Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника - Александр П. Берзан

Эта фиалка имеет совершенно не свойственный фиалкам фиолетовый, почти чёрный цветок и узкие листочки, на длинных черешках.

– Так… Фиалка маньчжурская! – объясняю я цветку, – Вот ты кто!

Я очень рад новому растению в моей коллекции… и в моей голове. У ботаника, голова – ходячий определитель, в котором удерживаются сотни и сотни названий растений и их признаков…

Тут же, розовым ковром, по невысокой скалке морской террасы, цветут первоцветы.

– О! Первоцветы Фори! Привет! – улыбаюсь я знакомцам, разглядывая малиновые полянки, – Хм! Кем же ты был, Фори? Наверняка – каким-нибудь коком или врачом на кораблях первооткрывателей Курил!

Лагерь южного отряда лесоустроителей расположен на высокой морской террасе, в километре южнее мыса Ивановский. Мы пересекаем стол мыса и выходим на поляну, среди дубняка. Здесь база лесоустроителей. В тридцати шагах дальше, водопадом метра три высотой, с террасы, на песчаный пляж моря, обрывается ручей. Отсюда и название ручья – «Водопадный». Здесь я буду работать ближайшую неделю, и жить…

Утро. В составе каравана из шести человек, я шагаю с лесоустроителями по плоскости мыса Ивановский, на север – обработать их пробную площадь, заложенную в бассейне здешней речки. Она называется «Кривоножка».

– Хм! Ну и название у тебя, речка! – хмыкаю я, – За что ж тебя, так?

Я бреду последним – на мысе, я задержался. Чтобы захватить в гербарий два экземпляра водосбора. Удивительно крупными, синими колокольцами, он цветёт по взгорку стола мыса. Кустики тёмно-зелёных, плотных листьев – всего около десяти сантиметров высотой. И ярко-синие колокольцы, величиной сантиметров восемь!

– Вот, это цветок – так, уж, цветок! – бормочу я себе под нос, торопливо упаковывая экземпляры между газетными листами гербарной папки, – Водосбор вееролистный!.. Ты – не водосбор, ты целая глоксиния!

Садоводы называют водосбор аквилегией. Точно также звучит и латинское название водосбора. Но, мне больше по душе – русское название. Водосбор! Правда, красивое имя?

Вдоль охотского побережья острова, широкой лентой вытянулись корявые, бамбуковые дубняки из дуба зубчатого. Дуб, у нас – редкий вид. Красная книга! Подлесок из плотных зарослей бамбука, здесь практически, повсеместен. Однако, бамбук не выносит переувлажнения почвы и по свободным от его зарослей, мокрым ольховникам в сырых поймах ручьёв, сейчас всё бело от колокольцев. Тройка темно-зелёных листьев напоминают вороний глаз. Но вместо чёрного глаза – белоснежный трёхлепестковый колоколец!

– Триллиум камчатский! Всё бело!!! Какое массовое цветение! Красиво, как! – я бросаю восхищённый взгляд вбок, вдоль ручьевой поймы и бросаюсь догонять свой отряд.

Днище распадка Кривоножки раскрывается перед нами лизихитоновым ольховником, который имеет здесь прямо-таки, классический облик. Тёмная, переувлажнённая почва, сейчас – буквально скрыта ковром белых капюшонов лизихитона! Лизихитон – родственник всем известной каллы. Только крупнее. И листья крупнее, и белый капюшон.

– Вот, это дааа! – восторгаюсь я, – Всё бело! Какой праздничный вид у ольховника! Как первомайская демонстрация трудящихся!.. Класс!

Мы гуськом, один за другим, пересекаем нарядный распадок такой праздничной Кривоножки и выбираемся на другой его склон, в пихтарник. Пихтарник – чистый! Все сто процентов окружающих нас стволов – это пихта. Инженер Андрей делает стандартную пробную площадь – это квадрат, пятьдесят на пятьдесят метров…

Чем приятно, мне, работать в хвойных массивах – так это тем, что здесь почти нет травы и нет кустарников! Если говорить проще – мне, здесь, почти нечего делать! Быстро управившись со своими делами, я лежу под пихтами, на лесной подстилке из опавшей хвои. И с чистой совестью, наслаждаюсь летним лесом, жаркими лучами прорывающегося сквозь пихтовые лапы солнца, щебетом птиц…

Очередное утро. Солнце жарко искрится в безоблачном небе! Опять всем отрядом, мы уходим восточнее нашего лагеря, в бассейн речки Сенная. В этом районе, всё пространство пологих склонов покрыто бамбуковыми березняками. Лесоустроители закладывают пробную площадь огромных размеров – квадрат, сто на сто метров. Целый гектар! Но иначе, в этом редкостойном лесу, не набрать нужных для статистики, двести стволов лесообразующей породы.

В ботанических статьях, описывающих строение тропических лесов, пишут, что обилие лиан там так высоко, что многие деревья, не выдерживая их веса, просто-напросто ломаются. Понятно, что мы сейчас не в тропиках, а на юге Кунашира. И что передо мной – березняк, на полтора метра затопленный бамбуком. Но, насчёт лиан – замечено точно! Под весом карабкающихся вверх актинидий и гортензий, все берёзы стоят – согнутые в три погибели! Я перестаю грести по бамбуку к очередному дереву и стою, хватая ртом воздух. Вытираю рукавом мокрое лицо и смотрю на этот, буквально задушенный лианами, лес, в котором каждая берёза – как штангист, с трудом удерживающий штангу…

Новый день. Сегодня у нас новая пробная площадь. И новые удивления – для меня! Во-первых, поразительны размеры дерева вишни сахалинской! Диаметр ствола этого дерева – никак не меньше семидесяти сантиметров! Штатной мерной вилкой лесоустроителей, у меня никак не получается замерить такой диаметр. Дело в том, что шкала вилки короче, чем диаметр ствола дерева! Вишни такой толщины – я в жизни не встречал…

А, ещё – два дерева бересклета! Именно «дерева»! Потому что их диаметры – двадцать и двадцать три сантиметра! И высота, у обоих – одиннадцать и одиннадцать с половиной метров. Широкие, шарообразные кроны…

– Какие же, это – кустарники?! – запрокинув голову, смотрю я в эти кроны, снизу вверх.

Оба дерева бутонизируют. Страхуясь от ошибок, я буквально обнюхиваю их соцветия…

– Са-ня!!! Эге-гей!!!

Это – меня зовут лесоустроители. Раздвигая перед собой высоченные заросли бамбука, минут через пять, я подгребаю к ним. Для инструментального снятия всевозможных промеров, лесоустроителям необходимо, для каждой породы деревьев, свалить модельное дерево. Дерево средней высоты и среднего диаметра ствола. И вот – «модель» срублена. Столпившись, все стоят у сваленного дерева.

– Саня! Мы, это дерево – не знаем. Это что-то из местных, – говорит инженер, – Что это?

Я тоже осматриваю «объект». Передо мной, в бамбуке, лежит дерево солидных размеров. Диаметр ствола на уровне груди – тридцать четыре сантиметра. Прямой ствол. Гладкая, крепкая, светло-серая кора. Компактная крона занимает лишь самую верхушку. Высота дерева – двадцать метров. На концах ветвей – бутоны полусформировавшихся, многоцветковых, рыхлых соцветий. Я раскрываю свой определитель…

Поражённый ответом, я вновь и вновь «прохожу» лабиринт признаков. И каждый раз упираюсь в одно – это сирень! Моё воображение рисует палисадники, с высокими кустами цветущей сирени. Кус-та-ми! Но никак не стройными деревьями, диаметром ствола в тридцать четыре сантиметра!

– Это… сирень сетчатая! – не очень уверенно, сообщаю я ждущей вокруг меня, бригаде.

В ответ – красноречивое молчание.

– Ты что, Сань? – прерывает затянувшуюся паузу, один из рабочих, – Мы, хоть и не ботаники, но тоже, не мальчики!

– Ну! – вторит ему, другой, – Мы и на Амуре работали, и в Приморье. Там, знаешь какие леса?!

– Точно говорю вам – сирень! – не