Полное блюдце секретов - Андрей Кивинов

– Установлена? – Он кивнул на лежащую женщину.

– Да. – Музыкант достал из кармана паспорт и протянул Белкину – Из того дома.

Вовчик открыл документ. Тридцать лет. Десятилетний сын. Мужа нет.

– Родственники в курсе?

– Откуда? Эта дура только сейчас нас вызвала.

Музыкант поднялся.

– Не видно ни хрена, темно. Хотел первую пулю найти. Вторая, наверное, в шее.

Он окинул взглядом огромный дом и прошипел:

– Ну, сука…

Белкин сунул паспорт в карман.

– Стреляли на лай собаки, не целясь, наверняка по-пьяни.

– Да уж, явно не заказное убийство, – согласился Паша, – Надо дом на уши ставить.

– Поставим, – зло отозвался Музыкант.

Подошел участковый.

– Серега, куда эту красавицу? Я закончил.

– Пусть в машине посидит в отделе поговорим поподробнее. Кстати, это твой дом?

Участковый кивнул.

– Кто там ствол иметь может?

– За всеми не уследишь, – начал оправдываться участковый. – Но один адрес знаю. В третьей парадной комитетчик живет. У него ствол на постоянном ношении.

– Жалобы были на него? Пьянство, дебош?

– Вроде нет.

– Ладно, проверим. Стреляли с последних этажей.

Подъехал ответственный от районного милицейского руководства. Ему еще раз рассказали ситуацию. Прокуратура, медицина и эксперты задерживались, что неудивительно. Ночью одна дежурная бригада на город.

– Дом сейчас пойдем шерстить? – спросил Музыкант у Белкина.

– Дождемся утра. Сейчас только панику поднимем. Если этот стрелок узнает, что кого-то завалил, ляжет на дно или свинтит. А так вычислим. Гончар, оставайся, ты все равно до утра, дождись прокуратуру, мы с Серегой в адрес сходим, может, родственники что знают. Я потом домой.

– Лады.

Белкин с Музыкантом двинулись в направлении черневшего невдалеке дома.

– Глупая смерть, – закуривая, негромко произнес Музыкант. – Обидней всего вот так.

Идешь, гуляешь, и на тебе. Молодая баба, жалко.

– Всех жалко. И любая смерть глупа. Вон когда бандитов убитых оформляешь, думаешь, туда ему и дорога, мудаку. А потом на родственников посмотришь, послушаешь их – и тоже вроде жалко. Тоже ведь человек, со своей пустой и не правильной жизнью…

Нет, некоторых все же не жалко. Попадаются экземплярчики. Дай закурить.

– Ты же футболист.

– Плевать. Приспичило.

Музыкант достал сигарету и щелкнул зажигалкой.

– Пришли. Вон тот подъезд. Так, пятый этаж. Пошли пешком.

Дверь в квартиру была не закрыта. Белкин бросил недокуренную сигарету и прислушался.

– Бабушка, ну где же мама? Нам завтра в восемь вставать, везти Симбу на прививку.

– Ложись, Сашенька. Мама, наверное, болтает с кем-нибудь, с тетей Наташей, может…

Ложись с Богом, проснешься – мама уже вернется.

Белкин кивнул Музыканту:

– Пошли.

Они миновали небольшой коридор и остановились на пороге комнаты. Мальчик испугался, увидев двух незнакомых мужчин.

– Здрасьте…

Пожилая женщина лежала на кровати.

– Квартира Никитиных, да?

– Да, а что случилось? Вы кто?

– Да мы тут… Хм. Вы не могли бы пройти с нами на кухню?

– А бабушка не может ходить, она инвалид.

– А кто-нибудь еще есть из взрослых?

– Да, мама, но она сейчас гуляет с собакой. Белкин посмотрел на Музыканта. Серега не поднимал глаз от пола, боясь, наверное, смотреть на жильцов этой квартиры. Лицо же его было абсолютно спокойным. Но когда Вовчик нечаянно перевел взгляд на руки Музыканта, то увидел кулаки, сжатые до белизны на резко очерченных костяшках.

Костик, осмотрев двери, нажал звонок. Какого-либо плана он не вырабатывал, решив ориентироваться на ходу. Задача перед ним стояла не из простых. Ведь спросить напрямую «А не вы ли, часом, вчера палили из окна?» было бы крайне непрофессионально. К тому же он работал один, в отличие от остальных: Белкин проверял квартиры с Таничевым, а двое младших оперов, Колька с Лешкой, тоже составляли пару. Гончаров отсыпался.

В двух проверенных квартирах Костика постигла неудача. В первой прямо через дверь сварливый женский голос откровенно послал его, а во второй проживала глухая старушенция, которая так и не смогла понять, чего добивается от нее парень в мятой .рубахе и с алюминиевым крестом на шее.

Пока Костик делал отметки в составленном на пачке сигарет плане квартирного обхода и горевал о своих неудачах, двери открылись. За ними на фоне освещенного коридора вырисовывались контуры очаровательной фигурки. Разумеется, женской.

Фигурка кокетливо склонила головку на плечо и, вопросительно взглянув на Казанову, спросила:

– Вам кого?

Рот Костика автоматически расплылся в улыбке.

– Вас, конечно. Из ми-ли-ции.

– Из милиции?

– Д-да. По-го-во-рить.

Костик, словно погремушкой, помахал удостоверением.

Фигурка взяла влево, пропуская дяденьку-милиционера. Девушке было лет двадцать, может, чуть больше, и когда Костик увидел ее личико в свете коридорного бра, он чуть было не лишился дара речи. Принцесса. Нет, не принцесса. Королевна!

Тем не менее, он заставил себя оторвать глаза от девочки и бегло осмотрел коридор.

Судя по всему, в квартире жили египтологи, как подсказала Казанцеву ментовская эрудиция. На стенах были развешаны многочисленные папирусы с изображением египетских богов и закорючек-иероглифов.

У входа в комнату стояла статуя настоящего негра в позолоченной юбке. Казанова видел такие в учебнике истории. Рядом с негром висела огромная фотография пирамид.

Костик автоматически отметил, что фотография бракованная, потому что на ней не хватало верблюда и надписи «Camel».

– Слушаю вас.

– Простите, а как вас…

– Ира.

– Дело в том, Ирина… А может, пройдем в комнату, тут в двух словах не объяснишь…

Девочка пожала плечиками:

– Пожалуйста.

Казанова пропустил даму вперед:

– Пардон-с.

В комнате неуловимо витала та же атмосфера Древнего Египта. Правда, над кроватью висела репродукция более позднего периода, изображавшая обычную корзину с цветами.

– О! – воскликнул Казанова. – Шилов, если не ошибаюсь.

Девочка в изумлении подняла брови:

– Вы разбираетесь в живописи?

– Я много в чем разбираюсь, – уклончиво ответил Костик, потому что это была единственная картина, автора которой он знал. И то только потому, что в их туалете висел календарь с изображением этих же самых цветочков. В минуты «раздумий» автор запоминается волей-неволей. Особенно если поверх цветов наклеить непристойную картинку.

– Мне, вообще-то, не очень нравится Шилов. Техника, конечно, классная, но слишком уж идеалистично. Это мамина картина.

– Да, и я не в большом восторге от него. Простите, неужели и вы увлекаетесь Египтом?

Такая фраза была брошена Костиком явно по растерянности. Его могли не так понять и проверить, тогда как его познания в области египтологии ограничивались тем же учебником истории для пятого класса.

Казанцев плюхнулся в широкое кресло. Ирина тоже села.

– У меня папа археолог. Но мне и самой нравится Египет. Это так интересно, так романтично. Я не ослышалась, вы и в египтологии разбираетесь?

– Это мое хобби, – не моргнув глазом, соврал Костик, – Знаете, за день набегаешься, нервы помотаешь, а домой придешь, полистаешь книги, посмотришь картинки, так хорошо становится, все забываешь, прямо как в другой мир попал. Пирамиды, фараоны…

Какое величие!

Ирочка подставила ручку под подбородок и закинула ногу на ногу. Костика слегка передернуло.

– Да, это действительно величественно.

Далее Ирочка, закатив глаза к потолку, завела песню о величии Древнего Египта.

Некоторые слова Казанцев слышал впервые в жизни. «Эхнатон, Седьмая династия, Верхний Нил, Луксор, Карнак, Амон-Ра…» Нет, с ОМОНом он знаком хорошо, там у него работало несколько приятелей.

Он, не отрываясь, смотрел в глаза Ирочке и постоянно кивал, давая понять, что он со всем согласен и в вопросах древности не лох зеленый.

– Хотите, я покажу наши альбомы? Папа сам снимал, когда был в Египте.

– Вопрос! С удовольствием.

Ирочка поставила табуретку и полезла на антресоль.

Константин Сергеевич зажмурился от греха подальше.

– Вот, смотрите. Это Каир.

Костик подсел к Ирочке, нечаянно опустив руку ей на колено.

– Это Национальный музей. Там сейчас хранятся сокровища из гробницы Тутанхамона.

Костик кивнул.

– Качество не очень, там запрещено снимать со вспышкой.

– Красивая девочка, – ткнул Казанова в одну фотографию.

– Это, вообще-то, Тутанхамон. Неужели вы не узнали?

– Господи, действительно. Как же я не разглядел старину Тутанхамона?!

– Он не был стариком. Он умер в восемнадцать лет.

– Хм… В восемнадцать? И что, сам умер? Сомневаюсь я, однако, завалили, небось, парня по заказу. Эти, как их, жруны… не, жрецы.

– Что-что сделали?

– Ну, убили. С чего бы ему самому-то умирать?