Живые в Эпоху мёртвых. Старик - Александр Иванин

Он сменил направление и побежал стариковской трусцой не к выходу, а к пожарному щиту на парковке. На самом деле там висели бесполезные муляжи и топоров, и багров, а вот огнетушители и ведра были настоящими. Он подбежал к щиту и дернул на себя самый маленький огнетушитель с черным шлангом и блестящим хромированным раструбом. Огнетушитель не поддался. Старик дергал все сильнее и сильнее, но злосчастный красный баллон был намертво привинчен к щиту. Он грязно выругался.

Бешеная женщина была уже совсем рядом. Она приближалась неминуемо, как сама смерть. Старик задыхался. Сил бежать уже не было.

— Врешь! Не возьмешь! — крикнул он в ее сторону.

Собственный голос добавил ему сил. Он кинулся мимо мертвячки к выходу. Скользкая ледяная рука схватила его за рукав, но он дернулся изо всех сил. Тетка потеряла равновесие и упала на асфальтовое покрытие.

Старик полубезумно хохотнул, но через несколько шагов упал сам, больно ударившись локтем и больными коленями. Он запнулся о металлический башмак, который валялся на парковке. Их подставляли под колеса автомобилей, которые останавливались на наклонном пандусе, чтобы те не покатились вниз. Сначала были пластмассовые башмаки, но их быстро раздолбали. Эти башмаки гнул и варил местный сантехник.

Морщась от боли, старик сел на пятую точку. Сумасшедшая тетка ползла к нему, разинув рот. Он видел ее глаза. Вот это было по-настоящему страшно. Два глубоких мутных буркала, немигающих, замерших. Казалось, сквозь эти мутные стеклянные шарики кто-то смотрит на тебя с той стороны, голодный и злой. Это нечто начинает тебя жрать уже одним взглядом.

Тетка взяла старика за ботинок. И стала подтягиваться к нему. Старик схватил роковой металлический башмак и со всей силы ударил им по ободранной руке с обломками маникюра. Ударил еще. Потом бил еще и еще. Кости страшно трещали и хрустели под ударами. Старик подался вперед всем телом и ударил тетку по голове. Она упала на бок, но опять начала подниматься. Тогда он размахнулся и со всей силы ударил ей железным башмаком как раз за ухо. Острый угол стального башмака воткнулся в череп и застрял. Дама сразу свалилась на асфальт и больше не двигалась. Старик медленно поднялся. Ушибленные места болезненно саднили. В его сторону с улицы шел еще один покачивающийся силуэт.

Ефимыч не стал дожидаться второго претендента на схватку, а со всей возможной скоростью припустил в спасительный подъезд.

Заскочив в дверь, дождался, пока успокоится бешеное сердцебиение. Два таких нападения в один день — это было уже более чем достаточно, даже чересчур. Никуда он больше не пойдет.

К своей каморке старик шел, опираясь ладонью на стену. Но не из слабости — просто так ему было спокойнее. Не зря говорят, что дома и стены помогают. К своему удивлению, Ефимыч увидел гостя. В его аквариуме сидел Тришаков.

— Привет, деда. Ты куда это запропастился?

— Я в паркинг ходил подземный. Мне ваш оттуда позвонил…

— Как позвонил? Он же мертвый.

— Никакой он не мертвый. Я сам видел, как он в будке у стекла стоит. Он мне еще руками махал и в стекло стучал. Наверное, о женщине бешеной хотел предупредить.

— Дедушка, апокалипсис вокруг. Мертвые оживают. Конец мира пришел. Они не бешеные, они мертвые. А если тебя такой укусит, ты и сам таким станешь. Эпидемия, дедушка, в городе. Войска ввели. Ты посмотри внимательно, что вокруг творится. Я сегодня мертвяка ходячего убил, так у него в груди еще до этого дыра размером с мой кулак была сквозная. А он ко мне бегом побежал. Вот такие дела, дедушка.

Старик молча перекрестился. Он верил в Бога, но как-то неуверенно: сказывалась комсомольская юность и коммунистические установки зрелого возраста. Библия у него была. Но читал он ее редко и кусками, только когда находило на него такое настроение. А из молитв знал только «Отче наш». Не было у него того религиозного оголтелого рвения, как у престарелых соседок. А вот сейчас на его глазах наступал конец времен. Нечего ему было сказать. Он принял это как должное.

— Дедуля, я сейчас уеду отсюда и не вернусь сюда никогда. Давай я тебя с собой заберу или к твоим тебя увезу. Погибнешь ты тут.

— Не-э-э, я не могу. Тут утром Герыч должен появиться. Так я прихода ждать буду.

— Чего? — Глаза парня полезли на лоб.

— В шесть у меня сменщик должен подойти. Гера его зовут. Так я…

Пояснения деда прервал гомерический хохот Тришакова.

— А я уж решил, что ты наркоман, — выдавил из себя красный как рак бугай.

Он смеялся и вытирал слезы на раскрасневшемся лице.

— Ладно, дедушка, рассмешил. Но сейчас решай: со мной поедешь или прихода от герыча ждать будешь.

— Нет, сынок. Зачем тебе я? Сейчас ты меня пожалел, а потом жалость твоя во что превратится? То-то и оно. Но все равно спасибо тебе. Дай бог тебе здоровья и деткам твоим.

— Да неженатый я еще. Полгода как из армии пришел. Дедушка, сотовая связь еще работает. Я тебе на столе номер свой оставил. Если к родственникам увезти или в деревню — позвони. Получится — обязательно приеду.

— Городской я, сынок. И дачу продал давным-давно. А дочка у меня в Германии живет, а сын со сношкой и внучонком погибли еще в девяностые. Вот такая вот петрушка. Один я как перст. Да и сколько мне жить осталось, сам посуди. Не хочу обузой быть. Жил как-то до этого, да и жить буду, пока Бог не приберет.

— До свидания, дедушка. Не прощаюсь, заметь.

Парень помахал ему рукой и пошел размашистой походкой на улицу.

Старик заплакал. Сейчас он был счастлив. Ему сделали самый лучший подарок за последние годы.

Он просидел так до утра. Нужно было дождаться сменщика Геру. Гера, или Герман Германович, раньше был преподавателем теории марксизма-ленинизма и политической экономии в университете, а сейчас прозябал в одной со стариком должности. Гера выгодно отличался от хамоватого и несдержанного Пети. С Герой они работали уже года два, а то и три. Их можно было назвать даже друзьями. Они часто созванивались и делились друг с другом воспоминаниями, новостями, хворями и прочими стариковскими разговорами, поздравляли друг друга с праздниками. Не мог старик его подвести.

Глава 3

Брошенные

Ни в шесть, ни позже сменщик так и не подошел. Но появился Казарян. Пришел он пешком и весь избитый. Армянин плакал — даже не плакал: он рыдал громко и драматично. Слезы катились градом. Казарян причитал по-бабски. Жирное тело сотрясалось от рыданий как студень.

— Дедушка, они не подходили? — кинулся он к старику, только завидев его.

— Кто они?

— Детишки мои и жена? — Тамар опять затрясся в приступе рыданий.