Осколки Русского зеркала - Александр Холин

– Нишкни, холоп, – прикрикнул на ядовитого Кузьмича Александр. – Ты ещё простым казаком был, когда Екатерина Филипповна уже многим судьбу определила. Но, говорю тебе, сейчас ничего не хочу слышать о Татариновой. Хочу, чтобы ты записи о Ксении отыскал!

Камергер непокорно мотнул головой, однако возражать воле царя не стал. Подошёл секретеру из карельской берёзы, сдвинул на нём в сторону чернильный прибор, и секретер отъехал в сторону, обнажая тайный проход в кабинет императора, находящийся на третьем этаже Каменоостровского дворца. Фёдор Кузьмич взял один из канделябров, зажёг свечи и, кряхтя, словно столетний старец, стал подниматься вверх.

Отсутствовал он довольно долго, но вскоре показался с кипой различных бумаг, среди которых виднелась папка телячьей кожи.

– Вот, именно там! – Александр указал на кожаную папку. – Читай, что там написано.

– Да здесь записано, Ваше Величество, что юродивую Ксению Петербуржскую погребли на Смоленском кладбище, – камергер поджал губы и перелистнул листок. – Ага, есть ещё:

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа. На сём месте положено тело рабы Божией Ксении Григорьевны, жены придворного певчего, в ранге полковника, Андрея Феодоровича. Осталась после мужа 26-и лет, странствовала 45 лет, всего жития её было 71 год, называлась „Андрей Феодорович“. Кто меня знал, да помянет душу мою, для спасения своей души. Аминь».

– Дальше, дальше, – нетерпеливо потребовал Александр.

Фёдор Кузьмич перелистнул ещё несколько страниц и внимание его привлекла какая-то запись.

Здесь вот ещё про неё записано, только это касается уже вашего батюшки:

«Часто прихожане Смоленской церкви слышали таковы слова пророчицы Ксении: – Скоро плакать на Руси будут. Как войдёт он во врата сии, всей жизни ему будет столько, сколько букв над воротами в речении библейском!

Речи пророчицы услышал как-то пришедший сюда Григорий Пильников, один из архитекторов Михайловского замка. Он-то и обнародовал, что мрамора для отделки Воскресенских ворот не хватило, и облицовочный мрамор был взят со строительства Исаакиевского собора и что одна из мраморных плит уже укреплена над воротами замка. А надпись на плите гласила: ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ».

– Вот, именно это! – воскликнул император. – Батюшку моего убили за несколько недель до сорокасемилетия! И это мой грех! Я не имею права быть не только царём Государства Российского, а и вообще человеком! Только покаяние может исправить равновесие природных сил. Но дальше где-то есть о цесаревиче. Найди!

– Не извольте сомневаться, – всё записано, – Фёдор Кузьмич перевернул несколько листов и прочёл ещё одну молитву блаженной Ксении:

«Боже! Даруй царю Твой суд и сыну царя Твою правду. Во дни его процветёт праведник, и будет обилие мира по свержении врагов его, доколе не перестанет луна. Но не предстанет он перед Тобой государем, а схимником…».

– Это явно не про батюшку моего предсказано, – уверенно произнёс император. – Войн в его царствование не происходило, а то, что он стал гроссмейстером масонского ордена, лишь помогло определить каких царедворцев гнать надо не только из дворца, а вообще за пределы России.

– Это и вам помогло избавиться от масонства, ваше величество, – подсказал камергер.

– Так да не так, – отмахнулся Александр. – От этого гнилья так скоро не избавишься. Среди дворян не особо почитают евреев, однако с лёгкой руки графа Голицына все стремятся записаться в масонскую ложу, будто еврейская лавочка и масонская ложа – это совсем разные вещи. Благо, я приказал выпустить манифест о запрете тайных обществ. Вот и будет брату моему попечение за державу Российскую.

– Константину?

– Нет, Фёдор Кузьмич, в этот раз ты ничего не угадал, – обрадовался император и как ребёнок захлопал в ладоши. – Константин – слишком добрый и капризный. Настоящему Государю не след быть снисходительным к пожирателям земли русской. Я как мог, управлялся с ними, но и моих стараний недостаточно. Если бы батюшка был жив, он Россию давно очистил бы… Я много неправого сделал, когда в первом же месяце моего царствования отменил все батюшкины вердикты и законные непослушания праву Государства Российского. Ну, да ладно. Ты утром оповести моих братьев, что сегодня мы идём на литургию в Лавру Александра Благоверного. Им надлежит быть со мною, дабы принять благословление от митрополита Серафима. А теперь я почивать желаю…

Камергер принялся готовить Александра ко сну, а тот ни словом больше не обмолвился. Лишь, ложась в постель, наказал Фёдору Кузьмичу, прочитать вечернее правило. Это разрешалось делать только самым близким членам царского семейства, но бывший казак Овчаров уже давно себя чувствовал частью семьи российского императора. Возведённый в чин камергера, в который мог быть зачислен только дворянин высокого звания или же войсковой генерал, Фёдор Кузьмич всю свою жизнь посвятил Государю царства Российского.

Он отправился в царскую часовню, находящуюся на этом же этаже и принялся совершать вечернюю молитву по старообрядческому канону. Фёдор Кузьмич в отличие от Александра никогда не кидался к различным проповедникам божьим, какими бы они модными ни были.

Казачку Феде Овчарову отец с матерью с ранних лет доходчиво объяснили, от чего в 1666 году на Московском Соборе патриарх Никон узаконил «щепотную» религию, но не получилось у нелюдя-патриарха обесчещивание земли русской. Царь Алексей Михайлович сослал-таки властолюбивого упыря дожидаться своего конца в Белозёрский монастырь.

Но крови никонианами было пролито столько, что старообрядчество до сих пор находилось как бы в забвении, хотя все прорицатели, юродивые и отшельники сохранили строгий православный обряд поклонения Богу, который привёз на Русь сам Андрей Первозванный – один из наиболее близких ко Христу апостолов.

Фёдор Кузьмич не раз пытался объяснить Александру суть православия: дескать никониане всегда Крестный ход совершают против часовой стрелки, против движения Солнца, а, значит, против Природы и Бога, тогда как старообрядцы держатся первых заповедей и Крестный ход идёт по Солнцу, то бишь посолонь. Казалось бы, малая толика распознавания патриарших ошибок, но именно это показывает, кому человек молится.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что вся православная Россия с середины семнадцатого века поклоняется рогатому? – усмехнулся император. – Тогда наша держава давно погибла бы. Важно не то, в какой храм ты пришёл, а зачем? Если ты пришёл к Богу с чистыми помыслами и чувством раскаяния, то в каком бы храме не молился, Бог услышит тебя, ибо если человек – праведник, то и молитва его становится праведной, на какой бы литургии они не была провозглашена.

Фёдор Кузьмич придерживался своего мнения, однако спорить с Государем не стал. Да и никакой истины в спорах не достигнешь.

Во время молитвы в часовню заглянули два чернеца и епископ Фотий – настала пора совершать утреннюю молитву. Так вечернее правило у Фёдора Кузьмича плавно перетекло в утреннее, но он не стал сетовать. Может быть, Господь действительно управляет поступками Государя?

Несмотря на конец лета, рассвет наступил рано, и выглянувшее из-за горизонта светило бросило несколько весёлых лучиков на разноцветные оконные стёкла. Утреннее правило закончилось. Камергер послал нарочных к великим князьям Константину и Николаю, чтобы они не опоздали на литургию в Александро-Невскую Лавру. Благо, что Константин недавно прибыл из любезной ему Варшавы и собирался какое-то время задержаться в Петербурге.

К моменту богослужения царская семья была почти вся в сборе. Не хватало лишь супруги императора Елизаветы Алексеевны. Собственно, царицей эту даму никто никогда не называл. Царицей звали мать Александра Марию Фёдоровну, которая до сих пор помогала сыну иной раз необходимыми женскими советами, а иной раз настаивала на вынесении некоторых политических вопросов в Сенат или даже в Государственный совет.

Царица Мария Фёдоровна некоторое время холодно относилась к своему сыну, который добился власти только через гибель отца. Но видя, как тот часто посещает церкви, где кается священнослужителям, ибо чувствует за собой косвенную вину в смерти отца, Мария Фёдоровна сменила гнев на милость и многое прощала сыну. Не обращала внимание даже на тот факт, что император часто позволял себе посещать храмы не православных конфессий. Она поняла, что её сын воспринимает Бога – как Единого Творца и для императора не имело значения, где молиться. Тем не менее, на Двунадесятые праздники и на Пасхалию царь неизменно бывал в Лавре Александра Невского.

На этот раз праздника никакого не предвиделось, хотя через несколько дней должен был наступить Индикт.[19] Митрополит Серафим вёл литургию как обычно, но по исполнению Евхаристии призвал братьев императора к амвону, где перед ними на аналое лежало Евангелие и оба великих князя, положив правую руку на Священную книгу, обещали исполнить завет, данный императором Александром I.