бы поступил я? Скорее всего, предложил бы поработать в гематологии, место бы, естественно, нашел. Чужая душа — потемки, поэтому сейчас наверняка состоится прощупывающий разговор. Но ничего — мы тоже «потемним».

— Вы же врач, Иван Петрович, а забыли понятие врачебной тайны, — засмеялся Михайлов, сводя все к шутке.

Лаптев принял его игру…

— Что вы, Николай Петрович, какая же тут может быть тайна между коллегами, — широко заулыбался Лаптев.

— Да, конечно, никакой, Иван Петрович, это наоборот вы держите от меня секреты — я так и не знаю вашего отношения к моей идее, — решился на прямой вопрос Михайлов.

— Николай Петрович, батенька, мы что — похожи на ЦРУ, какие у нас могут быть секреты? — засмеялся Лаптев.

«Вот гнида, — подумал Михайлов, — ушел от ответа, ему нужно узнать способ лечения, а потом он вежливо попросит меня прийти еще раз и еще… Дудки, господин Лаптев».

— Это хорошо, Иван Петрович, без секретов и жить проще, что вы мне ответите? — улыбнулся Михайлов, снова спрашивая в лоб.

«Ни черта я тебе не отвечу, пока не узнаю, как ты вылечил мальчика, тоже мне — игрок нашелся. Не таких обламывали. — Лаптев начал сердиться. — Спокойно, надо успокоиться, сердиться — не в мою пользу».